Текст договора, переведенный с пунического на греческий язык, очевидно, клерками Ганнибала, составлен в соответствии с дипломатическими канонами, существовавшими на Ближнем Востоке целое тысячелетие, и это указывает на непреходящее левантийское влияние на ведение государственных дел. К договору приложен список карфагенских богов, выступавших в роли свидетелей соглашения и сгруппированных в три (предположительно иерархические) небесные триады. Об идентичности божеств, транслитерированных в греческий канон, было немало споров, теперь же общепризнано, что верхнюю строчку списка занимают Баал-Хаммон, Тиннит и Решеф[318]. Во втором ряду расположились Астарта, Мелькарт и Эшмун, а в третьем — Баал-Цафон, Хадад и Баал-Малаки{991}.[319] Этот набор божеств интересен тем, что он состоит из покровителей Карфагена, а не Баркидов{992}. Когда дело дошло до переговоров, Филиппу, царю одного из самых могущественных эллинистических государств, авторитета Ганнибала, великого полководца, оказалось недостаточно{993}. Он заключал альянс Македонии с Карфагеном, этим объясняется присутствие карфагенских сановников Магона, Миркана и Бармокара, которые были членами либо Трибунала ста четырех, либо специальной комиссии, назначенной этим органом, а также других неназванных советников{994}.
Подписание договора с Филиппом стало еще одним свидетельством возраставшего почтительного отношения к государственным учреждениям Карфагена, ограничивавшего автономность действий Ганнибала. Огромные финансовые средства, которые полководец получал из Северной Африки, выделялись постановлениями Совета старейшин. Это подтверждается не только сообщениями Ливия — о предоставлении денег Магону, например, — но и значительным количеством высококачественных монет из электрума и серебра, выпущенных в этот период и предназначавшихся в основном для Италии. Карфаген же обходился деньгами из низкокачественного электрума и бронзы{995}. Примечательно, что Ганнибал вплоть до последних лет пребывания в Италии не занимался чеканкой монет, полагаясь, очевидно, на добычу трофеев, обещания выдавать жалованье после победы и получение денег из Карфагена{996}. Все ресурсы Карфаген направлял на нужды войны.
У ворот Рима
Война экономически истощала и Рим. После серии девальваций в 217 году и экстренного выпуска золотых монет все-таки пришлось реорганизовать денежную систему. Но и эта чрезвычайная мера не спасла серебряный динарий — основную монету в новой денежной системе — от последующих девальваций. Не могли покрыть возросшие военные расходы ни удвоение податей, ни огромные займы у Гиерона, царя Сиракуз, ни учреждение государственного банка. В 215 году власти вынуждены были прибегнуть к займам с премией за риски и организовать частные синдикаты для сбора налогов. В 214 и 210 годах были изданы эдикты, вводившие прогрессивное налогообложение самых богатых граждан, вызванное необходимостью оснащать флот{997}.
Катастрофические поражения в 217–216 годах заставили римлян заняться реформированием армии. Для возмещения потерь в войска начали набирать и тех, кто ранее считался негодным для воинской службы. В новых легионах появились рабы и преступники, существенно понизились требования к обязательной экипировке и имущественный ценз, чтобы в армию шли молодые люди из бедных семей. Предположительно в этот период численность римской армии возросла до 100 000 пехотинцев и 7500 всадников (примерно столько же воинов насчитывалось в войсках союзников). Не менее важную роль в укреплении армии сыграл переход на принцип относительной непрерывности высшего командования. Фабий Максим, неоднократно ставивший Ганнибала в затруднительное положение, будет в третий раз избран консулом в 215 году, в четвертый раз — в 214-м и в пятый раз — в 209-м. Другие ветераны-командующие также будут по два-три раза избираться консулами в период между 215 и 209 годами[320].
Тем не менее городом овладели панические настроения, вызывавшиеся близостью карфагенской армии, стоявшей в Южной Италии. Страхи усугублялись зловещими знамениями, появлявшимися в самых разных местах. В 216 году было решено послать сенатора (и будущего историка) Квинта Фабия Пиктора в знаменитое святилище Дельфы, чтобы узнать, какими молитвами и жертвоприношениями можно умилостивить гнев богов. Оракул указал Фабию Пиктору, какие приношения и каким божествам надо сделать, и особенно рекомендовал после победы часть военной добычи посвятить дельфийскому Аполлону{998}. Сенат поступил мудро, проконсультировавшись у оракула. Он публично подтвердил культурную причастность Рима к греческому миру, что было немаловажно ввиду попыток Карфагена порушить эти связи и угроз Ганнибала городам Великой Греции. Этим актом римляне как бы удостоверяли свою общность с греками. В то же время они совершили религиозный обряд, исключительно самочинный. Руководствуясь Книгами судеб, они принесли богам жуткие жертвы: закопали живыми на Бычьем рынке галла с его соплеменницей и грека с гречанкой. Даже Ливий назвал этот ритуал «совершенно чуждым римскому духу»{999}. Конечно, человеческие жертвоприношения в Риме не были полнейшим анахронизмом: нечто подобное случилось совсем недавно, в 228 году, когда городу угрожали галлы{1000}. И на этот раз они явно были спровоцированы паникой, вызванной успехами Ганнибала.
Значительную часть 213 года Ганнибал провел в благодатных условиях Апулии и Кампании. Вскоре пришли тревожные вести об осаде римлянами Сиракуз. Город был превосходно защищен инженерными изобретениями Архимеда, однако к весне 212 года римский командующий Марцелл смог не только усмирить мятежные сицилийские города, но и проломить внешнюю фортификационную стену Сиракуз{1001}. Летом римляне разгромили сицилийско-пуническое войско, которое затем добила чума, унесшая жизнь и командующего Гиппократа{1002}. Постыдно провалилась и попытка карфагенян переломить ситуацию в свою пользу отправкой флотилии в помощь своим сторонникам{1003}, а Эпикид, поняв безысходность положения, бежал. После сумбурных переговоров римляне все-таки овладели Сиракузами, воспользовавшись отчасти предательством наемников{1004}.
Имущество граждан, занимавших сторону римлян, осталось в целости и сохранности, но город был разграблен, многие сиракузцы были убиты, в том числе и Архимед, несмотря на указания Марцелла пощадить великого ученого.[321] Крах восстания и сдача римлянам Сиракуз означали, что карфагеняне теперь навсегда лишились Сицилии. Это было и серьезное экономическое потрясение{1005}. Карфаген вложил в кампанию значительные финансовые средства, в том числе и два специальных выпуска монет{1006}.
Для Ганнибала потеря Сиракуз была лишь одним из досадных событий: особенно его тревожило то, что римляне захватили целый ряд городов в Апулии. Однако, как это уже случалось и прежде, именно тогда, когда казалось, что итальянская кампания расстраивается, фортуна вдруг улыбнулась карфагенскому полководцу. Ему сдался Тарент, наиболее значительный город Великой Греции.[322] Оба самых главных источника информации о Второй Пунической войне дают столь подробное описание этого происшествия, что среди историков сформировалось практически единодушное мнение: и Полибий, и Ливий основывались на хрониках Силена{1007}.[323]
Ганнибал давно замыслил овладеть Тарентом, но хотя за его стенами и были сторонники карфагенян, они не обладали достаточными силами и поддержкой в городе. К 212 году настроения горожан круто переменились, многие возненавидели римлян после того, как они казнили тарентинцев-заложников, пытавшихся совершить побег. Ганнибал тогда стоял лагерем недалеко от города. Однажды вечером к сторожевым постам карфагенян подошла группа юношей-тарентинцев. Когда их вожаков, Филемена и Никона, привели к Ганнибалу, они объяснили, что хотели бы помочь ему захватить город. Ганнибал обещал поддержать их и посоветовал вернуться обратно со стадом коров, будто бы угнанных из его лагеря, дабы не вызвать подозрения у стражей. Во время второй тайной встречи заговорщики получили заверения в том, что после взятия города тарентинцы сохранят все свои права и имущество.
Заговор был успешно реализован. Несколько раз Филемен по ночам уходил из города якобы на охоту. Он слыл заядлым охотником и, делясь со стражами добычей, вошел к ним в доверие настолько, что они открывали ему ворота по свистку.
Для захвата города был избран вечер, когда командующий римским гарнизоном принимал гостей. Элитный отряд карфагенян численностью 10 000 человек в один бросок преодолел расстояние трехдневного марша. Ганнибал выслал вперед нумидийских конников, которым предписывалось опустошать деревни и создавать видимость обычного грабительского рейда. Часть заговорщиков приняла участие в званом ужине у командующего гарнизоном и постаралась сделать так, чтобы пиршество затянулось до глубокой ночи. Другие конспираторы собрались возле главных ворот и, когда Ганнибал подал условный сигнал, напали на стражников, убили их и впустили карфагенян. Тем временем карфагеняне ворвались и во вторые ворота, пока стражники восторгались очередным трофеем Филемена — огромным диким кабаном, которого тащили на носилках двое юношей. Распорядившись щадить горожан, Ганнибал послал свои войска занимать улицы и дома, принадлежавшие римлянам. На рассвете он собрал всех граждан на рыночной площади, пообещав им, что никто из них не пострадает{1008}.
