навсегда решить проблему – от меня шарахаются и угрожают избить!
– Мы уже обсуждали это, – твёрдо, но спокойно отвечал так и не отдохнувший Березин. – Прошу тебя как друга: больше не лезь к Маше.
– Ну ничего. Ничего… – будто не слыша, что ему говорят, бубнил паренёк. – Вы ещё умолять меня будете, чтобы помог. Раз у остальных яиц хватает, только чтобы реветь. Я сделал это ради вас! Ради неё! А вы все… Твари. Уроды. Обращаетесь со мной, как с каким-то отбросом! Думаете, что лучше меня!
– Не неси ерунды. Никто тебя не унижал. Все просто напуганы. Лучше побереги силы, всё образуется.
– Ничего! Через недельку начнут помирать с голоду – у них быстро глаза откроются. Первыми кинутся резать друг друга!
Плечо Николая обвили призрачные руки:
– Смотри-ка, хоть кто-то способен здраво оценивать грядущее. Лучше бы вам приглядывать за ним, а то так однажды можно и не проснуться.
– Кирилл… – в измученном голосе Березина сквозила бескрайняя печаль. – Что же с тобой стало? Неужели тебе уже плевать на всё, что было? То, что ты рассказывал мне о самолётах. То, как смешил всех нас на привалах. Как старался сглаживать углы, когда начался разлад. В какой момент всё это перестало иметь значение?
– Значение?! Знаешь, что имеет значение?! Я выжить хочу! – завопил Кирилл. Рядом с Николаем заворочалось несколько тел, бурча что-то недовольное сквозь сон.
– Все остальные хотят не меньше твоего! Но дело не в том, чтобы просто уцелеть. Дело в том, как не потерять себя. Да, мы делали ужасные вещи, когда не было иного выбора. Но тот парень… Ты удивляешься, почему все смотрят на тебя иначе?! Вы ведь уже догнали и поймали его – он не был опасен. Как же ты не понимаешь, Кирилл… Так нельзя! Даже несмотря на то что вокруг грёбаный конец света! Мы не можем просто убивать людей!
– Они были опасны, пока оставались живы! Да и кто ты, чтобы учить меня?! Вы сами бросили тех троих загибаться от голода!
– Во-первых, это не то же самое! Они получили свободу и шанс выжить, мы просто лишили их наших ресурсов и помощи!
А во-вторых, я ни секунды не сомневаюсь, что если бы был хоть один шанс как-то помочь им сохранить жизнь, – Коля бы его нашёл и не отступился.
Воспоминание об удаляющихся фигурах на обочине заполнило все мысли Николая и временно перекрыло слух. Сердце болезненно ускорилось, подбавляя в кровь горечи. Хихикнувшая Аня потёрлась морозной щекой о пульсирующий висок так, что даже давно побледневшая кожа покрылась лёгким румянцем:
– Знаешь, а мальчишка-то прав. Ты ведь настоящий герой! Нашёл бы выход, если бы он был, да? Небось и Диму с остальными как-то убедил бы. Ай да молодец! Как думаешь, тот поехавший, с которым я поигралась, сразу замочил двух остальных или всё же пару дней продержался?
«Зачем ты так? Неужели тебе мало всей той вины, что я уже испытал? – повернул голову Николай, упираясь лбом в полупрозрачную женскую шею. – Зачем? Почему ты не можешь просто подождать? Мне осталось-то несколько дней. Зачем продолжаешь давить до последней секунды…»
– Тогда вы просто трусы! – уже несдерживаемый крик Кирилла вновь оторвал внимание Николая от расплывшегося в улыбке миража.
– О, я определённо трус, – сквозь голос Степана пробился короткий смешок. – Тут даже спорить не буду. Но, хоть я и трус, – я один из немногих, кто понимает, в каком ты отчаянии, и пытается помочь.
– Отчаянии?! – бушующий голос юноши начал перемещаться вдоль стенки юрты. – Я не в отчаянии, идиот! Я в бешенстве!
Из другой половины шатра послышалась какая-то возня и ругательства, а после внезапно раздались тихие гитарные аккорды и плавный голос Василия, напевающий знакомый мотив о стене метели за окном.
– Опять этот не затыкается! – раздражённо бросил Кирилл, попеременно изрыгая самые обсценные ругательства.
– Нечего было так орать. Глядишь, не проснулся бы, – равнодушно припечатал музыкант. – А ещё раз в таком тоне со мной заговоришь – ответишь. Я тебе не Стёпа. Скажи ему, кстати, спасибо, что он вообще с тобой сюсюкается, я бы уже давно рожу начистил… В воспитательных целях.
– Вы все просто ничтожества! – Кирилл сорвался на рваный бег и визг. – Эта сука то клеится ко мне, то чуть что – сразу папочку разбираться зовёт. Ваш любимый Коля уже похож на гнилое дерьмо! Половина группы – вообще безмозглые овощи, которых и до всего этого едва людьми можно было считать, а ты… Ты, Стёпа, лобызаешься со шлюхой, успевшей перетрахать полгруппы. И вы думаете, что я доверю вам свою жизнь?! Выходит, вы ещё и охренеть какие тупые!
Послышались резкие шаги, короткий вскрик и падение чего-то тяжёлого на снег, а после раздался угрожающе ледяной голос Степана:
– Сколько угодно ори на меня, но не смей оскорблять моих людей!
– Твоих людей?! Да ты вообще слышал, что о тебе говорят?!
– Да мне плевать! Неважно, что они говорят или думают обо мне: уважают, недооценивают, презирают или ненавидят. Я здесь не чтобы им нравиться, а чтобы все добрались до грёбаной эвакуации! И я доведу нас, чего бы это ни стоило! И ты не исключение! И если не возьмёшь себя в руки – пойдёшь связанный с заклеенным ртом! – тон Березина наполнился уверенностью и твёрдостью, присущей по меньшей мере передовому генералу. – А сейчас живо иди и проспись хотя бы пару часов, потому что, несмотря на всю ту гниль, что ты сейчас нёс, никто не бросит тебя позади! Так что хотя бы сделай одолжение: не утруждай тащить твою обморочную тушу!
– Д-да… – спустя полминуты тишины испуганно промямлил ошарашенный Кирилл и без единого пререкания скрылся в соседней от Николая палатке.
Присвистнувшая Аня театрально вскинула руки, изображая карикатурное удивление:
– Гордись. Достойно своему пёсику мозги промыл. Кто знает, может, и он тоже когда-нибудь свою девку убьёт, – призрак растворился в белёсой дымке, оставив лёгкое хихикающее эхо. Николай перевернулся на спину, обессиленно вглядываясь в черноту потолка.
Утро. Освежающие комки снега во рту, боль в желудке и непрекращающийся озноб. Юрту наполнили едва сохранявший бодрость голос Березина и сонный плач проголодавшихся детишек. Укрывшись тусклым рассветом мертвенно-серого неба, молчаливая группа выдвинулась по виляющей между гор тропе. Началась рутина. Из раза в раз один и тот же, хоть сколько-то возможный, график: восемь часов вялого перебирания ногами, затем – час привала, и вновь восемь часов ходьбы до самой ночёвки.
Через три дня, за которые удалось преодолеть немногим больше двадцати километров, пришлось бросить юрту. Ни у кого не осталось сил тащить даже отдельные каркасные
