Порция почувствовав внезапный укол жалости мысленно выругала себя за глупость. Сейчас она не имеет на это права, одернула она себя.
— Если ты тоже когда-то была матерью, тогда должна знать, какая это мука — умирать от страха за своего ребенка. Моя сестра сейчас сходит с ума, не зная, что с Элоизой, жива ли она… жизнь для нее стала сплошным кошмаром, нескончаемой пыткой. — Порция незаметно поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, на шаг придвинувшись к Элоизе. — Если в твоем сердце осталась хоть капля доброты, хоть крошечка милосердия, прошу тебя — отдай мне ребенка, чтобы я могла вернуть его матери!
— Я бы с радостью… да не могу, — вздохнув, с сожалением пробормотала Валентина, и Порция, изумившись, поняла, что вампирша ничуть не кривит душой. — Тем более ты так мило просишь… Но, боюсь, твоей сестре придется страдать до тех пор, пока Джулиан не вернется в мои объятия.
— Но это — единственное, чего я не могу тебе дать! Я даже не знаю, где он!
— Неужели ты так быстро ему надоела? Или ты забыла, каким ненасытным он может быть? Уж мне ли не знать его аппетиты? Удовлетворить их нелегко, поверь! Да что там, когда мы стали любовниками, то целую неделю не вылезали из постели! Он просто не мог насытиться мной, представляешь? — хвастливо промурлыкала Валентина.
Желудок Порции свело, к горлу подкатила тошнота. Зажмурившись, она изо всех сил старалась не думать о том, что было у Джулиана с этой красивой вампиршей, но воображение услужливо подсовывало ей все те потрясающие вещи, которые он наверняка проделывал с ее соперницей.
— Но тогда почему он бросил тебя, если ты можешь дать ему то единственное, на что я не способна, — свою любовь?
В устах Валентины эти слова прозвучали как ругательство. Элоиза беспокойно заворочалась у нее на руках. Бровки малышки сдвинулись.
— Разве ты поймешь, что такое любовь матери к своему единственному ребенку? Или женщины — к мужчине? — вызывающе бросила Порция, незаметно двигаясь к вампирше. — Все, что тебе знакомо, — это алчность, голод, похоть и злоба! А любовь требует терпения, нежности, готовности пожертвовать собой ради блага того, кого любишь.
— Любовь делает тебя слабой! Превращает в существо, вызывающее даже не жалость, а презрение — жалкое, скулящее создание, не более достойное жить, чем червяк, извивающийся в грязи после летнего дождя!
Порция покачала головой:
— Это не любовь. Это одержимость… наваждение, если хочешь. Истинная любовь не делает тебя слабой. Наоборот — она дает тебе мужество, необходимое для того, чтобы выжить в долгие одинокие ночи, когда любимого нет рядом. — Ресницы Элоизы слабо затрепетали. Порция, мысленно перекрестившись, сделала еще один крошечный шажок. — Мне всегда казалось, что любовь — это как будто тебя на руки подхватывает прекрасный принц, который будет с тобой до конца твоих дней. Но теперь я знаю, что твой принц может полюбить тебя так сильно, что у него не будет другого выхода, кроме как отпустить тебя.
Позади нее внезапно кто-то зааплодировал, и насмешливый мужской голос с издевкой в голосе проговорил:
— Браво! Такого трогательного спектакля я не имел удовольствия наблюдать со времен незабвенной Сары Сиддонс[11]. Ах, как она играла в тот день, когда ее поклонники уговорили ее в последний раз выйти на сцену театра «Друри-Лейн»!
Прежде чем ошеломленная Порция смогла обернуться, проснулась Элоиза. Открыв глаза, малышка протянула пухлые ручонки к дверям.
— Дядя Джулс! Дядя Джулс! — радостно защебетала она.
Глава 20
Порция медленно обернулась. В дальнем конце бального зала, на пороге французского окна, стоял Джулиан. Он был весь в черном — чёрная рубашка с элегантным жабо из черного кружева у воротника, такие же кружевные манжеты и черные бриджи, заправленные в высокие кожаные сапоги. Вылитый князь Тьмы, промелькнуло в голове у Порции.
— Если бы я заранее знал, что мисс Кэбот намеревается произнести одну из своих вдохновенных речей в защиту истинной любви, то позаботился бы прихватить с собой запасной носовой платок, — процедил он. Холодный, бесстрастный взгляд Джулиана пригвоздил Порцию к месту, точно стальной клинок.
Порция даже задохнулась от негодования. Совершенно растерявшись, она лихорадочно искала достойный ответ. Заметив ее замешательство, Валентина с горечью рассмеялась.
— Так я и знала, — хмыкнула она, переводя взгляд с расстроенной Порции на Джулиана и обратно. — Сразу догадалась, что если она явится сюда, то он станет околачиваться где-нибудь поблизости. И не надоело тебе?! Таскаешься за ней хвостом, словно кобель за течной сукой, — со злостью выплюнула она.
— Ты ей льстишь, мой ангел, — невозмутимо проговорил Джулиан. — Тебе ли не знать, что я всегда таскаюсь хвостом за любой смазливой девчонкой… особенно за тобой, — с усмешкой добавил он.
Элоиза, потеряв терпение, принялась вырываться из рук Валентины, нижняя губка малышки задрожала, большие серые глаза наполнились слезами. Отталкивая Валентину, она изо всех сил брыкалась, извивалась, как уж, и уже готовилась изо всех сил завопить, добиваясь, чтобы ее поставили на пол.
Валентина, потеряв терпение, сердито зашипела на нее. Порция с содроганием заметила, как блеснули ее клыки.
— Нужно было дать тебе пару лишних капель лауданума, — буркнула она.
— Лучше дай ей свое ожерелье, — вдруг выпалила Порция. Мысль о том, что хваленое терпение Валентины вот-вот лопнет, перепугало ее до такой степени, что у нее случилось нечто вроде озарения.
— Что? — озадаченно спросила вампирша, переводя на нее взгляд.
— Она обожает играть блестящими побрякушками, — поспешно объяснила Порция. — Дай ей свое ожерелье — это отвлечет ее на время.
Валентина высокомерно вскинула тонкую, точно нарисованную китайской тушью бровь.
— Эти сапфиры подарил мне султан Брунея. Ты хоть представляешь себе, сколько они стоят?
— Нет, — буркнула Порция. — Наверное, целое состояние. Впрочем, не сомневаюсь, что ты честно отработала каждое пенни!
Глаза Валентины от злости превратились в узкие щелки, однако она проглотила обиду. Вампирша неохотно сняла с шеи сверкающее ожерелье и, поколебавшись немного, сунула его Элоизе. Как и обещала Порция, сверкание драгоценных камней совершенно заворожило девчушку. Слезы мгновенно высохли, капризы были забыты, и она, устроившись на руках у Валентины, со счастливым видом сунула в рот самый крупный сапфир. Спустя минуту веки ее снова отяжелели, и очень скоро девочка снова крепко спала — вероятно, под действием лауданума.
