— Я верю твоей преданности, патриций, — продолжала императрица, не отнимая руки, — но… не понимаю, почему ты не предупредил меня о письме этой готки к Юстиниану, и главное, о посылке этого глупого портрета?
— Не гневайся, обожаемая государыня. Я не имел возможности поступить иначе. Все это случилось так внезапно и неожиданно, что я не мог ничего предвидеть и не имел под рукой доверенного гонца. Посылать же к тебе человека ненадежного я, понятно, не решился. С большим трудом удалось мне по крайней мере предупредить Галатею о портрете до императорской аудиенции. Ты появилась своевременно, государыня!
— Да, хорошо, что я оплачиваю приближенных императора лучше, чем он… и иначе! — докончила она мысленно. — Его «доверенный» камерарий не побоится смерти, чтобы угодить мне. Он пропустил меня в нужную минуту, чтобы помочь тебе, недогадливый посланник. Можно ли было придумать что-либо глупее твоего ответа на мой вопрос. Неужели у тебя не хватило сообразительности рассмотреть портрет этой Амаласунты, чтобы узнать, каким годом он помечен.
— Государыня, прости меня… Но твое появление заставило все позабыть. Твоя несравненная красота положительно ошеломляет меня при каждой встрече… Прости мне ради моего обожания!
— Другими словами, заплати мне за мою верную службу? — с очаровательной улыбкой произнесла Феодора. — Ну что ж, я признаю себя твоей должницей и готова… Не эти шпильки, Галатея. Оставь пока — я после выберу украшения. — Да, я готова заплатить свой долг, или, верней, уже заплатила его!.. Слушай же, что было решено императором вчера, после твоей аудиенции. Он хотел было вторично послать тебя в Равенну. Но я убедила его избрать посланника постарше, предпочитая оставить молодого возле себя… Доволен ли ты этим решением, патриций?
Опьяненный счастьем, молодой патриций приподнялся на коленях, и обхватив сильной рукой гибкий стан Феодоры, прильнул жадными губами к ее благоухающим губам.
Императрица слегка отстранила его.
— Довольно на сегодня, Александр! Не мешай искусству Галатеи и берегись оскорбления величества, дерзкий юноша! — она прикоснулась шаловливым ударом белоснежной ручки к его лицу и ласково произнесла: — Завтра вечером, пожалуй, приходи рассказать мне о красоте твоей королевы готов. Сегодня же уходи поскорей. Мне нужен этот утренний час не для одного тебя.
— Ты ждешь другого? — бледнея, пролепетал Александр. — Другой сумел использовать мое отсутствие, сумел понравиться тебе, вечная изменница! Так значит, правда то, о чем шепчутся любопытные в банях и на базарах… Новый друг сумел приглянуться тебе, Феодора?
Жесткая насмешка слегка скривила розовый ротик императрицы.
— А ты, видно, позабыл свои клятвы! — холодно произнесла она. — Ревность не должна существовать для друга Феодоры! Помни это, Александр, если хочешь оставаться другом своей императрицы. Впрочем, на первый раз я прощаю тебя… Сейчас ты встретишься с тем, кого готов считать своим соперником, и успокоишься… Галатея, проводи его!
Старая мулатка без долгих церемоний схватила патриция за плечо. Он хотел было возражать… просить… умолять… Но Галатея шепнула ему на ухо:
— Молчи… молчи, не то хуже будет.
И поспешно повлекла его к статуе Юстиниана, а оттуда за ковровую занавесь, опускавшуюся за столькими обожателями прекрасной императрицы.
Феодора осталась одна и спокойно принялась поправлять одеяние из тончайшей козьей шерсти, вышитое по подолу широкой золотой каймой.
Через минуту Галатея вновь вошла в опочивальню, предшествуя невысокому старику с умным и хитрым взглядом, проницательными, вечно бегающими глазками на желтом, как пергамент, лице.
Он поклонился с почтительной фамильярностью союзника или сообщника, и поднявшись с колен, спокойно остановился перед императрицей, не обращая внимания на откровенный костюм Феодоры. Старая кормилица так же спокойно принялась подкрашивать ей брови,' как если бы в комнате никого не было.
С минуту продолжалось молчание; затем слегка сгорбленная фигурка маленького старичка приосанилась, и он произнес с оттенком упрека:
— Государыня, не знаю как благодарить тебя за милостивое дозволение предстать перед твои светлые очи, но в то же время трепещу от страха — за тебя более, чем за себя… Что если кто-либо увидит меня в твоей опочивальне? Ведь тогда плоды девятилетнего притворства могут быть уничтожены в одну минуту.
Феодора насмешливо улыбнулась.
— Не беспокойся, верный слуга Юстиниана! Никто не увидит тебя здесь и никто не заподозрит искренности твоего непочтения к твоей милостивой государыне. Мне же необходимо было переговорить с тобой об очень серьезных вещах… Сделать это я могу только в утренние часы, застрахованные от стеснительной нежности моего добродетельного супруга. Эти часы он проводит в своей молельной, оставляя мне полную свободу на несколько часов. Господь да сохранит его набожность! Галатея, подай мне утреннюю чашу вина, только возвращайся поскорей, не оставляй меня надолго наедине с этим опасным покорителем женских сердец.
Феодора засмеялась громким, насмешливо дерзким смехом, в котором не было ничего королевского и ничего женственного.
Галатея скрылась на мгновение, с такой же циничной улыбкой на своих мясистых губах, и сейчас же вернулась, держа в одной руке золотой кувшин, полный благоухающего кипрского вина, а в другой — хрустальный сосуд.
— Дозволит ли императрица спросить, что доставило мне честь и счастье переступить священный порог ее опочивальни? — подобострастно произнес маленький старик, хитрые, круглые глазки которого быстро бегали по роскошно убранной комнате, точно изучая каждую подробность мебели и драпировки.
— Невозможно увидеть тебя в церкви, где ты так удивительно играешь роль моего духовника в темной глубине исповедальни. Но сегодня император, вероятно, призовет тебя, прежде чем окончится утреннее богослужение, а между тем ты должен знать, как держать себя и что отвечать Юстиниану.
С веселым смехом откинулась Феодора на подушки в грациозно непринужденной позе и медленно принялась отхлебывать из золотой чаши сладкое вино, постепенно разбавляемое медом старой Галатеей, знакомой со всеми прихотями и вкусами своей вскормленницы.
Стоя в почтительной позе перед императрицей, Петр молча ожидал дальнейших объяснений.
— Сегодня наша девятилетняя осторожность принесла, наконец, плоды. Ты можешь сделаться влиятельным сановником при дворе Юстиниана, — медленно произнесла Феодора, проглатывая ложку меда между каждой фразой.
— Давно пора было! — проговорил странный посетитель императрицы.
Феодора усмехнулась и, слегка склонив набок свою прелестную головку, ответила нравоучительно:
— Терпение — величайшая добродетель, не забывай этого, почтеннейший кузен Нарзеса. Побольше меду, Галатея… Я не имею ни малейшего желания напиться в обществе моего прекрасного друга Петра… — Императрица звонко засмеялась и затем протянула руку маленькому старичку, заметя его мрачное, нахмуренное лицо. — Ну, ну, не сердись, старичина… Ты знаешь, что твоя императрица остается твоим другом, несмотря ни на что. Надеюсь, что ты помнишь начало и причины нашей дружбы?
Хитрое лицо Петра выразило не то испуг, не то смущение.
— Есть вещи не забывающиеся, государыня, — пролепетал он, стараясь казаться равнодушным. — Не знаю только, зачем тебе понадобилось вспоминать обстоятельства…
— Сегодня Юстиниан назначит тебя посланником…
— Меня? — радостно вскрикнул Петр.
— Да, тебя и по моему совету! Ты видишь, что я умею награждать тех, кто служит мне верой и правдой… Ты поедешь в Италию.
— А, в Италию, — задумчиво повторил Петр.
— Да. Юстиниан сообщит тебе свои намерения. Твое посольство совершенно особенное. Ты должен будешь погубить царство готов и очистить Велизарию путь в Равенну. Император объяснит тебе, какими средствами можно этого добиться.
— Понимаю, государыня, — медленно произнес Петр. — Но… соблаговоли указать мне твои желания. Должен ли я поддерживать планы императора, или…
— Поддерживать самым ревностным образом, — быстро перебила Феодора. — Как верная супруга я всегда способствую исполнению желаний моего мужа и повелителя…
— А! — протянул Петр, и это восклицание было так многозначительно, что Феодора слегка ударила веером по лицу своего собеседника.
— Дерзкий нахал! Ты, кажется, издеваешься над своей императрицей! — громко смеясь произнесла она.
— О, нет, государыня, — подобострастно ответил Петр. — Я не понимаю только, зачем тебе понадобилось давать мне особые инструкции, раз твои желания вполне гармонируют с желаниями твоего божественного супруга.
— Только дураки судят, не дослушав до конца! — резко перебила Феодора. — После политических наставлений и дипломатических нравоучений император даст тебе еще одно приказание, менее политического характера.
