— Голова Печатного двора Ивашка сын Федоров, просит принять от него дары малые.
— Провести в покои, дары на стол в Комнате.
На малое мгновение замявшись, верная челядинка послушно кивнула и скрылась с глаз — с тем, чтобы через десяток минут вернуться в компании пяти дворцовых служек, нагруженных большими узлами, самого первопечатника (слегка шалого от столь высокой чести и быстрого досмотра) и троицы постельничих сторожей, бдительно приглядывающих за всей этой подозрительной оравой.
— Матушка боярыня, не влезло?..
С тихим звуком затрещины, сложная проблема разрешилась сама собой: резко поумневший служка просто-напросто взгромоздил свою ношу поверх остальных узлов. Суровый взгляд статной красавицы лучше всякой метлы вымел из покоев наследника всех посторонних, оставив в Комнате для занятий только ее хозяина и его гостя.
— Чем порадуешь, Иван Федорович?
— Вот, государь-наследник!..
Чуть не разодрав в клочья крепкую ткань из конопли, голова Печатного двора извлек на свет Божий четыре больших фолианта с тиснеными узорами на толстой светло-бежевой обложке.
— Э-ээ…
Оглядевшись по сторонам, мужчина шагнул к резной подставке для книг, и бережно уложил на нее второй том «Сказок». Тихо щелкнули застежки, мягко и почти неслышно прошуршал пергамент страниц, и на следующие пять минут в светлице установилось полное молчание.
— Сказ о Гадком утенке… Я правильно понял, что одна книга для меня, и по одной братьям моим и сестре?
— Да, государь-наследник.
Как-то непонятно вздохнув, царевич спокойно напомнил:
— Я же дозволил тебе обращаться ко мне по-простому, когда мы наедине? Хвались дальше, Иван Федорович.
Еще одна стопка книг (на сей раз скромнее размерами) увидела свет:
— Прошу, государь-наслед… Гхм. Димитрий Иванович.
Приняв на руки пахнущее кожей и свежей краской издание, хозяин покоев заинтересованно хмыкнул:
— Сказание о Великом княжестве Литовском и королевстве Польском, со слов думного дьяка, печатника и головы Посольского приказу Ивана Михайловича Висковатого писанное.
Слегка улыбнувшись, юный властитель тихо пробормотал:
— Как же, верю. Вот прямо забросил все свои дела, и текст наговаривал.
Быстро пролистав полторы сотни страниц, наследник выдал первое за все время недовольное замечание:
— Почему так мало иллюстраций?
— Прости, Димитрий Иванович… Чего мало?
— Картинок мало, Иван Федорович. Почитай что и нету их!
— Так некому у меня их малевать-то. Лик красивый, или там богатыря из сказки — еще можно, а чтобы улицу какую, или там литвина богатого — ну никак. Наш богомаз уж как только над этими картинками не бился! Говорит, если бы он все своими глазами видел, то может чего и получилось бы. По-всякому уже думали да пробовали…
— М-да. Это что?
Перевернув увесистый том другой стороной, десятилетний мальчик вновь хмыкнул:
— «Первое путешествие Ивана-Морехода».
Вновь полистав страницы, автор первого на Руси приключенческого боевика остался доволен — на иллюстрации к его небывальщинам таланта неудавшегося иконописца все же хватило. Меч, размером с весло, птица Рух, способная в один присест сожрать пару слонов, отвратительные рожи османов… То что надо для неизбалованной художественными изысками читательской массы.
— Хвалю. Что здесь?
— Книжицы малые, с листами из бумаги, четыре дюжины штук. А тут особливый заказ.
Из предпоследнего узла на свет явилась самая настоящая книга-исполин, шириной в полметра, длинной чуть более чем в метр, да и толщина тоже. Внушала.
«Это ж сколько они страниц в нее напихали? Из тончайшего, белейшего, самого лучшего пергамента?».
Упершись в нее остановившимся взором, Дмитрий только и смог, что слабым голосом поинтересоваться:
— Это мне?..
— Как есть тебе, государь-наследник… Кхм.
— Книгопечатник. Я просил книгу для записей. Такую, чтобы взять ее с собой, и в ДОРОГЕ заполнять!.. А не это!..
Вздохнув, отрок разом успокоился. Он же хотел когда-нибудь написать справочник по травам? Вот как вернется с Гжели, так и начнет.
— Через два дня на третий я уезжаю. Успеете сделать то, что мне нужно?
— К завтрашнему вечеру все устроим, Димитрий Иванович! А с этой что? Разобрать?..
Осмотрев «записную книжечку», ее владелец (а куда деваться?) приблизился к столу, на котором она монументально возвышалась:
— Вот здесь.
Указательный палец юной руки небрежно черкнул по мягкой замше обложки.
— Добавить название — «Травы».
С некоторым подозрением посмотрев на Федорова, Дмитрий на всякий случай уточнил:
— Одно слово из пяти буквиц.
— Сделаем!..
— Ну-ну. Что в последнем узле?
Чуток повозившись с излишне тугим узлом, мужчина раскидал в стороны небеленую посконь.
— Трактат, рекомый Мази, Димитрий Иванович.
Осмотрев высокую стопку пятикнижия, хозяин покоев раскрыл обложку первого тома:
— Писана княгиней Евпраксией Мстиславовной рода Рюрикова, за деяния свои прозванной Добродеей.
Пролистав с десяток страниц, Дмитрий улыбнулся: его первый вклад в Кирилло-Белозерскую обитель получится очень красивым и ценным. Искусное тиснение обложки, золоченый обрез страниц, серебряные застежки — это снаружи. И настоящая энциклопедия медика двенадцатого века внутри, причем большая часть знания не устарела и спустя четыреста лет после того, как была перенесена на пергамент нежной женской рукой.
«Сколько же раз прапрабабкой мне нынешнему приходится княжна Евпраксия? Она — седьмое колено от Рюрика, а я двадцать первое… Четырнадцать раз, да еще с невообразимыми завитками уточнений. Через нее я в родстве с императорским родом Византии — Комнинами. А через прабабку Софью еще с одним — Палеологами. Если же считать от многажды раз прадеда Владимира Мономаха, великого князя киевского, то среди родственничков числятся правители Англии, Швеции и Венгрии, Норвегии и Дании, а так же племенные вожди ободритов. Хм?!..».
Потеряв любой интерес к своему гостю и к принесенным им книжным богатствам, юный властитель медленно прошелся по Комнате, пребывая в глубокой задумчивости.
«Если хорошенько покопаться в генеалогии предков, в моем наследии наверняка обнаружатся неоспоримые права на земли полабских славян. Главное правильно искать, вдумчиво и неторопливо, не пропуская ни одной самой завалящей грамотки или хроник — в качестве доказательств. На что можно рассчитывать? На Пруссию, земли Мекленбургской марки, Нижнюю Саксонию и часть Прибалтики. М-да, больно уж велик кусок, таким только подавиться и получится. Но идейка-то какая заманчивая!.. И перспективы!».
Выплыв из мыслей, Дмитрий почти без участия сознания подхватил с близкой полки небольшую шкатулку и вернулся к столу.
— Сколько копий трактата уже отпечатано?
— Как и велено — дюжину. Правда, собрали да отделали только одну.
Еще раз погладив корешки пяти книг, мальчик чуть изогнул кончики губ в намеке на улыбку:
— Я доволен тобой, Иван сын Федоров.
Пребывая все в том же отстранении, он откинул резную крышку и подцепил кончиками пальцев два браслета: узкий женский и широкий мужской, набранные из полированных пластинок темного как ночь нефрита, оправленных в серебро низкой пробы.
— Этим украсишь жену. Этот для твоей руки.
Поверх двух браслетов лег третий, из нежно сияющей на свету древней смолы.
— Янтарь же укрепит здоровье сына. Заодно послужит знаком — таким, как это кольцо.
Мельком показав невзрачное колечко из темного янтаря с едва заметной гравировкой по внешнему и внутреннему ободкам, десятилетний целитель небрежно бросил его обратно в шкатулку, достав взамен еще один браслет — из темного сердолика, в оправе из бронзы, схожей своим видом с золотом:
— Достоин ли твой товарищ, Петр по прозвищу Мстиславец, моей награды и внимания?
— Как есть достоин, государь-наследник…
Увидев недовольно вскинутую бровь, Иван Федоров на ходу исправился:
— Потому как он для меня, Димитрий Иванович, ровно десница для воина.
Закрыв крышку, первенец великого государя добавил браслет к остальным.
— Что ж. Передай ему мою похвалу и дар малый.
С великим бережением подхватив со стола браслеты, странно-теплые, (словно бы они долгое время лежали под жаркими лучами солнца) голова Печатного двора низко поклонился.
— Теперь о том, чем ты займешься в мое отсутствие.
Шкатулка вернулась обратно на полку, а вместо нее на стол легли несколько стопок исписанных листов с частыми мелкими кляксами и гораздо более редкими зарисовками-эскизами будущих иллюстраций.
— Это третья и четвертая части «Сказок».
Уложив наградные браслеты в небольшую калиту с серебром, Иван Федоров вновь поклонился (на сей раз едва-едва), принял две пухлых рукописи и спокойно завернул их в освободившуюся от прежнего содержимого посконь — а хозяин покоев тем временем, находясь вроде как в легком сомнении, придавил рукой третью рукопись:
