– Надо было мне брать ту красивую тележку! – жалел теперь Мевлют. – Хотя владелец той тележки, наверно, где-то сейчас тоже терзается мрачными мыслями.
На сердце лежал камень. Мевлют чувствовал, как огромная волна неизбежной тьмы накатывается, угрожая поглотить его. Он взял шест и бидоны с бузой и ушел из дому раньше обычного, еще до того, как стемнело: ходьба была облегчением, и ему всегда становилось лучше, когда он резво шагал в ночи и покрикивал: «Буузааа!!!»
С того дня, как его тележка была конфискована, он уходил торговать намного раньше, задолго до выхода вечерних новостей. Он направлялся прямо к новой дороге в сторону моста Ататюрка через Босфор. В поисках новых покупателей и новых мест он переходил через Золотой Рог.
В эти районы они наведывались с отцом покупать бузу в лавке «Вефа», когда Мевлют только-только приехал в Стамбул. В те дни они редко сворачивали в переулки с главных улиц и никогда не приходили сюда после наступления темноты. В те времена здесь были только двухэтажные особняки из некрашеного дерева с эркерами; их обитатели держали шторы плотно задернутыми, рано гасили свет и никогда не пили бузу, а после десяти часов вечера улицы захватывали те же стаи бездомных псов, которые царили здесь с османских времен.
Мевлют перешел мост Ататюрка и дошел до Зейрека, шествуя по переулкам через Фатих, Чаршамбу и Карагюмрюк. Чем больше он кричал «Буу-заа», тем лучше себя чувствовал. Большинство старинных деревянных зданий, которые запомнились ему двадцать лет назад, теперь исчезли, сменившись четырех– или пятиэтажными блочными домами, похожими на безликие строения в Ферикёе, Касым-Паша и Долап-Дере. Иногда обитатели этих новых зданий раздвигали шторы и открывали окна, чтобы с любопытством поприветствовать Мевлюта как странного вестника из прошлого.
– Лавка бузы «Вефа» здесь, прямо за углом, но мы туда никогда не ходили. Нам бы и в голову не пришло. Но когда мы услышали твой звонкий голос, то не стерпели. Сколько за стаканчик? Откуда ты, кстати?
Мевлют видел, что большие многоквартирные дома заняли всю пустовавшую землю, что все кладбища странным образом исчезли, что даже в самых удаленных районах появились огромные мусорные баки, заменившие прежние груды мусора, выраставшие на перекрестках, – но бродячие собаки по-прежнему царили на ночных улицах.
Сталкиваясь с этими собаками в темных проулках, он не мог понять, почему они были такими злыми. Заслышав шаги Мевлюта и его «Бузаааа!», они выбирались из своих нор или отвлекались от рытья в мусоре, собирались, как солдаты, в боевой строй и следили за каждым его движением, иногда с рычанием обнажая зубы. Мевлют решил, что собакам было так нестерпимо его присутствие, потому что продавцы бузы обычно не появлялись здесь.
Как-то вечером он вспомнил, что однажды в детстве отец привел его в дом с линолеумными полами к одному старому шейху и попросил старика прочесть несколько специальных молитв, чтобы избавить сына от страха перед собаками. Отец относился к посещению Святого Наставника как к посещению врача. Теперь Мевлют не мог вспомнить, где находился дом священного бородатого старца, – шейх, вероятно, умер много лет назад, – но Мевлют помнил, как внимательно он, юнец, слушал советы и как он поеживался, пока старик читал над ним свои заклинания, изгоняя боязнь собак из его сердца.
Он понимал, что в этих старых кварталах ему придется водить знакомство с семьями, которые пытались торговаться и задавали бессмысленные вопросы об алкоголе в бузе, а в целом считали Мевлюта каким-то странным созданием, но ради торговли готов был идти на все.
Он продолжал думать о своей рисовой тележке. Ему с трудом верилось, что кто-то мог разломать ее топором. Может быть, ее кому-то отдали. Может, новым владельцем оказался кто-то из Ризе; ведь люди из Ризе всегда найдут друг друга.
Тем вечером никто не купил у него бузы, никто не пригласил на порог. Деревянные дома, угольный дым, тянущийся по улицам, осыпающиеся стены… Мевлют не мог понять, где он и как сюда попал.
Вдруг в трехэтажном здании открылось окно, и в нем показался молодой человек. «Эй, продавец! Продавец бузы! Иди сюда».
Его пригласили в квартиру. Снимая обувь, Мевлют понял, что в квартире было много народу. Горел приятный желтый свет. Мевлют разглядел людей, сидевших вокруг двух столов.
Они все что-то очень сосредоточенно писали, но, увидев Мевлюта, заулыбались.
– Здравствуй, брат, мы рады видеть тебя, – обратился к Мевлюту, мягко улыбнувшись, старик с серебристыми волосами и добрым лицом.
Остальные выглядели так, будто были учениками старца. Они держались серьезно и уважительно, но при этом весело. Седовласый сказал: «Нас семеро. Всем по стаканчику».
Кто-то отвел Мевлюта на маленькую кухню. Там он аккуратно разлил бузу в семь стаканчиков.
– Все хотят нута и корицы? – крикнул он, обращаясь к людям в другой комнате.
Седовласый заглянул на кухню.
– Сколько мы тебе должны? – спросил он и затем подошел ближе и заглянул Мевлюту в глаза. – В твоем голосе столько печали, торговец, что даже мы здесь расстроились.
– Я жертва страшной несправедливости, – пожаловался Мевлют, воспользовавшись возможностью поговорить. – У меня забрали тележку для плова, сломали ее или отдали кому-то другому. Один чиновник из Ризе в управе Шишли грубо обошелся со мной. Сейчас уже поздно, я не хочу досаждать вам своими проблемами.
– Нет-нет, рассказывай, – велел старик, а его дружелюбный взгляд говорил: «Я сочувствую тебе и внимательно тебя слушаю».
Мевлют объяснил, что его несчастная тележка для плова куда-то пропала. Он не стал говорить о своих проблемах с деньгами, но видел, что старик и так все понял. Главное, что удручало Мевлюта, – это то, что люди вроде чиновника из Ризе и других людей его круга старались унизить его, никогда не выказывая ему того уважения, которое он заслуживал.
Вскоре Мевлют со стариком присели на два маленьких стула на кухне.
– Человек – это самый драгоценный плод древа жизни, – говорил старик восхищенному Мевлюту. Говорил он с ним вовсе не как старый святоша, который то ли молится, то ли бормочет что-то себе под нос. Он говорил с ним просто, глядя прямо в глаза, словно старому другу, но в то же время с мудростью ученого, и это Мевлюту очень нравилось. – Человек – величайшее творение Создателя. Никто не может опорочить драгоценность, которая есть в твоем сердце. Ты найдешь свою тележку, если на то будет воля Всевышнего… Ты найдешь ее по воле Создателя.
Мевлют был польщен тем, что такой умный и важный человек нашел время поговорить с ним, но в то же время он с некоторым огорчением подозревал, что этот интерес может быть проявлением жалости.
– Ваши ученики вас ждут, ходжа, – напомнил он. – Не буду больше отнимать вашего времени.
– Пусть подождут, – сказал седовласый старец. Несколько последовавших фраз произвели глубокое впечатление на Мевлюта. – Самые сложные узлы могут быть развязаны по повелению Всевышнего Аллаха. Его могущество устранит любые препятствия!
Может быть, дальше последовали бы еще более красивые выражения, но Мевлюту стало совершенно неуютно, так что старик замолчал, вынул из кармана немного денег и протянул ему.
– Ходжа, я не возьму это! – взмолился Мевлют.
– Бери, бери! – настаивал старец.
На пороге они долго уступали дорогу друг другу, словно двое английских джентльменов. На прощание старик сказал:
– Торговец, пожалуйста, возьми сейчас деньги. Я обещаю, что не буду платить тебе в следующий раз, как придешь. Мы собираемся каждый четверг по вечерам.
– Благослови вас Создатель, – вырвалось у Мевлюта, хотя он не был уверен, что такой ответ будет подходящим. Повинуясь порыву, он наклонился, чтобы поцеловать большую морщинистую руку старика. Рука старца была в пигментных пятнах.
Тем вечером Мевлют вернулся домой поздно и осознал, что о произошедшей встрече не поделится с Райихой. В последующие несколько дней он чуть было не рассказал ей о старике, чье лицо сияло божественным светом и чьи слова врезались в память Мевлюту; он чуть было не рассказал, как благодаря ему смог снести горечь от потери тележки. Но каждый раз он сдерживался. Райиха могла посмеяться над ним, и это разбило бы ему сердце.
Из головы у Мевлюта не выходил и свет, который он видел в доме седовласого старца в Чаршамбе. Что там было еще? На стенах висели прекрасные старинные надписи. Почтительная атмосфера, царившая за столом, вокруг которого торжественно сидели ученики, тоже запомнилась ему.
Всю следующую неделю, куда бы он ни пошел продавать бузу, он видел призрак своей белой тележки по всему Стамбулу. Однажды он обратил внимание на чиновника из Ризе, тащившего в гору белую тележку по извилистой дороге в Тепебаши. Мевлют побежал за чиновником, но понял свою ошибку еще до того, как догнал: та белая тележка была намного более элегантной, чем его, низенькая и грубая.
