Райиха. Самиха впервые зажгла сигарету в моем присутствии. Она сказала мне, что позаимствовала эту привычку у богатых людей, дома которых убирает, а не у Ферхата.
– Не беспокойся за Ферхата, – сказала она. – Он теперь получил образование, у него есть связи в управлении по электроснабжению в мэрии, и он найдет себе работу; вскоре у нас все будет хорошо, так что не беспокойся за нас. Не позволяй отцу приближаться к Сулейману. Со мной все хорошо.
– Ты знаешь, что этот змей Сулейман сказал мне однажды? – спросила я.
Я заглянула в свою коробочку с шитьем и достала оттуда пачку, перевязанную лентой.
– Ты знаешь, что эти письма мне писал Мевлют из армии… Похоже, они были адресованы не мне, а тебе, Самиха.
До того как она ответила, я начала вытаскивать конверты и читать первые попавшиеся фразы. Там, в деревне, я часто читала письма Мевлюта Самихе, когда отца не было дома. Забавляясь с письмами, мы всегда улыбались. Но я уже знала, что в этот раз мы не будем улыбаться. Когда я читала сестре о своих глазах, «темных, словно печальные солнца», внезапно мне перехватило горло, и я поняла, какая ошибка повторять Самихе ту же ложь, что распространял Сулейман.
– Не будь дурочкой, Райиха, как такое может быть? – сказала Самиха, но в то же время смотрела на меня так, как будто то, что я сказала, могло быть правдой.
Я почувствовала, что Самиха польщена письмами, словно Мевлют и в самом деле говорил про нее. Так что я прекратила читать. Я скучала по своему Мевлюту. Я только сейчас поняла, как злилась Самиха на меня и на всех нас далеко-далеко в своем районе. Мевлют должен был прийти домой с минуты на минуту, так что я переменила тему.
Самиха. Сердце мое оборвалось, когда Райиха упомянула, что ее муж скоро вернется домой. Ведиха посмотрела на меня и сказала: «Мы с отцом как раз собирались уходить». Сначала они меня обидели, потом огорчили. Я теперь в автобусе, еду назад в Гази-Османпаша, сижу у окна, и настроение у меня очень плохое. Я вытираю глаза краешком платка. С самого начала я подозревала, что они хотят, чтобы я ушла до возвращения Мевлюта. В чем моя вина? Я задумалась, а правда ли Мевлют мог писать все эти письма мне? Я сказала себе: Самиха, не думай об этом, это неправильно. Однако женщина может контролировать свои мысли не более, чем свои сны; и подобные мысли принялись бродить в моей голове, как грабители в темном доме.
Я легла в своей крохотной комнате прислуги в шикарном доме богачей из Шишли, и, пока голуби в проеме между домами продолжали ворковать в темноте, сидя на своих насестах, я думала, что бы Ферхат сделал, если бы узнал об этом. Я даже подумала, что, может быть, моя милая Райиха сказала мне все это, чтобы облегчить мой жребий.
Однажды ночью, после утомительного путешествия на утомительном автобусе, я пришла домой, застала Ферхата лежавшим перед телевизором, и на меня напало желание растормошить его, пока он не заснул.
– Ты знаешь, что Райиха однажды мне сказала? – спросила я. – Все эти письма, что Мевлют отправлял ей… Он все время писал их для меня.
– С самого начала? – спросил Ферхат, не отрывая глаз от телевизора.
– Да, с самого начала.
– Мевлют не писал этих писем Райихе, – сказал он, внимательно посмотрев на меня. – Я писал их.
– Что?
– Что понимает Мевлют в любовных письмах? Он пришел ко мне перед армией, сказал, что влюблен, так что я написал несколько писем для него.
– Ты писал их мне?
– Нет. Мевлют попросил меня написать для Райихи, – сказал Ферхат. – Он все время говорил мне, как сильно он ее любит.
14. Мевлют находит новое место
Я первым делом завтра утром пойду и заберу ее
Зимой 1989 года, на седьмой год торговли пловом, Мевлют начал ясно понимать, что растущее молодое поколение считает его чужаком на улицах. «Если вам не понравится мой плов, можете получить свои деньги назад», – говорил он им. Но до сих пор никто из этих молодых трудящихся не заговаривал о возврате. Вечно голодные неотесанные его покупатели, из тех, кто победнее, одиночки, которым было наплевать, кто что о них подумает, часто оставляли половину заказа несъеденным и иногда требовали у Мевлюта брать с них только полцены, что Мевлют выполнял беспрекословно. Затем одним движением, украдкой, он кидал нетронутую часть недоеденной порции обратно в кастрюлю, а объедки – в коробку, содержимое которой отдавал кошкам или просто выкидывал на пути домой. Он никогда не рассказывал жене о том, что возвращает деньги покупателям, оставлявшим недоеденные порции. Райиха уже шесть лет старательно готовила рис и курицу, и в том, что покупатели все не съедали, не было ее вины. Когда Мевлют попытался разобраться, почему покупатели нового поколения не восторгаются его пловом так, как восторгались им люди постарше, в голову Мевлюту пришло несколько возможных объяснений.
Среди молодого поколения царило прискорбное заблуждение, поддерживаемое газетами и телевидением, что уличная еда «грязна». Компании, производившие молоко, йогурт, томатную пасту, говяжьи сосиски и консервированные овощи, постоянно бомбардировали население рекламой о том, как «гигиеничны» их продукты. Они постоянно твердили, что все продаваемое ими проходит машинную обработку и изготавливается «бесконтактным способом». Это вдалбливалось так навязчиво, что Мевлют иногда кричал экрану: «Да заткнись ты, черт тебя разорви!» – пугая Фатьму и Февзие, которым, наверно, казалось, что телевизор живой. Перед тем как купить рис, некоторые покупатели теперь проверяли чистоту его тарелок, чашек и приборов. Мевлют знал, что те же самые люди без проблем едят что угодно из одной общей тарелки с друзьями и родственниками. Они не беспокоились о чистоте, когда были среди людей, которых считали близкими. Они только хотели дать понять, что не доверяют Мевлюту и не считают его равным.
За последние два года он также заметил, что тот, кто на бегу набивает живот тарелкой его плова, рискует «выглядеть бедным». К тому же пловом с нутом и курицей не наешься, если не использовать его как закуску к другим блюдам, вроде бублика-симита или чуреков. В плове с нутом не было ничего необычного или экзотического в отличие, например, от фаршированных изюмом и корицей мидий. Всего два года назад эти мидии были очень дорогим лакомством, подававшимся только в избранных барах и ресторанах, и Мевлют никогда их не пробовал, хотя ему всегда было любопытно, каковы они на вкус; потом сообщество мигрантов из Мардина превратило мидии в дешевую уличную закуску, которую мог себе позволить каждый. Те дни, когда офисы давали уличным торговцам крупные оптовые заказы, остались далеко позади. Золотые годы уличной османской еды – жареная печень, голова ягненка, котлетки гриль – давно были забыты, а все благодаря новому поколению офисных работников, пристрастившихся к одноразовой пластиковой посуде. В те времена можно было начать свое дело с прилавка на улице рядом с любым большим офисным зданием, а закончить его настоящим рестораном на том же самом углу, обслуживая ту же постоянную обеденную клиентуру.
Каждый год, когда становилось холоднее и приближался сезон бузы, Мевлют ходил к оптовику на Сиркеджи и покупал огромный мешок сухого нута, которого ему хватало до следующей зимы. В тот год, однако, он не скопил достаточно денег, чтобы купить такой мешок. Его доход от плова был прежним, но его уже не хватало, чтобы покрыть растущие расходы на еду и одежду для дочерей. Он тратил все больше и больше денег на бесполезные вкусности с западными названиями, раздражавшие его всякий раз, как он слышал их рекламу по телевизору, – жевательную резинку «Типи-Тип», шоколадки «Голден», мороженое «Супер», конфеты в форме цветов. Кроме того, приходилось продавать игрушечных медвежат на батарейках, которые умели петь, разноцветные заколки для волос, игрушечные часы и карманные зеркальца. Если бы не буза, а также арендная плата с дома его покойного отца на Кюльтепе и деньги, что Райиха зарабатывала, расшивая простыни для магазинов свадебных товаров, Мевлюту было бы трудно покрывать аренду собственного дома и расходы на газ, которым он топил плиту холодными зимними днями.
Толпа на Кабаташе всегда редела после обеда. Мевлют начал подыскивать другое место, где он мог бы поставить тележку с двух до пяти дня. Стамбул менялся просто на глазах. Часть Тарлабаши, что осталась по ту сторону дороги, быстро наполнилась ночными клубами, барами и другими заведениями, в которых можно было послушать классическую турецкую музыку в ожидании заказанного алкоголя, так что вскоре бедные семьи выехали оттуда из-за повысившихся цен на жилье, и весь тот район стал продолжением Бейоглу, крупнейшего развлекательного района Стамбула. А улицы, расположенные ниже, ближе к Мевлюту, остались в стороне от такого богатства. Более того – металлические ограждения и бетонные барьеры, вытянувшиеся посреди дорог и вдоль всех тротуаров, чтобы помешать пешеходам переходить улицу, оттеснили район Мевлюта еще дальше в сторону Касым-Паша и нищих рабочих кварталов, выросших вокруг руин старой верфи.
