Мы слушаем запись их "Парного концерта". В углу всё время маячит влюблённая тень Игоря Кнушевицкого. Наташка, дочка, охотно декламирует к месту и вообще отцовы, то есть Заходеровские стишки:
Что мы знаем о лисе?
Ничего, и то не все.
А на прощанье Фица тоже дарит песню нашего академгородского менестреля Женьки Шунько:
Доро-га доро-о-га
Легла-а далеко-о,
Как до са-мой послед-ней звез-ды,
Как жаль, что немно-го
Как жа-ль, что немного
Оста-лось во фля-ге воды-ы...
Вместе с Фицей мы ещё несколько раз в Москве. Из Сибирского далека столица возносится для нас, будто Олимп, его венчают всё новые имена: Полина Георгиевна, Кузьма, Юра Злотников, Павел Юрьевич, Женя Фёдоров, Коля Смирнов, Лесскис Георгий Александрович,...,
Вблизи же наши приезды - как варварские набеги, не опустошительны, но разгулянны и хмельны.
Нинка - богатырица берёт в полон не мечом, так буйным огнём своих песен. Бражка льётся через край, в общем, океан-девица.
Ещё этот дополнительный восторг, - откуда бы такой девке взяться! ведь он неистребим, столичный снобизм, дескать, что у них там может быть в глубинке? И Фица с бескорыстным лукавством разыгрывает провинциальную наивность и народную простоту:
- Мы бабы жильные!
Впрочем, действительно, плутает "в большом городе" и с деревенской страстью "катается" на метро и на лифте:
- Чтоб дух зашёлся, когда кабина падает вниз!
Фица поёт. Её водят из дома в дом, куда приглашают хормейстеров послушать её диковинный голос.
- Экзоти-ический диапазон! - всплескивает одна руками.
Нинка голосит и на улицах, а что нам, - Москва по колено! Э-эх, вдоль по Питерской, да вкрест ей по Миусской!..
У Полины Георгиевны Фицу записали на магнитофон. Господи, хоть что-то осталось. На ту же плёнку потом будет читать стихи Кузьма.
Кто ж тогда мог подумать? Что скоро они уйдут от нас, один за другим...
А как-то ещё ездили на дачу все вместе. Там огромная в лесу поляна в ромашках. Нинка вышла на круг и запела, и я где-то сбоку приплясываю.
Поёт и поляны ей мало.
И конечно любимую свою песню, которую пронесла она от Сахалина до Прибалтики:
И сно-ва доро-о-га
Клу-бит под нога-ми солё-ную пы-ль,
И молит-ся Бо-гу
И мо-лит-ся Бо-о-гу
У-ста-лы-й ко-вы-ы-ль...
Оборвавшись на самой высокой ноте...
Как бывает, словно взлетишь вдруг, когда кабина лифта резко сорвётся вниз, и душу свою едва успеваешь поймать в горле.
47. Приключенческий роман
Тогда на дипломную практику на Сахалин я прибыла уже, как завзятый путешественник, с ружьём и трубкой в зубах, с готовностью к приключениям.
До Корсакова мы ехали на грузовике вдоль берега моря, по самой кромке, по накатанному песку, и языки прибоя слизывали след.
К морю спускались пади, кое-где сопки обрывались скалами, чередовались заливы и мысы, ожидание уплотнялось, - вот, вот, сейчас, за тем углом!... Что откроется?... Или внимание рассеивалось в однообразном повторении, словно время утратило свой смысл, и ты вместе с равнодушной стрелкой следуешь по кругу, по одному и тому же кругу...
Вдруг за поворотом возник город: портовый ковш, причалы, корабли, ещё я успела заметить банк и ресторан тут же на набережной, по инерции несколько магазинчиков, потом на загадочном пятачке "Пять углов" город развернулся и поскакал по некрутым сопкам вглубь острова.
На подъезде к казармам, где разместилась экспедиционная база, дорога выгнулась, будто упёрлась в близкий горизонт. Видно, только что подремонтированная, глазурованная слегка асфальтом, она сверкала на солнце. В вершинной точке из дороги торчала "чёрная рука" - резиновая перчатка, то ли случайно залипшая, то ли строители повеселились. Но каждый раз потом, когда мы ходили мимо, она обязательно кого-нибудь хватала за ногу, а ведь это почему-то всегда смешно, если споткнёшься.
В казарме в большой комнате нас набилось много, - камеральные дамы из Москвы и Южно-Сахалинска. Где-то в море уже шли взрывные работы, а мы в первый день обустраивались. Дамы забавно суетились и ссорились, занимая места по стенкам. Я поставила свою раскладушку в центре.
- Можно мне рядом?... - тихонько спросила девушка, - а то как-то неуютно...
На меня смотрели черные, или даже фиолетовые, знакомые глаза..., я ахнула, - девушка из "Римских каникул"! Наташка Лившиц.
- А ты мне сначала показалась зеленым чулком, в зелёных брюках и с трубкой, - скажет мне потом Наташка, когда мы, конечно, подружимся, и ночи напролёт будем шептаться обо всём на свете.
К тому времени наши дамы расквартируются поудобнее у местных жителей, а наши раскладушки так и останутся стоять вплотную посреди пустой комнаты. Здесь же мы поставим походные столики для работы. И ещё нам останется казённая плитка и большой чайник.
- Девочки, угостите чаем, - будут забегать к нам москвички.
- Девчонки, как насчёт чайку, - будут заглядывать к нам сахалинянки и фыркать, - ну, эти москвички!...
А по всем углам у нас будут жить кошки и собаки, - дамы ведь обычно жалеют бездомных животных, а девать их куда?
- Девочки, пусть пока у вас побудет, потом я обязательно заберу в Москву. Настоящая японская кошечка, видите, хвост какой!
Но это позже.
А в первую ночь, только все угомонились, в двери, в окна загрохотали кулаки:
- Эй, есть кто живой?
- Женщины, тихо, не открывайте. Там бандиты какие-то. Таня, приготовьте на всякий случай ружьё, - и головы в бигудях попрятались под одеяла, ведь наутро ждали мужчин из моря.
- Повымерли что ли? Выходи кто-нибудь!
Я вышла, прихлопнув плотно дверь за собой. В темноте их казалось жуть как много, впереди маячила огромная фигура в капитанской форме и рядом бородач с окаянными глазами под высоким лысым лбом.
- Дочка, дай стакан. Спирту полно, гостей - вон сколько, а выпить не из чего.
И уже совсем галантно поднес мне первой:
- Выпей за знакомство.
Так и познакомились. Капитан подводной лодки - Забиров и сотрудник Института физики Земли - Зеликман. Оказывается, корабли уже пришли, спирту, действительно, полно, - не пить же одним, и эти пираты угнали автобус и понабрали матросов, блуждающих в самоволке.
До утра бузили на базе, а чуть свет они увели меня с собой в порт. С тральщиков кричали-приветствовали Забирова, всеобщего любимца, легендарного капитана, которому даже начальство спускало лихие подвиги. Он провёл меня по своему Наутилусу, там в каюте уже собралась компания.
- Дочка, наливай! Сначала себе. Молодцом! Бороде. Мне. Теперь можно остальным.
"Остальные" смотрели на меня во все глаза, особенно одна, - у неё были очень любопытные круглые очки на круглых щеках:
- Интересно у них принято в татарском семействе...
Наташка Ермакова, Ермачиха Тимофеевна, кстати, пить она умела похлеще меня.
Вечером повалили все в ресторан.
От пирса тянется странная шеренга девиц, я не сразу поняла, выкрашенные, будто в витрине вывешенные... Моряки хватают их с краю по одной и прямым ходом "в ресторацию", конечно, ведь суда заходят в порт на ночь, а то и всего на пару часов.
И гремит из репродуктора:
Деньги советские
Крупными пачками...,
модная тогда у радио-хулиганов песенка.
Портовый-фартовый город Корсаков.
- Вот, официанточку нашёл, - представил меня экспедиции Эмма Зеликман, - дурочка, но ничего, на кухне справится, посуду помоет...
Учёные мужи, всё больше мои ровесники-студенты, но бородаты и "обветрены как скалы", приглашают наперебой танцевать, кто ущипнет, кто в щёчку чмокнет:
- И чего тебе этот лысый дед? Вот я -а-а!..
То-то у них вытянутся лица, когда мы встретимся на базе. А в городе меня потом будут останавливать оркестранты, когда Эм уедет:
- Простите, Вы ведь та девушка с трубкой? А где Ваш экзотический бородач?
Эм заказывает музыку. Я смотрю, ведь он здесь в экспедиции вовсе никакой не начальник, но он заказывает музыку.
Мне кажется, я попала в приключенческий роман.
Мы уходим с Эмом на берег, к морю. В какой-то момент раньше, может, когда наши глаза встретились, у нас вспыхнул спонтанно, как это бывает у двух людей, затеялся разговор, бесконечный разговор... как о чём? - о себе, о мире, и как мы вместе этот мир воспринимаем.
Он якобы желчен и зол, как велит ему жизненный опыт. Я восторженно влюблена во всё вокруг. Думаю, он немножко дразнит меня...
Но ведь это егo родня один за другим сгинула в 30-х годах. Но ведь это егo, добровольца, семнадцатилетнего парнишку-еврея на фронте посылали вперёд, в спину ему целились свои же.
Я, конечно, верила ему, однако такой он озорной злоязычник, что просто не может быть злым. Ну и не все же вокруг негодяи!
Мы бродим по берегу, поднимаемся в сопки, возвращаемся в город. Там заглядываем в книжные магазинчики, в комиссионные лавки, разыскиваем скупки.
- Подожди, увидишь, какой там кладезь уникумов, тебе ведь этого и подавай.
В первой же скупке, притаившейся в старом японском доме, выставлен в витрине штопор с корявой ручкой. "Цена 0,1 коп." - значится на клочке в косую линейку.
