Когда Джейк открыл дверь стенного шкафа, Каллагэну пришлось призвать на помощь всю свою немалую силу воли, чтобы устоять на месте, не убежать куда глаза глядят. Это атональное гудение, это позвякиванье колокольцев давило на уши, сердце, разум. Он вновь и вновь вспоминал дорожную станцию, свой крик в тот самый момент, когда мужчина в капюшоне открыл ящик. Каким же скользким был лежащий в ящике шар. Он лежал на красном бархате и… вращался. А если бы он, Каллагэн, посмотрел на него, то этот бестелесный, злобный взгляд выплеснул бы на него все безумие вселенной.
Я не убегу. Не убегу. Если мальчик сможет остаться, я тоже смогу.
Да, конечно, но мальчик был стрелком, и это многое объясняло. Он был не просто дитя ка, он был дитя Роланда из Гилеада, его приемным сыном.
Разве ты не видишь, как он бледен? Неужто не понятно, что он испуган не меньше твоего? Так что возьми себя в руки!
Как ни странно, смертельная бледность Джейка успокоила его. А потом в голову пришла глупая детская песенка, он начал напевать ее, успокоившись еще больше.
– Вокруг, вокруг шелковицы, – шепотом запел он, – мартышка мчит за лаской… мартышке очень весело…
Открыв дверцы, Джейк обнаружил внутри небольшой сейф. Набрал на кодовом замке 1919, но ничего не изменилось. Сделал паузу, смахнул пот со лба обеими руками (они дрожали) и предпринял вторую попытку: 1999. Дверца распахнулась.
Песнь Черного Тринадцатого и звяканье колокольцев заметно усилились. Теперь эти звуки холодными пальцами копались в их рассудках.
«А ведь он может забросить тебя куда угодно, – думал Каллагэн. – Все, что от тебя требуется, – на мгновение ослабить контроль над собой… открыть мешок… открыть ящик… а потом… о, куда только ты не сможешь попасть! Сразу догонишь ласку!»
И хотя он знал, к чему это приведет, какая-то его часть хотела открыть ящик. Жаждала этого. В этом он был не одинок. Увидел, как Джейк опустился перед сейфом на колени, словно верующий у алтаря. Каллагэн протянул руку, чтобы помешать Джейку достать из сейфа мешок, но рука словно налилась свинцом.
От того, что ты сделаешь или не сделаешь, ровным счетом ничего не изменится, прошептал голос у него в голове. Навевающий сон голос и очень убедительный. Тем не менее Каллагэн продолжал тянуться к Джейку. Схватил за воротник рубашки пальцами, похоже, полностью потерявшими чувствительность.
– Нет. Не надо. – Голос тягучий, безвольный, подавленный. И когда Каллагэн оттаскивал Джейка в сторону, двигался тот медленно, словно преодолевал сопротивление не воздуха, а воды. Комнату теперь заливал тревожный желтоватый свет, какой иногда бывает перед жуткой грозой. И когда Каллагэн сам упал на колени перед сейфом (на то, чтобы они, начав сгибаться, коснулись пола, ушло никак не меньше минуты), он услышал голос Черного Тринадцатого, как никогда громкий. Убей мальчика, вещал голос, перережь ему горло и напои шар освещающей теплой кровью. А потом Каллагэну будет дозволено выпрыгнуть из окна номера.
И на всем пути до Сорок шестой улицы ты будешь благодарить меня, заверял его Черный Тринадцатый, и голос звучал здраво и ясно.
– Сделай это, – выдохнул Джейк. – О да, сделай это, всем же наплевать.
– Эйк! – тявкнул от двери Ыш. – Эйк! – Оба и ухом не повели.
Когда же Каллагэн потянулся к мешку, он вспомнил свою последнюю встречу с Барлоу, королем вампиров, вампиром первого типа, по собственной классификации Каллагэна, который однажды появился в маленьком городке Салемс-Лот. Вспомнил, как он противостоял Барлоу в доме Марка Петри, когда родители Марка бездыханными лежали у ног вампира, с размозженными головами, а их мозги, такие здравомыслящие, растеклись по полу, как желе.
Пока ты будешь падать, я позволю тебе прошептать имя моего короля, увещевал его Черный Тринадцатый. Алого Короля.
И когда Каллагэн наблюдал, как его руки берутся за мешок, какая бы ни была на нем надпись раньше, теперь он прочитал ТОЛЬКО СТРАЙКИ НА ДОРОЖКАХ СРЕДНЕГО МАНХЭТТЕНА, – он вспомнил о том, как поначалу засветился крест, каким-то неземным светом, как отбросил Барлоу назад… а потом вновь стал меркнуть.
– Открой его! – воскликнул Джейк. – Открой, я хочу его видеть!
Ыш уже лаял без перерыва. В коридоре кто-то крикнул: «Утихомирьте свою собаку», – но оба никак не отреагировали и на этот крик.
Каллагэн вытащил из мешка ящик из дерева призраков, ящик, который тихонько стоял, спрятанный за кафедрой в его церкви в Калья Брин Стерджис. Сейчас он его откроет. Откроет и увидит Черный Тринадцатый во всем его отвратительном великолепии.
А потом умрет. С радостью.
10
Печально наблюдать крушение веры, промурлыкал вампир Курт Барлоу, прежде чем вырвать потемневший и бесполезный крест из руки Дона Каллагэна. Почему он смог это сделать? Потому что, узри парадокс, обдумай загадку, отец Каллагэн не смог сам отбросить крест. Потому что не убедил себя согласиться с тем, что крест всего лишь один из символов великой силы, которая бежит, как река под всей вселенной, может, под тысячью вселенных…
«Мне не нужен символ, – подумал Каллагэн. А потом: – Может, поэтому Бог и позволил мне выжить? Он дает мне второй шанс это понять?»
Такое возможно, думал он, когда его руки взялись за крышку. Второй шанс – уж точно по части Бога.
– Послушайте, вы должны угомонить свою собаку, – ворчливый голос горничной отеля, но такой далекий. И тут же: – Madre de Dios[105], почему здесь так темно? Что это… что это за ш… ш…
Возможно, она хотела произнести слово «шум». Если и хотела, ей это не удалось. Даже Ыш, похоже, сдался чарам гудящего, поющего шара, потому что перестал лаять и, бросив пост у двери, вошел в номер. Каллагэн решил, что в момент неизбежного конца зверек хотел быть рядом с Джейком.
Бывший священник попытался остановить свои самоубийственные руки. Шар в ящике прибавил громкости песне идиота, и кончики пальцев дернулись в ответ. А потом снова замерли. «Хоть эту победу я одержал», – подумал Каллагэн.
– Ничего, я сделаю это сама. – Голос горничной, словно одурманенный, но жадный. – Я хочу видеть его! Dios! Я хочу подержать его!
Руки Джейка весили никак не меньше тонны, но он заставил их подняться и схватить горничную, даму средних лет, худенькую, фунтов на сто пять весом, испано-язычную американку.
А Каллагэн, только что остановивший свои руки, теперь пытался помолиться.
«Господи, все в воле Твоей – не в моей. Я не гончар, а гончарная глина. Если я не смогу сделать что-нибудь еще, помоги мне взять его в руки и прыгнуть в окно, чтобы уничтожить этот проклятый богами шар раз и навсегда. Но если Твоя воля – помочь мне заставить его замолчать, усыпить вновь, тогда ниспошли мне Твою силу. И помоги мне вспомнить…»
Черный Тринадцатый, конечно, притягивал к себе Джейка, но не лишил его недавно обретенного шестого чувства – прикосновений. И теперь он «вытащил» последние слова молитвы из разума отца Каллагэна и озвучил их, только заменил слово «символ», использованное Каллагэном на другое, которому научил их Роланд.
– Мне не нужен сигул, – сказал Джейк. – Я не гончар, а гончарная глина, и мне не нужен сигул!
– Господи, – молвил Каллагэн. Слово это тяжестью не уступало валуну, но, едва оно сорвалось с губ, все стало проще. – Господи, если Ты все еще здесь, если Ты слышишь меня, это Каллагэн. Пожалуйста, усмири этот шар. Пожалуйста, сделай так, чтобы он вновь заснул. Я прошу Тебя во имя Иисуса.
– Во имя Белизны, – добавил Джейк.
– Изны, – внес свою лепту Ыш.
– Аминь, – закончила горничная все тем же одурманенным голосом.
На мгновение бубнящая песня идиота прибавила в громкости, и Каллагэн понял, что сопротивление бесполезно, ибо сам Господь Бог бессилен против Черного Тринадцатого.
А потом вдруг смолкла.
– Восславим Господа, – прошептал Каллагэн и только в этот момент осознал, что буквально купается в собственном поту.
Джейк расплакался, поднял Ыша на руки. Начала плакать и служанка, но никто не утешил ее. А когда Каллагэн вновь начал натягивать мешок для боулинга из плотной и очень тяжелой ткани на ящик из дерева призраков, Джейк повернулся к ней и сказал:
– Вам нужно прилечь и поспать, сэй.
Ничего другого в голову не пришло, но и это сработало. Горничная повернулась и шагнула к кровати. Улеглась на нее, прикрыла колени юбкой и, похоже, отключилась.
– Он будет спать? – шепотом спросил Джейк Каллагэна. – Потому что… отец… ведь чудом пронесло.
Возможно, так оно и было, но разум Каллагэна внезапно освободился от пут, долгие годы стягивающих его. Давно уже он не чувствовал себя таким свободным. А может, освободилось его сердце. Во всяком случае, когда он положил мешок для боулинга на сложенные пакеты для вещей, отправляемых в химчистку, что лежали на сейфе, голова у него работала очень четко и ясно.
