их за горло и не давшей братьям работать. Вот уже три года затишья пошли, а он не унимался и вспоминал те печальные моменты. К концу рассказа стаканы виски были опустошены, а Уорвик так и не проронил ни слова.
– В чем же твоя проблема? – спросил генерал, явно бросая вызов мозгу старшего брата.
– Чт… Как в чем? – рассердился Лёша, думая, что Уорвик даже не слушал его все это время. Их проблема была столь очевидна. Он сжал кулак и хотел уйти, но быстро пришел в чувство. – Не могу я взяться за любимое дело с полной силой… Меня затмили стихи о девушке… Эта девушка не дает мне продохнуть. Даже тут, уже за много километров, я все еще думаю о ней, как в первые дни, надеясь лишь на то, что и она думает обо мне. Поначалу я думал, что писать не смогу из-за страха, а теперь к этому присоединилась еще и она. Я хочу обратно к ней…
Уорвик смотрел на него глазами согласными, но опечаленными. Все же генерал не проронил ни слова.
– Что-то душит, – на это Уорвик вопросительно поднял бровь. – Да не знаю я!.. Что? – Уорвик продолжал вопросительно смотреть на него. – Ну ладно. Возможно, это страх перед провалом, – генерал довольно улыбнулся, – но побороть его не в моих силах. Это что-то непостижимое для меня. Что-то внутри, в чем разберется, наверное, психолог? – на это генерал направил руки в свою сторону и молча кивнул головой. – Ну чем обезумевший старик мне поможет? Нет, ну ты без обид, но я серьезно… Почему ты молчишь?
Уорвик до последнего отказывался говорить, бросая вызов старшему. Он строго смотрел на Лёшу, заставляя его самого додумывать важные решения. В течении минут десяти, не раскрывая рта, генерал слушал старшего брата и положительно или отрицательно кивал или мотал головой.
– То есть, – резюмировал Лёша, – я просто должен взять и стереть этот эпизод из жизни? Как ни в чем не бывало? – генерал кивнул. – А если я снова потерплю фиаско? – генерал помотал головой. – Черт, ну ты же этого не можешь исключать! – генерал кивнул. – Неужели ты хочешь сказать, что ответ лежал на поверхности? Да и что за глупый совет – выкинь из головы? Похоже на совет из книжки нерадивого психолога!
– Ты сам его себе надумал, – впервые за долгое время открыл рот Уорвик и медленно, растягивая каждое слово, говорил. – Твоя проблема, как мы поняли, в страхе, который ты, как щит, выставил перед собой. Он не позволяет тебе трезво взглянуть на вещи, перекрывая обзор. Страх – сущность большая. В ее власти весь мир и каждый человек, каким бы Рэмбо он ни был. И ты, как истинный творец, еще и закрываешься чужим мнением. Гениально, Лёха, гениально! Возможной проблемой еще могут быть ограничения, которыми ты себя окружил. Это что-то сродни палате психически больного человека – мягкие стены, безопасность. С уставом на губах тебя родили, с ним же ты и будешь упакован в пошарпанный сосновый гроб, так и не удосужившись пройти до конца путь, уготованный тебе. Или решишься? Тут уж все зависит от твоего решения… Но! При всем при этом мало кто самостоятельно решается на что-то. Решает противиться системе и делать во что бы то ни стало. Это оправдано справедливым страхом за свою жизнь, репутацию, здоровье. Но какой ты творец, если не в силах пойти против этой системы?
– А если я поехавший националист, который вопреки системе бежит очертя голову сжигать неугодных ему? Мои идеи в корне неправильны, но ты же утверждаешь, что нужно идти до конца. Не окажусь ли я в дураках по итогу?
– Какая банальная аналогия, – Уорвик засмеялся. – Знаешь, будь ты хоть националистом, хоть Иудой, но узнать, что правильно, нельзя никогда. В жизни слишком много переменных, слишком много относительности и разных точек зрения. Ничто, запомни, ничто не объективно, – заключил генерал.
– Но как же банальные принципы общества? Не убей, не укради…
– Так и они относительны. С точки зрения закона тебе дадут срок за то, что ты сжег наркоферму с парочкой крупных барыг, а с точки зрения общественности ты можешь даже стать героем. С точки зрения общества мамочек, отцов, моралистов, религиозных фанатиков, но не с точки зрения торчков. Они будут ненавидеть тебя. Цена на наркоту подскочит, им станет труднее искать дозу. В конце концов они убьют тебя, и новый убийца станет героем торчков, но врагом мамочек, фанатиков, моралистов и отцов. Нету правильных действий – у всех своя философия.
– И ты, исходя из своего мироощущения, готов взять и простить барыгу? У него же своя философия!
– Ты не понимаешь, – Уорвик начал крутить ус и довольно курить любезно протянутую ему сигарету. – Для меня он – мусор. Для тебя – объект исследования. Для Кости – герой.
– Чего? – встрепенулся Лёша после упоминания Кости.
– А ты думаешь, он хлещет эту отраву просто так?
– Неправда, – Лёша покосился на Уорвика, стараясь казаться максимально уверенным в своих словах, но даже так в голове его появилась мысль, которая пугала его до жути. Особенно было страшно то, что Костя, если старый генерал прав, может подвергнуть опасности Джо.
– Не суть. Я считаю, что наркотики – плохо. И ты тоже. И таких, как мы, много, но много и противоположных во мнениях нам людей. Просто получилось так, что стандарты устанавливают люди в правительстве. Не могу сказать, хороши они или плохи – в каждых странах эти стандарты разные, но они всегда имеют основание. Те же наркотики запрещены потому, что они приносят убытки для страны, а страна располагает будущими наркоманами как ресурсом.
– Так какой вывод? – держась за больную голову, спросил Лёша, немного запутавшись в долгом диалоге между ними.
– Ты сам его сделать можешь, – Уорвик улыбнулся и замолчал.
Уорвик не был писателем, но ему легко давалось понять то, о чем говорил Лёша и о чем он думал. И Лёша заметил это понимание с его стороны. Право имеющий – так Уорвик охарактеризовал своего гостя, искренне и без задней мысли думая, что его идеи не разрушительны, с его точки зрения, для общества.
Лёша чуть наклонил голову и внимательно прислушался. Ему искренне хотелось верить, что поехавший головой мужик не даст ему правильных наставлений, продолжая уповать на свою рассудительность и зрелость, словно наивный ребенок, который спустя пару минут горланит везде, где можно, о новой идее, которую услышал где-то. Но с каждым словом его вера в истинность суждений генерала становилась только крепче, а отношение к себе и брату, что
