— Хорошо! Положи их в молитвенник. Я возьму их с собой в церковь… Эльпис, подай мне зеркало! — приказала императрица, на которую три невольницы одели и уложили красивыми складками мягкую тунику из голубого бархата с узкими рукавами, оставляющими открытыми всю нижнюю часть прекрасной руки, и сдерживаемую у талии драгоценным поясом из бирюзы и жемчуга, длинные концы которого падали спереди почти до широкой вышивки, украшающей подол.
На зов Феодоры прибежала молодая, крепкая негритянка с почти двухаршинным зеркалом из гладкополированной серебряной пластины в руках. В богатой золотой раме, украшенной жемчугом, это зеркало могло быть вставлено в особую подставку, но Феодора не любила неподвижности и предпочитала, чтобы невольница держала его перед ней, постоянно меняя положение так, чтобы императрица могла удобно следить за окончанием своего туалета. Это была тяжелая обязанность, так что бедной Эльпис не раз приходилось дорого платить за мгновение рассеянности или утомления.
— Божественная государыня до сих пор не вспомнила о своей маленькой любимице, — вкрадчиво произнесла пожилая гречанка в богатом платье, поднося Феодоре золоченую корзиночку, в которой на мягкой подстилке из меха лежала, спокойно свернувшись, маленькая ручная пестрая змейка. При прикосновении белой ручки Феодоры змейка подняла голову и радостно обвилась вокруг руки своей хозяйки.
— Что нового на базарах, Главка? — спросила императрица, лаская умное маленькое пресмыкающееся, протягивающее головку к розовым губам своей повелительницы. — Я слышала о приезде кораблей, привезших редкостные товары из Индии. Не видела ли ты этих чудес? Скажи мне, стоит ли призвать купцов во дворец?
— И да и нет, государыня… — почтительно отвечала старая вольноотпущенница, пользующаяся особенной милостью Феодоры. — Привезено много красивых вещей, особенно шелковых материй, нежных и прозрачных, как воздух, и при этом дивных раскрасок. Есть также интересные драгоценные уборы и редкие благоухания, но ничего неожиданного для нашей обожаемой государыни.
— Все же укажи Галатее, кого из купцов вызвать во дворец. Посмотрите товар и выберите вдвоем все лучшее. Я назначу час и день, чтобы вы могли спокойно поискать, не понравится ли нам что-нибудь.
— Главка, помоги подержать хламиду! — произнесла старая мулатка торжественным голосом.
С озабоченными лицами четыре женщины расправили широкий плащ, надевающийся на одно плечо, где он и укреплялся драгоценной пряжкой. Набросить эту одежду из тяжелой и плотной материи, иногда сплошь расшитую золотом, жемчугом или шелком, и главное, уложить ее красивыми складками было не так легко. И искусники обоего пола, понимающие в этом деле, ценились очень высоко. Когда на плечи императрицы была накинута мантия из серебряной парчи с широкой жемчужной каймой, спереди ее укрепили на плече драгоценной пряжкой в виде большого жемчужного голубя, в рамке из крупных сапфиров. Это было древнее украшение римских императриц во времена язычества, носившее название «венериной голубки». Со времен же супруги Константина называлась оно «пряжкой святого духа». Гликерия, дочь скульптора, долгие годы изучавшая в мастерской своего отца художественные складки мантий на его статуях, была куплена императрицей за большие деньги специально из-за своего искусства укладывать складки, и была занята ровно пять минут в сутки во время одевания императрицы.
— Божественная государыня желала иметь душистые мыльные шарики из Испании. Они получены, — доложила «заведующая туалетом», сирийская невольница Зефирис. — Появилась новая сказка в стихах, которую распевают на улицах. Она очень мелодична… Египетский чарбдей возвратился. Он привез новые благоухания и… — Зефирис понизила голос, — какой-то особенный бальзам, который помогает ото всего! Он рассказывал нам, как он излечил одну из жен персидского императора, которая долгие годы оставалась бездетна.
Зефирис осторожно замолчала, заметив мрачную тень, внезапно мелькнувшую на красивом лице императрицы.
— Отошли его, Зефирис. С этой надеждой я уже покончила, — со вздохом произнесла она.
На одну минуту глубокая грусть появилась в бездонных глазах Феодоры. Но она сделала усилие и преодолела себя. Проведя рукой по лицу, как бы отгоняя от себя назойливую мысль, она внезапно подошла к постели, и подняв с изголовья раздавленный венок из благоухающих трав, который надевала как средство от дурного глаза, передала его Галатее, проговорив чуть слышно:
— Перешли этот венок Апицию как воспоминание о счастливых минутах, — затем, вернувшись на середину комнаты, императрица громко позвала: — Эригона, подай ларец с драгоценностями.
Четыре черных невольницы с трудом принесли и поставили перед императрицей тяжелый серебряный ларец. Эригона, смотрительница уборов императрицы, предварительно показала государыне целость печати, накладываемой каждый вечер, и затем уже отворила замок и приподняла крышку. Перед глазами Феодоры засверкали всеми цветами радуги бриллианты, рубины, изумруды — в ожерельях, браслетах, диадемах, брошках. Тут были все цвета, все формы, все драгоценные камни, громадное ошеломляющее богатство, собранное в сравнительно небольшом сундуке.
Главка и Галатея поспешно придвинули к императрице низенький столик, на котором Эригона всегда выкладывала драгоценности, ожидая выбора Феодоры.
Обступившие столик с ларцом женщины с блестящими от восхищения, расширенными от любопытства глазами рассматривали это сказочное богатство, на которое так равнодушно глядела прекрасная императрица.
— Прикажешь летние украшения, государыня? — почтительно спросила Эригона.
— Нет, их сезон уже окончился. Дай мне большие серьги из сапфиров и бриллиантов, жемчужное колье, присланное царем персидским, и подходящие браслеты.
— О, как красив этот убор, государыня! — воскликнула Антонина, отрываясь от своего благочестивого чтения и любуясь драгоценностями. — Удивительно эффектно сочетание белого жемчуга с темной синевой сапфиров. Такой жемчужины, как в подвеске на твоей груди, думаю, нет другой на свете.
— Это знаменитая жемчужина Клеопатры, — равнодушно ответила Феодора. — Старый жид, продавший ее императору, подтвердил ее происхождение торжественной клятвой.
— Ну, это еще ничего не доказывает… — заметила старая кормилица императрицы, пользуясь свободой слова, данной ей навсегда. — Жидовское племя ни во что не ставит самую священную присягу, и за грош наврет с три короба.
Феодора усмехнулась.
— На слово и я бы не поверила христопродавцу, но Юстиниан утверждает, что жид представил ему неопровержимые документы. Впрочем, мне все это довольно безразлично. Историческое прошлое и происхождение этой жемчужины красоты ей не прибавят и не убавят.
— Государыня, не опоздать бы тебе, — напомнила Антонина. — Когда я шла к тебе, то видела, что золотые носилки божественного императора уже дожидались появления государя у входа в его покои.
— Да, государыня, — робко заметила молоденькая невольница, — божественный император уже присылал справляться, не готова ли императрица.
— Ты, кажется, учишь императрицу? — не повышая голоса, произнесла Феодора, но выражение ее черных глаз было так красноречиво, что бедная рабыня, как подкошенная упала на колени.
— Пошла вон, дерзкая дура! — прошипела Галатея, выталкивая бедняжку за двери. — И благодари свою судьбу, что государыня не хочет марать руки о твою желтую мордочку!
Феодора склонила к Антонине свою прекрасную голову и поучительно прошептала на ухо своей «подруге»:
— Не надо баловать мужчин излишней аккуратностью. Они должны нас дожидаться, а не мы их. Подай мне веер из белых перьев, Главка. А ты, Ионе, ступай, прикажи кападосским невольникам вынести мои воскресные голубые носилки… Ну, вот я и готова!
— произнесла императрица, поворачиваясь к двери.
Антонина последовала за ней и умоляющим голосом произнесла чуть слышно:
— Государыня, не забудь моей просьбы…
Феодора остановилась.
— Не беспокойся, дорогая! Ты знаешь, что для тебя я на все готова. И чтобы успокоить тебя окончательно, я сейчас же исполню твое желание, или еще лучше, — передам его исполнение в твои собственные руки. Галатея, подай мне восковую пластинку и грифель.
Быстро написала Феодора несколько слов на тонкой, покрытой слоем воска дощечке, составленной из двух половинок, складывающихся наподобие книжки, позволяя завязывать шнурком и запечатывать закрытое письмо.
— Прочти, что я пишу, — обратилась императрица к Антонине. — Письмо адресовано главному начальнику порта. Он мой старый друг и повинуется мне слепо, не спрашивая ни о чем.
Антонина прочла, краснея и улыбаясь:
«Если сын Боэция Северий захочет взойти вслед за Велизарием на корабль, то не допускай этого, задержи его хотя бы даже силой. Пришли его немедленно во дворец. Он назначен ко мне стольником».
