— Мне не хочется, мам. Правда. — Пятнадцатилетний, широкоплечий, сильный. Конечно, он должен идти. Биться в сомкнутом строю его начали учить сразу же, как только он влился в команду «Дельфина». — Там настоящий бой, а не развлечение. Но я должен сражаться.
Маркай подошел сзади, чтобы застегнуть ему панцирь. Маркай уже перерос и меня, и Ксандра, и в свои восемнадцать был на загляденье крепким и сильным. Ростом, как я подозревала, он пошел в своего неведомого ахейского деда, но здравый смысл и трезвый ум явно унаследовал от Ксандра.
Я кивнула. Нет смысла изыскивать предлоги и оставлять его дома, когда и более молодые отправляются в бой — даже Сильвий, чья жизнь для Нея бесценна. Если каждая мать станет удерживать сына от битвы — что с нами будет? Кто защитит поля и городские стены? Ней прав. Надо встретить врага как можно дальше от города.
Ксандр подошел и поцеловал меня, к некоторому смущению сыновей. Я коснулась рукой его щеки и улыбнулась, глядя в глаза.
— Не волнуйся, — сказал он спокойно. — За мальчиками я присмотрю.
— Я знаю. — Я отвела с его лба волосы, уже чуть тронутые сединой.
Об остальном говорить не требовалось: за девятнадцать лет мы сказали друг другу все, что можно сказать, и я никогда не устала бы повторять те же слова вновь и вновь.
Я обняла Маркая и Кара, попутно удивившись, как это непривычно — дотягиваться до сыновних объятий.
— Слушайтесь отца и будьте осторожны.
Нет, Маркай не возвел глаза к небу, но я успела увидеть, как братья обменялись понимающим взглядом.
Ила, разметав волосы по ветру, с визгом принеслась из храма.
— Я так и знала, что вы здесь! — Она кинулась к Кару.
— Мне нужно идти, сестренка. — Кар поднял ее на руки, она обхватила ногами его бронзовый панцирь. Из двоих братьев он был мягче и отзывчивее, чем Маркай.
Ксандр отцепил ее от Кара и поцеловал. Длинные волосы Илы опять спутались — не представляю, как можно спать, чтобы волосы завязывались чуть ли не узлами…
— Мы скоро вернемся, — сказал Ксандр.
Он улыбнулся мне поверх головы Илы.
— Пора.
Мы поспешили за ними к торговой площади у ворот, где уже собирались воины. Ксандр начал отдавать приказы собравшейся команде «Дельфина», сыновья смешались с остальными бойцами. К тому времени кораблей у нас было уже пять и войско состояло не только из моряков, но воины по-прежнему делились на три отряда, названные по именам первых кораблей. Строй равнялся на Бая, стоявшего справа в первом ряду; его бороду уже посеребрила седина.
— Все вперед! — скомандовал Ней. — Открыть ворота!
После рассвета не прошло и часа, а объединенное воинство уже выступило из города — «Семь сестер», «Дельфин» и затем «Жемчужина». Мы смотрели им вслед, пока они не скрылись из виду.
К нам с Илой подошла Кианна, вместе мы смотрели, как оседает постепенно пыль, поднятая удаляющимся войском.
— Мама, давай я пойду накормлю Илу завтраком, — наконец проговорила Кианна.
— Да, хорошая мысль, — ответила я безупречно спокойным голосом.
Кианна держалась молодцом, руки ее совершенно не дрожали. Она подхватила Илу:
— Пойдем, кроха, я дам тебе хлеба с медом. Твой отец и братья вернутся еще не скоро. — Она взглянула на меня: — Где ты будешь?
— Во дворце, мне там самое место.
Я вошла в главный зал. Лавиния собрала женщин, у стен раскладывали тюфяки, кто-то готовил лоскуты для перевязки. Лида сновала здесь же, сгорбленная и седая. Увидев меня, она улыбнулась:
— Вот и еще пара умелых рук! А куда подевалась Кианна? Ей тоже найдется дело!
— Она скоро придет.
— Хорошо, — кивнула Лида и поспешила дальше, оставив меня наедине с царицей.
Лавинии еще не исполнилось тридцати, но красота ее уже увядала. Таким лицам, как у нее, юность придает особое очарование, однако со временем кожа стягивается плотнее, обнажая в лице излишнюю резкость, которая не считается у нас красивой. В Египте, пожалуй, сказали бы, что она будет прекрасна в смерти… Я невольно передернула плечами.
— Чем все закончится? — спросила она тихо.
— Я и сама желала бы знать, моя госпожа. Вряд ли нашим усилиям суждено обратиться в прах, но большее мне неизвестно.
Лавиния выпрямилась. Возможен любой исход, она может остаться вдовствующей царицей при двенадцатилетнем сыне, у которого погибли отец и брат. Ничто не предрешено, жребий еще не брошен.
— Что бы ни случилось, ты всегда будешь мне нужна, — проговорила она. — Как нужна моему мужу и господину.
Я встретила ее взгляд:
— Я к твоим услугам, моя госпожа. — Мы вполне стоили друг друга.
День тянулся бесконечно. Солнце взобралось на небо и уже начало путь вниз. Я не чувствовала Ее присутствия. Смерть пребывала не здесь, но на поле битвы.
После полудня во дворец прибежал мальчишка с воплем о том, что на дороге показалась пыль. С такой же вестью подоспел и гонец.
— Мне нужно быть во дворце, проверить, все ли готово, — сказала Лавиния, но я видела, что ей не терпится выйти на стены.
— Госпожа… — начала я.
— Да идите, идите, — вмешалась Лида. — Тут уже трижды все перепроверили, я останусь здесь. В конце концов, раненые ведь не свалятся неожиданно, сами по себе.
Мы с Лавинией двинулись к воротам, с трудом сохраняя чинную поступь, подобающую царице и прорицательнице.
Над дорогой и впрямь поднималась пыль. Но кто приближался — наши или Неоптолем? Солнце светило в глаза, разглядеть удалось не сразу.
Ней шел впереди, за ним растянулось войско. Отряд «Семи сестер» двигался первым, предваряемый Вилом.
Лавиния едва слышно ахнула.
— О боги, — прошептала она, — их так мало… Боги, как же их мало!..
Отряды уменьшились чуть ли не вдвое, крестьянские повозки тянулись позади остатков воинства.
— Повозки… — проговорила я.
Пыль. Никого не разглядеть за пыльной завесой. Кажется, я узнала Коса — коренастую фигуру впереди третьего отряда. Но никого не разглядеть. Ничего не известно.
Рядом возникла Кианна, ее ладонь сжимала мою руку чуть ли не до хруста.
Гонец, совершенно измученный, добрался до ворот, его впустили. Задыхаясь, он поднялся на стену, к царице.
— Моя госпожа, царь велел донести тебе, что свершилась победа. В жестокой схватке он своей рукой убил Неоптолема из Ахен, и «Колесничий солнца» больше не причинит нам горя.
Я не слышала, что еще он говорил.
Рядом с какой-то из повозок, опустив голову, шел Маркай. И я поняла.
Не знаю, как я сбежала по ступеням и оказалась за воротами. Из города устремились какие-то женщины — наверное, я была в их числе.
Ксандр лежал на повозке, его изрубленное тело прикрывал плащ, на чистом, без единой ссадины, лице застыло спокойствие. Кар, которого уложили рядом, словно прильнул щекой к отцовскому плечу — рассеченной щекой к тому самому плечу, на котором так любил засыпать в детстве. Кто-то прикрыл им глаза, хотя на ресницах Кара густо запеклась кровь. Маркай шел рядом.
Каким-то образом рядом очутился Ней — наверное, добежал от головного отряда, не знаю. Он пытался удержать меня окровавленными руками и говорил какие-то бессмысленные слова:
— Третий приступ, мы едва устояли. Я не видел, что произошло. Ксандр упал. Я крикнул, чтобы держали строй, не высовывались за щиты. Маркай…
У него перехватило горло.
— Маркай подчинился, остался стоять. А Кар… — Ней опустил голову, по щекам текли слезы. — Кар подбежал к отцу, его зарубили. Я говорил ему не высовываться! Я говорил, Чайка, он не слушал. Я кричал. Он не слушал…
Внутри меня что-то прорвалось безудержным воплем — и я уже не могла остановиться.
В тот раз я не пела Сошествие. Горло саднило от крика, голос охрип. Руки тряслись, я не могла наложить краску.
Пока Кианна пела, я стояла у погребальных костров под ночными звездами. Ее лицо, прорисованное черным и белым, напоминало об островных легендах: медные головные булавки, удерживающие черное покрывало Смерти поверх рыжих волос, были древнее той бронзы, что знали наши отцы. Она пела Сошествие верным и чистым голосом — двенадцать раз у двенадцати погребальных костров: так многочисленны были погибшие.
Ксандр и Кар лежали вместе на последнем костре — отец и сын, обернутые багряным плащом из тонкой шерсти. Я смутно припомнила, что плащ, должно быть, принадлежал Нею. Тончайшая ткацкая работа нескольких недель…
Ила тихо всхлипывала, прижавшись к моим коленям, но я не находила для нее ни слов, ни тепла.
Тия, подойдя, обняла ее и прижала к себе. Я словно заледенела.
«В последний раз, — думала я, — в последний раз я взгляну в лицо сыну, в последний раз коснусь его щеки. В последний раз отведу волосы со лба Ксандра. Мне уже не узнать, как тонкая седина обратится в сплошное серебро, как постареют его руки. Мне никогда не веселиться на свадьбе Кара, никогда не слышать, как они с братом смеются своим мальчишечьим шуткам. Мне никогда больше его не увидеть».
