команда, охватываемые то леденящим, пронизывающим до костей ветром, то ошпаривающим, обжигающим кожу раскаленным воздухом, работали как одержимые. Одного за другим они вытаскивали людей из башен, из помещения корабельной полиции, из кубриков, из аварийного поста управления рулем. Они вытаскивали их, осматривали, ругались на чем свет стоит, оплакивали и стиснув зубы снова бросались в пекло, забывая о боли и опасности, разгребая горячие, все еще раскаленные докрасна обломки, хватая их прожженными, дырявыми рукавицами, а то и голыми руками…
Тела убитых складывали на верхней палубе, у правого борта. Здесь находился старший матрос Дойл. Еще полчаса назад он, преодолевая адскую боль, оттаивал у камбузной плиты. Через пять минут Дойл возвратился к своему автомату и прямой наводкой посылал снаряд за снарядом по приближавшимся торпедоносцам. А теперь как ни в чем не бывало он помогал своим товарищам на юте. Он поднимал труп, подходил к леерному ограждению и осторожно сбрасывал за борт свою тяжелую ношу. Сколько трупов уже препроводил он за борт? Дойл не ответил бы на этот вопрос, так как после двух десятков сбился со счета. Наверное, это было неуважительно по отношению к погибшим товарищам. Похоронная церемония обычно соблюдается на флоте очень строго, а Дойл хоронил всех без всякой церемонии. Матрос-парусник, шивший похоронные брезентовые мешки, сам оказался среди убитых, а никто другой не мог, да и времени не имел, заняться их изготовлением.
— Мертвым теперь уж все равно, — хладнокровно заявил Дойл.
Кэррингтон и Хартли согласились с ним.
Николас и старший радист Браун, все еще облаченные в белые асбестовые костюмы, спустились на раскаленную палубу кормового кубрика над снарядным погребом четвертой башни. Почти не видя друг друга в клубах пара и дыма, с большим трудом, скорее руками, на ощупь, чем зрением, нашли они люк, ведущий в погреб. Вооружившись тяжелыми кувалдами, они с бешеной силой наносили удар за ударом по едва видимым задрайкам, удерживавшим крышку люка. Когда кто-то из них промахивался, кувалда вырывалась из онемелых рук, отлетала в сторону и с громом ударялась в переборку.
«Может быть, еще успеем, — с отчаянием думал Николас. — Главный клапан магистрали затопления погреба перекрыли пять минут назад. Надежды очень мало, но не исключено, что Макуотер и Вильямсон, уцепившись за трап, все еще держатся над поверхностью воды».
Вот уже осталась только одна, последняя задрайка. Напрягая последние силы, Николас и Браун по очереди наносили по ней сильнейшие удары. Внезапно, совершенно неожиданно для них задрайка лопнула у самого основания и тяжелая стальная крышка под давлением сжатого воздуха в погребе стремительно, как пробка из бутылки с шампанским, рванулась вверх и с размаху ударила Брауна торцом по правому бедру. Он пронзительно вскрикнул и, корчась от дикой боли, повалился на палубу.
Николас даже не взглянул на него, он стремился как можно скорее осмотреть погреб. Ухватившись руками за комингс, он сильно наклонился вниз, но ничего и никого не увидел, во всяком случае, не увидел того, что так надеялся увидеть… Единственное, что он увидел, — это вода, темная и зловещая вода, поднимавшаяся и опускавшаяся, подкатывавшаяся и откатывавшаяся от шахты люка в такт размахам килевой качки «Улисса» на высокой океанской волне.
— Внизу! — громко, надтреснутым и напряженным голосом крикнул Николас. Он услышал, как эхо зловеще прокатилось по стальной шахте вниз. — Внизу! — крикнул он еще громче. — Есть там кто-нибудь? — Он напряг слух, надеясь услышать в ответ пусть даже самый слабый шепот, но никакого ответа не последовало.
— Макуотер! — крикнул он в третий раз. — Вильямсон! Вы слышите меня? — Он снова напряженно посмотрел вниз, снова прислушался… Но внизу по-прежнему были только темнота да глухое шуршание перекатывавшейся от переборки к переборке, покрытой масляным слоем воды… Николас поднялся, выпрямился и осторожно опустил на место крышку люка. Палуба и переборки кубрика снова загудели, когда он, схватив кувалду, как гробовщик, начал бить по задрайкам, чтобы снова плотно прижать крышку люка.
Инженер-капитан 3 ранга Додсон пошевелился и застонал. Он попытался открыть глаза, но веки не поднимались. По крайней мере, ему так казалось, потому что вокруг него была все та же непроницаемая, почти осязаемая на ощупь темнота. Он попытался вспомнить, что произошло, где он находится и давно ли, что это с его головой, почему она так ужасно болит где-то у самого уха? Медленно, еле перебирая непослушными пальцами, он стянул перчатку и нащупал рукой больное место на голове. Пальцы сразу же стали липкими. Он понял, что волосы его в крови, и чувствовал, как она медленно стекает по щеке вниз.
А что это так сильно вибрирует? Почему вибрация сопровождается каким-то непривычным, режущим слух, напряженным гудением? Он не только хорошо слышал его, но почти чувствовал физически где-то совсем рядом с собой. Он машинально вытянул руку вперед, но тотчас же отдернул ее, потому что пальцы встретились с чем-то гладким, вращающимся и обжигающе горячим.
Коридор гребного вала! Ну конечно же, он, Додсон, находится в коридоре гребного вала! Обнаружив повреждение масляной магистрали левого гребного вала, он решил сделать все, чтобы не останавливать левую машину. Додсон знал, что корабль был атакован. Сюда, в самые нижние помещения, не проникают никакие звуки: он не слышал ни рева моторов вражеских бомбардировщиков, ни даже собственной стрельбы «Улисса», по по сотрясению всего корабля после каждого залпа из орудий главного калибра он понял, что наверху идет горячий бой. Потом где-то совсем рядом ударила торпеда или, может быть, близко разорвалась бомба… Слава богу, что в момент, когда «Улисс» сильно накренился влево, Додсон сидел спиной к борту. В противном случае его наверняка отбросило бы на соединительную муфту и он оказался бы в настоящей мясорубке…
Но как же вал? Ведь на сухих подшипниках он, должно быть, раскалился до предела? Додсон начал отчаянно шарить рукой вокруг себя, нащупал переносной аварийный фонарик и попытался включить его. Фонарь не работал, света не было. Додсон торопливо ощупал фонарь со всех сторон и убедился, что стекло и лампочка разбиты. Додсон с досадой отбросил его в сторону и поспешно вытащил из брюк другой, карманный фонарь. Тоже разбит! В отчаянии он начал шарить руками по палубе в поисках жестяной коробки с маслом. Он нашел ее. Она лежала на боку, с выскочившей пробкой, пустая…
Масло! Во что бы то ни стало нужно масло! Однако Додсон чувствовал, что очень ослаб; от сильного ушиба и потери крови кружилась голова, сильно тошнило. А коридор длинный, узкий, скользкий… Пробираться по нему в темноте очень опасно. Еще раз Додсон осторожно вытянул руку вперед и
