А краюшка и кружка
За плечами стучат,
Я пошел наугад."
- Где тут у вас дорога на Таллин?
"Пешком, с легким сердцем,
Выхожу на большую дорогу..."
Таллин - Колывань - город Калева, как записано в древнерусских летописях. На Алтае, да и у нас под Новосибирском тоже есть такие экзотические поселения - Колывань, ведь никогда не знаешь, где может сгинуть народный герой. А мать его Линда оплакивала его и наплакала целое озеро, сама окаменела с горя, вот скандинавы и назвали город - Линданисе.
Мы ходим с Нинкой по старинному городу, разглядываем удивительные башни, замки, соборы, "Старый Тоомас" поскрипывает на флюгере, стережет жилище людей. Каменные мостовые приводят нас на улицу Лабораториум, - вон она, оказывается, какая, только что вычитанная у Аксенова. Мы тоже залезаем в полуразрушенную башню и сидим там недолго, - тайна неглубока, но красива. Что ж с того, что все пути уже исхожены?
В церкви Олевисте мы попадаем на празднество баптистов, они как раз справляют день рожденья брата Тиарка. Церковь убрана ветвями яблонь, прямо с яблоками, и флоксами.
- Мы собрались сегодня со всех концов Союза Советских Социалистических Республик, - торжественно возглашает проповедник, - чтобы воссоединиться во Славу Господа нашего и поздравить брата Тиарка...
Нас приглашают воссоединиться самые разные люди, знакомятся, расспрашивают, рассказывают о себе. Кто тяжко болел, кто сирым остался, судьбы драматичны, но все заканчиваются одинаковой благостью, - пришли и спасли,
- ... теперь все мы стали братьями, помогаем друг другу и любой заблудшей овце...
С нами легко заговаривают и на улицах. Мы останавливаемся на каждом шагу, - невозможно пройти мимо просто так, я зарисовываю в блокнот, теплая, элегантная, андерсеновская графика округлых стен и черепичных конусов крыш. Мне заглядывают через плечо и подсказывают названия:
- Это "Пакс Маргарита", то есть, Толстая, - поправляются с сильным акцентом, - а там "Длинный Хелман", ..., - каждому приятно похвалиться своим городом.
За спиной моей Нинка тоже дает разъяснения, подкрашивая самую малость:
- Мы из Сибири. Академгородок знаете? Ну так вот оттуда прямо и идем, странствуем, смотрим, как люди живут.
- А ночью как же? - заинтересовывается изысканно одетый господин с аскетичным лицом древнего эста.
- Уж как придется. На вокзале, в стогу, ...
- Не покажется ли барышням вольностью?.. Разрешите представиться, Орми Тартлаан. Окажите честь.., - древний эст с молодым лицом несколько смущен, - дело в том, что мы с другом живем в общежитии, но мы можем освободить для вас комнату...
Они оказались машинистами, Орми и друг его Хелмут, что переводится как Вишневое дерево. У Хелмута профиль будто из дерева и вырезан, а манеры попроще. Он не меняет свой комбинезон на выходной костюм, и обходится небольшим набором русских слов:
- Здравствуйте, выпьем белого, по маленькой, хорошо, теперь красного, - поднимает бокал, - здравствуйте!
Мы с Нинкой добавляем к столу наш походный хлеб, соль и баночку горчицы.
На завтра они берут нас с собой в Хаапсулу. Туда ведет узкоколейка, игрушечный паровоз серьезно так поспешает мимо игрушечных поселков, чистеньких полей, яблоневых посадок. Нам позволяют подбрасывать уголь в топку, отсветы играют на римском профиле Вишневого Дерева, а Орми в отутюженном комбинезоне восседает у другого окна:
- Хотите яблок, сибирячки?
Притормаживает, мы бежим нарвать яблок, заскакиваем на ходу.
- А теперь наддай пару!
В Хаапсулу есть Замок Епископа. Там в окнах августовскими ночами блуждает силуэт Белой Дамы.
На берегу залива - одинокая скамейка, якобы на ней Чайковский сочинял "Песню без слов".
Под соснами, воздев руки к небу, Нинка поет нам, сама с кудлатой рыжей головой - поющая сосна...
"Земля простирается по правую руку
и по левую руку,
Яркие картины обступают меня,
и все они освещены так хорошо,
Музыка начинает звучать, когда нужно,
а когда не нужно, умолкает,
Ликующий голос дороги, радостное,
свежее чувство дороги."
В Риге мы первым делом идем в бани, - ритуал омовения мы совершаем в каждом новом месте.
Потом обязательно на почту. Я опускаю Вам письмо.
- Какими судьбами? - нас окликают Сербины Славка и Элка, - привет Академгородку!
Элка, единственная дочь главного прокурора Риги, сбежала когда-то на романтическую стройку Городка. Здесь, в чопорной десятикомнатной квартире, как непримиримый укор, нетронутой стоит ее "детская". Мы устраиваемся рядком на узкой кровати, школьный столик, этажерка, картинка из засушенных анютиных глазок. Элка почему-то все сокрушается, что никак нам не удастся попасть в Дворец пионеров. На цыпочках крадемся в кухню выпить чаю, и так же на цыпочках - за дверь. Впрочем, если хотим, вечером будет концерт в Домском Соборе.
Конечно, хотим, но денег на билеты у нас нет.
Мы проникаем в Собор заранее, через подвалы. Там уже прячется молодой человек лет тринадцати, сначала мы спугиваем друг друга, но наблюдаем. Скоро к нему пробирается девочка. И вот уже, по неминуемому притяжению, мы вчетвером шепчемся под тяжелыми сводами. Мальчик - латыш, девочка русская. Эдчунд и Жанетта. Его дед - из латышских стрелков, её - красный командир. Но под страхом проклятья им запрещают дружить.
Когда бьет "концертный час", мы смешиваемся с публикой.
Органная месса Баха.
Потом мы провожаем ребят, они и живут в одном доме.
- Встречаемся завтра в семь. У Главпочтамта.
На завтра уже они ведут нас через служебный вход в Орденский замок, в свой Дворец пионеров. Пароль "Но-восибирск" срабатывает безотказно. Толпа ребят окружает нас, оставив свои мероприятия, показывает залы, чеканит воспитанным голосом:
- Это Белый зал, Голубой, Тронный, ...,
Так скучно, так благочинно.
Я смотрю, у Нинки рыжие загораются опасные угольки в глазах, и бросаю пробный камень:
- Здесь вы, конечно, деретесь на шпагах?
- Нет, мы не деремся на шпагах...
- А с этой башни вы прыгаете с парашютом?
- Мы не прыгаем с парашютом...
- Так что же вы тогда здесь делаете?
Мы рассказываем им массу "великолепных историй", устраиваем бег наперегонки вдоль анфилады комнат, возню, кутерьму, пока не подымаем на ноги всех воспитателей. В клубах пыли, через парадный вход вываливаем на улицу, Нинка вышагивает впереди, трубя своим басом марш из "Аиды", за ней, как за Крысоловом, тянется стайка детей. Потом обнявшись, всей толпой мы идем по улицам...
- Покажите нам дорогу на Вильнюс.
На краю города в заброшенной православной церкви лезем на колокольню и раскачиваем колокола, пытаясь сыграть "Барыню", как это делали легендарные звонари. Ребята прыгают во дворе, их счастливые рожицы!
"Знаешь ли ты, что это значит
когда ты идешь по дороге и вдруг
в тебя влюбляются чужие,
Знаешь ли ты речь этих глаз,
что обращены на тебя?"
До Вильнюса мы добираемся на попутках. В утренних сумерках смутно проступает город, вдруг вспыхивают первые лучи солнца, и кажется, это расцветившийся туман, стаивая, рисует купола соборов, шпили, выписывает ажурную каменную резьбу костелов, зажигает свечи на ветвях деревьев...
Мы обмираем, - это же Чюрленис!
Вы помните, мы рассматривали однажды репродукцию, еще гадали, - кто же он? Тогда довольно было, что какой-то прибалтийский художник.
Чюрленис. Мы расспрашиваем о нем встречных, если случается разговор, в церквах, где нам охотно повествуют об иконах, о стиле барокко, странно, они не знают своего художника. И только в реставрационной мастерской, куда мы вваливаемся, продолжая игру в "веселых странниц", после обстоятельной лекции об архитектуре Литвы, после показа множества чертежей готического костела св. Анны, который как раз реставрируют, нам объясняют дорогу на Каунас:
- Там рядом Картинная галерея и Военно-морской музей, так спрашивайте музей, его лучше знают...
В Вильнюсе, в его тесных каменных улицах с глухими торцами домов шаги так гулко громыхают по брусчатке, что эхо крестоносцев отдается в щербатых подворотнях.
Я ощущаю странное волненье, зов крови.
Ведь мы же с Вами - жмудь, mano mielas drauge!
Помните, мы когда-то придумывали?
До Каунаса мы отправляемся пешком, вдоль реки Нярис. Мягкими волнами ложится холмистый ландшафт. Просторная Литва в этих теплых увалах, в обрамлении облаков, в подзолоченых купах крупнолистых деревьев кажется вправленной в миниатюру. Мягкими волнами ложится вечерний туман на холмы, леса, и снова среди листвы зажигаются свечи, звезды мерцают коронами над силуэтами сосен, - фантастическое шествие королей...
Мы устраиваемся на ночь в стогу.
Утром нас будит собака. Оказывается, мы расположились прямо перед избушкой лесника, не разглядели в темноте. Лесник изумлен:
- Надо же, как воришки. И не убегают. И Юргис не тронул.
Мы прогостили у Антанаса два дня. Нестарый еще человек, опрятный, чисто выбритый, говорит без акцента, очень радушный. Он показал нам свои угодья, ухоженные словно парк, сводил на заповедное озерцо:
