- Хто тут буянит? А-а, Олекса Дмитрич. Здорово, сотский.
- Здорово, Баклан. С каких это пор в Кремле у нас с начальником воинского отряда разговаривать не хотят? Где Морозов?
- Дак нет же в Кремле Морозова, Олекса Дмитрич.
- Отъехал, што ли?
- Ишшо ночью. Занемог он - в деревню свезли ево. Пополудни и мы сдадим стражу, поедем за боярином.
- Кто ж воеводой теперь?
- Я почем знаю? Он не сказал. Велел лишь в детинец никого не пущать, кто слова ево не знает. Нам же - до полудни хозяйство вывезти и уходить.
- Кто-то же из бояр остался за него?
- Может, и остался. - Баклан ухмыльнулся. - Ночью многие съехали, да вон и теперь едут. - Он ткнул пальцем за спину: у ворот стояли, ожидая, когда освободится мост, несколько пароконных повозок.
- А владыка?
- Киприан-то? Че ему тут делать, ежели князья и бояре, почитай, до единого разбежались? Телеги нагружает. Догоняй-ка ты, сотский, свово князя, че ты тут забыл?
- Прочь с дороги! - Олекса пришпорил коня, пузатый Баклан едва успел отскочить с пути. Позади, за рвом, в собравшейся толпе, начался ропот, со стены тревожно смотрели пушкари.
- Воры! Иуды! Трусы проклятые! - Олскса с седла плюнул в чью-то знакомую сытую рожу, торчащую в окошечке возка. - Зачем вас кормит государь? Штоб жрали и гадили на его земле?
Галопом промчался он через Соборную площадь до великокняжеского двора. В гриднице навстречу кинулся Владимир Красный.
- Олекса, брате! Ты еще в Москве!
- Што у вас тут творится, боярин? - гневно спросил Олекса.
- Чего творится? - Юное лицо Красного залилось огнем.
- Сидишь посередь Москвы, Москвы же не видишь! В Кремле одни чернецы, бабы да горстка стражи. Ополченцы шатаются по посаду, народ в смуте, воевода Морозов опять занедужил поносом, скрылся неведомо куда, бояре бегут, как крысы из горящего амбара. А враг в двадцати верстах - я сам видал.
- Неужто в двадцати? - Румянец сошел со щек Красного.
- Пошли своих - разрушить мосты или сжечь, это немного задержит Орду. Надо садиться в осаду, часа не теряя.
- Ты хотя, што ли, повоеводствуй, Олекса!
- Нашел воеводу! Языка добыть, ворога потрепать в чистом поле - вот и весь Олекса. Уж лучше ты возьми на себя детинец.
- Не могу. Не могу я нарушить приказ государев, передать охрану княгини другому. Слово дал. И воевода с меня не лучше. Этакую крепость боронить - голова нужна, борода седая.
- Может, владыка чего подскажет, а, Владимир?
- Сходи спроси…
У ворот Чудова монастыря, где жил митрополит, двое чернецов, переругиваясь с ключарем, разворачивали повозку, нагруженную книгами и свитками пергамента.
- Чего не поделили, отцы святые? - спросил Олекса.
- Да как же, боярин! - отозвался согбенный седой монах, помаргивая слезящимися глазами, ослепшими в сумеречной келье за переписыванием пергаментов. - Из Симоновского мы. Владыка наш велел в Чудов перевезти письмена священные, книги старинные, мол, надежнее уберегутся в Кремле-то. А он вот не примает.
- Да што я, на улицу вас гоню? - сердился молодой ключарь. - Уж и ризница, и книгохранилище доверху заложены - со всех ближних церквей и обителей свезли книги. А в келье да подвалах мыши источат пергаменты. В Архангельском вон придел пустой, туда и везите.
- Ага! Придел-от дресвяный, не ровен час загорится. В храм класть не лучше - народ там толкется.
Олекса, не зная, что присоветовать, поспешил на Владычный двор. Стража узнала его, пропустила без слова. Киприан стоял у крыльца своей палаты, опираясь на самшитовый посох, следил за погрузкой ризницы и своей библиотеки в крытые кожей возки. Он только что вернулся от службы в Архангельском соборе, отпустил бывших при нем игуменов и настоятелей храмов, благословил их разделить испытания, выпавшие прихожанам и духовным братьям, сказав, что обязан последовать за государыней. Он, митрополит, должен иметь влияние на всю Русь, ему сидеть в Москве, отрезанным от паствы, никак невозможно.
Олекса поклонился владыке в пояс.
- Откуда ты, сын мой?
- Из сторожи, святой отче. Враг - в двадцати верстах.
- Помилуй, боже, недостойных рабов твоих, прости окаянство наше, отведи погибель от православных. - Киприан трижды перекрестился.
- Отче, воевода Морозов исчез, бояре бегут, народ в смятении. Што делать, отче?
- Попы и чернецы служат молебны об избавлении от агарян, утешают народ в беде. А воевод ставить - дело княжеское.
- Отче! - вскричал Олекса. - Ты - владыка церкви. Собери остатних бояр, укажи достойного, благослови на воеводство, и народ признает его.
- Не смей учить меня, дерзкий! - Киприан стукнул посохом. - Святительское ли дело заниматься ратным устроением? Ты государя свово спроси: почто бежал он, аки тать, скрываясь в ночи? Где брат его, столь прославленный во бранях? Где иные наперсники, втравившие в эту войну? Почто он воеводы доброго нам не оставил? На кого кинул град стольный - на чернецов, на женок да на простолюдинов? Недорого, знать, он ценит Москву и головы наши!
- Святой владыка! Аль неведомо тебе, зачем ушел Димитрий Иванович? Кабы выдавал он Белокаменную хану, разве оставил бы в ней княгиню с детьми? В Москве - тысячи оружных…
- Вот и сыщите себе воеводу. У меня же не одна Москва на плечах. Я есмь всея Руси митрополит, и неча мне делать там, где светской власти не осталось. Не смерти боюсь, но бесчестья православию. Не хватало еще, чтобы митрополита Киприана татары, как собаку, увели на цепи в Сарай и там приковали да именем бы моим смущали христианство. А княгиню с чадами я вывезу. Не место белой голубице середь воронья.
У Олексы потемнело в глазах. Это что же такое - владыка церкви уже обрек Москву на гибель? И кого он обозвал вороньем - не тех ли простолюдинов, о судьбе которых плакался?
- Беги, отче, беги скорее, да знай: на Руси тот не найдет чести, кто собой дорожит больше, чем родиной!
Олекса круто повернулся, пошел в ворота. Киприана затрясло. Ни один князь не смел бы так надерзить святителю, как этот молодой охальник.
- Еретик! Бес!
- Вели, святой владыка, повяжем его да засадим в подвал, - предложил начальник митрополичьей дружины.
- Бог накажет. - Киприан поспешно перекрестился, вспомнив, что он священник, а не игрок в зернь, сводящий счеты с соперником. - Прости, господи, речи его неразумные.
В городе звонил колокол, но распаленный Олекса не слышал его. Он спешил к терему князя Владимира - вдруг да застанет там кого из бояр? Ворота были заперты, он сунул руку в отверстие, повернул деревянный ключ, вошел на пустое подворье. Терем словно вымер. Стук подкованных каблуков гулко отдался в тишине просторной гостевой залы. Олекса в изумлении остановился перед картиной на стене, озаренной солнцем, льющимся в отворенные окна. Он даже не слышал легких шагов на лестнице, ведущей из залы в верхние покои терема.
- Ой, кто тут у нас?
Воин вздрогнул, оборотился на женский голос. В проеме двери, словно в раме, стояла девушка в полотняной домашней рубахе до пят, перетянутой голубым пояском. Корона косы без всяких украшений обвивала ее голову, большие серые глаза смотрели на гостя с любопытством и легкой тревогой.
- Ты кто? - изумленно спросил Олекса.
- Анюта. - Девица тревожно улыбнулась.
- Что же ты делаешь здесь, Анюта?
- Как что? Я живу здесь. При княгине Олене.
- Разве княгиня дома?
- Кабы так! В отъезде она, ждем - не дождемся. А ты у великого князя служишь? Я видала тебя с издалька.
- Ишь глазастая! Почему ж я тебя не видал досель?
- Мы не боярыни, чего нас разглядывать?
- Так ты што, одна осталась?
- Да нет. Шестеро нас, сенных девушек, оставлено за домом присматривать. Кружева вяжем для госпожи, прядем - делать-то больше неча, все съехали. Лишь три старых дядьки при нас.
"Они кружева вяжут!" - чувство вины захватывало Олексу.
- А татары подступят, осада начнется?
В глазах девицы мелькнул испуг и растаял.
- Пригодимся. Ратников станем кормить, ходить за ранеными. Князь наш обещал скоро вернуться с войском.
- Да ты, милая Анюта, храбрее иных бояр. - Сказав, он подумал, что храбрость ее от неведения близкой беды.
- А ты небось от воеводы за ключами - дак вон они.
На столе посреди залы лежала тяжелая связка ключей, так и не понадобившаяся Морозову.
- Ключи ни к чему мне - я к государю спешу. Может, тебя с собой взять, а? На седле увезу.
- Што ты, боярин, как можно съехать? И подруги мои тут.
Олекса грустно улыбнулся:
- Тогда прощай, храбрая Анюта. - У порога вдруг задержался, обернулся к ней, сказал, сам словам удивляясь: - Жди меня, Анюта. Доложу князю о разведке - ворочусь. Хоть сквозь целую Орду пробьюсь, а тебя сыщу.
Сбегая с крыльца, он продолжал видеть изумление в ее глазах, вспыхнувшие румянцем щеки. Однако тут же забыл о девушке, пораженный грозным гулом человеческих голосов: от Фроловских ворот, захлестывая улицы и площади детинца, валили толпы народа.
