Данные, касающиеся изображения Дон Кихота, нужно искать в произведении Сида Амета Бененхели, в нем, но и не только в нем. В сочинении Сида Амета, поскольку он стал биографом Дон Кихота, открываются такие глубины, которые славный биограф и сам не до конца постиг. Искать поэтому следует и вне его творения, так как не только в нем жил и живет Хитроумный идальго.
С необыкновенной тщательностью занялся я поисками на ярких страницах «Хитроумного идальго» тех пассажей, которые относились бы более или менее прямо к внешности Дон Кихота. Я их пронумеровал, но предупреждаю, что нетерпеливый читатель может обойтись и без них.
— «Было нашему идальго лет под пятьдесят; крепкого сложения, тощий телом и худощавый лицом, он был страстным охотником и любил рано вставать».
Часть первая, глава I
— «…по прозванию Рыцарь Печального Образа (…) вид у вас, правду сказать, такой жалостный, какого я раньше еще никогда не видел».
Часть первая, глава XIX
— «…были поражены его странной наружностью: сухим и желтым лицом длиной с пол–аршина, сборным вооружением и видом, полным достоинства».
Часть первая, глава XXXVII
— «Примите, сеньора, эту руку (…). Я протягиваю ее вам не для того, чтобы вы ее облобызали, — нет, посмотрите на сплетение ее сухожилий, строение мускулов, ширину и крепость жил; судите же теперь, какой силой должна обладать рука, у которой такая кисть».
Часть первая, глава XLIII
— «…и был он так худ и тощ, что можно было принять его за иссохшую мумию».
Часть вторая, глава I
— «…это человек высокого роста, лицом худощавый, фигурой тощий и долговязый, волосы с проседью, нос орлиный и с небольшой горбинкой, большие черные, падающие вниз усы».
Часть вторая, глава XIV
— «…все удивляло его (Рыцаря Зеленого Плаща) (…) долговязая фигура его, тощее, желтое лицо…».
Часть вторая, глава XVI
— «…сыворотка потекла по лицу и бороде Дон Кихота (…) когда Дон Кихот, отерев голову, лицо, бороду и шлем…».
Часть вторая, глава XVII
— «Когда его разоружили и он остался в узких штанах, в камзоле из верблюжьей шерсти, длинный, прямой как палка, сухой, с такими впалыми щеками, что они словно целовали одна другую, вид у него был до того уморительный, что если бы прислуживавшие ему девушки не делали усилий, чтобы скрыть смех… то они наверное бы лопнули от хохота».
Часть вторая, глава XXXI
— «У Дон Кихота лицо покрылось красными пятнами, которые явно проступили и обозначились на его смуглой коже».
Часть вторая, глава XXXI
— «Первая девушка ловко и непринужденно подставила таз под бороду Дон Кихота; изумленный этой церемонией, он не вымолвил ни слова, полагая, что таков обычай в этой стране: мыть не руки, а бороду; поэтому он изо всех сил вытянул вперед шею, и в ту же самую минуту из рукомойника полилась вода, а девушка, державшая в руках мыло, принялась быстро натирать нашему покорному рыцарю не только подбородок, но и глаза и все лицо; со всех сторон взлетели снежные хлопья — такой белизны была мыльная пена…».
Часть вторая, глава XXXII
— «…и так как стремян не было, то ноги Дон Кихота висели в воздухе, и весь он был похож на фигуру, нарисованную или, вернее, вытканную на каком‑нибудь фламандском ковре, изображающем римский триумф».
Часть вторая, глава XLI
— «…поэтому, если сеньор Дон Кихот не придет нам на помощь, то мы и в могилу ляжем бородатыми.
— Я скорей позволю, чтобы мне вырвали бороду в земле мавров, чем допущу, чтобы вы оставались в таком виде».
Часть вторая, глава XL
— «…но один кот (…) кинулся ему прямо в лицо и вцепился в нос когтями и зубами…».
Часть вторая, глава XLVI
— «…она устрашилась еще больше при виде его: он стоял огромный, весь желтый…».
Часть вторая, глава XLVIII
— «Атаман весьма удивился, увидев (…) Дон Кихота, вид у которого был такой печальный и унылый, что он казался воплощением самой печали».
Часть вторая, глава LX
— «Удивительное зрелище являла собою его длинная, вытянутая, костлявая, желтая фигура, стиснутая узким платьем, неуклюжая и, главное, отнюдь не проворная».
Часть вторая, глава LXII
Имея перед собой эти семнадцать отрывков, какой‑нибудь Орбанеха мог бы уже изобразить Дон Кихота, чтобы как‑то выйти из положения. Шестой из них, являющийся описанием ламанчского идальго, которое сделал лукавый бакалавр Карраско во время приключения с Рыцарем Леса, стал классической отправной точкой для всех портретов Дон Кихота. Но даже подобное описание не всегда принималось во внимание, поскольку часто
Дон Кихота изображали с кончиками закрученных кверху усов, а вовсе не с «падающими вниз» усами.
Самый требовательный источниковед, надеюсь, был бы доволен таким обилием источников — целых семнадцать цитат. С уверенностью можно сказать, что столь полного набора примет не могло быть и у членов вооруженных отрядов Санта Эрмандад, которые собрали сведения о приметах этого «разбойника с большой дороги», с тем чтобы схватить его; а известно, до чего дотошно официальное правосудие во всем, что касается особых примет и вещественных доказательств.
Некоторые данные, на первый взгляд, кажутся неуместными, как например в цитате XIV; но вскоре проницательный читатель сам увидит, каковым должен был быть нос Дон Кихота, если в него мог вцепиться кот когтями и зубами одновременно. Нет несущественного факта, и это точно доказывает антропометрический реестр, недавно появившийся в Образцовой тюрьме.[54]
В высшей степени интересны данные, хотя они и не фигурируют в приведенных выше примерах, относительно того, что Дон Кихот «долгие годы страдал болезнью почек» (глава XVIII части второй); к этому я добавлю, что желтый цвет его лица и его поступки определяют его как человека раздражительного, обладавшего, кроме того,. прекрасным обонянием и слухом (глава XX части первой); учитывая эти данные, какой‑нибудь умный, дотошный сыщик мог бы разобраться в темпераменте и характере Дон Кихота. Очень жаль, что еще никто из опытных сервантистов не предпринял работу по изучению физиологии Дон Кихота! Я полагаю со своей стороны, не углубляясь в существо вопроса, что его темперамент должен был быть горячим и суровым; опираясь на это суждение и на «Исследование способностей к наукам» доктора Уарте,[55]-2 можно было бы далеко пойти.
Сид Амет Бененхели, вероятно, был пунктуальнейшим биографом и, ис- хочниковедом из самых придирчивых, как и положено истинному арабу; но его переводчик, славный Сервантес, подойдя к тому моменту, когда Дон Кихот прибывает в дом дона Диего Миранды, Рыцаря Зеленого Плаща (глава XVIII части второй), говорит нам: «Здесь автор описывает весьма обстоятельно дом дона Диего, перечисляя нам все предметы, которые обычно можно найти в доме богатого деревенского дворянина; но переводчик этой истории решил обойти молчанием эти подробности, ибо они не относятся к главному предмету истории, вся сила которой состоит в ее правдивости, а не в холодных отступлениях».
Сила правды, с одной стороны, а с другой — мелкие подробности, холодные отступления, обстоятельства, которые источниковеды всех времен живописуют с такой писарской точностью в своих литературных этюдах.
А что есть правда?3 Что здесь правда и в чем ее сила?
Правда — это факт, но факт всеобъемлющий и живой, таинственный, универсальный, корнями уходящий в чудеса. Деяния,[56] превращаясь в мелочи, дробятся при анализе и анатомировании в пыль, в факты, и при этом исчезает живая реальность.
Сила правды Дон Кихота заключается в его душе, в его человеческой и кастильской душе, и правда обнаруживается в его лице, где отражается душа. «Но должны ли мы отделять его душу от облика или его облик от души?» — спросит кто‑нибудь и добавит, что в чертах лица его, во всем физическом складе мы сможем лучше разглядеть правду его души. На что отвечает сам Дон Кихот, описывая (в главе I части второй) черты лица Амадиса, Рейнальдо и Роланда, которые «были такими, какими их описали, и, основываясь на их характере и совершенных ими подвигах, всякий с помощью разумной философии может определить их черты, окраску тела и рост».
«С помощью разумной философии»! Не хуже по крайней мере той, согласно которой на основании черт лица, цвета кожи и роста можно представить себе содержание героических свершений и суть характеров; ведь если из деяний выводятся характеры, то из характеров можно выводить деяния. Обратимость, которая ускользает от тех, кто в рамках либо идеализма, либо реализма, тоже обратимых, оспаривает либо одну, либо другую доктрину, подобно тем двум кабальеро, которые спорили из‑за цвета щита, притом что каждый из них видел только одну сторону, — согласно глубокомысленной притче Карпентера.5 Для Дон Кихота истинной философией была, естественно, его собственная, кастильская, то есть реализм, благодаря которому по подвигам можно определить черты лица, от внутреннего прийти к внешнему, — реализм центробежный, своевольный, превращающий мельницы в великанов, и не более безумный, чем тот, что превращает великанов в мельницы, не менее реалистический и не менее идеалистический. В конце концов не от черт лица зависят подвиги и не от подвигов — черты лица, подобно тому как орган не предшествует функции и функция не предшествует органу, а все взаимодействует друг с другом, непрерывно проистекает из великой всеобщей причины, причины и следствия одновременно, причины–следствия или и не причины и не следствия, как угодно, поскольку в определенный момент все это становится единым. И довольно метафизических рыцарских романов, которые славного Алонсо Кихано привели к тому, что «от недосыпания и чрезмерного чтения мозги его высохли, и он совсем рехнулся».
