важно. Либо мы добываем ему плащаницу, либо Магду ждет мученическая смерть. — Он встал из-за стола. — Все это случилось по моей вине. Я не имею права рисковать вашими жизнями. Уезжайте из Шамбери. Немедленно. А я сдамся на милость герцога Карла, расскажу все начистоту, и он заставит Карафу отпустить Магду. Остальное не имеет значения.
Первым заговорил Ункс, простодушный и недалекий Ункс:
— Она наша сестренка.
Никаких иных слов не требовалось.
— Предположим, мы раздобудем плащаницу для этого гада, — сказал Кунрат. — Но вы уверены, что он отпустит Магду?
— У нас нет другого выхода.
— А надежда невелика, — вздохнул Дюрер.
Дисмас погрузился в размышления. Он расхаживал по апартаментам архидьякона и внезапно заметил миниатюру в рамочке под стеклом. Дисмас снял картинку со стены:
— Нарс, сколько времени тебе надо, чтобы такое нарисовать?
— Копию вот этого?!
— Нет, не копию, а другую миниатюру.
— Ну…
— Даю тебе час.
— Час?!
— Нарс, мне не нужен шедевр.
Дисмас объяснил приятелю свою задумку, и Дюрер ворча отправился к себе. Часом позже миниатюра была готова. Дисмас поместил ее в рамку и вставил стекло.
— Отлично, Нарс. Просто замечательно. А теперь возьми бумагу и записывай. Я буду диктовать.
Дюрер писал под диктовку, время от времени недоуменно изгибая бровь.
Когда с письмом было покончено, Дисмас сказал:
— Давай кольцо.
Послюнявив палец, Дюрер стянул кольцо с фамильным гербом Лотара. В ящиках письменного стола архидьякона нашелся небольшой кожаный кисет, куда Дисмас спрятал миниатюру и кольцо.
— О, чуть не забыл, — спохватился он.
Он достал миниатюру и, накорябав на обороте три слова, вложил ее обратно в кисет.
— Меч.
Дюрер подал Дисмасу клинок Лотара с выгравированной дарственной надписью.
Дисмас вручил меч и кисет Маркусу и Унксу:
— Все кареты герцога Урбинского стоят у королевских апартаментов. Разыщите среди них небесно-голубую карету Карафы и спрячьте все это в ней. Если кто-то спросит, скажете, что Ростанг велел передать Карафе прощальные подарки от герцога Карла. Как управитесь, идите на конюшню и готовьте лошадей.
Маркус с Унксом кивнули и ушли.
— Думаешь, Ростанг на это поведется? — спросил Дюрер.
— Посмотрим. Если Карафа сдержит обещание, то нам все это не понадобится. А если нет, то это наш последний шанс.
— Господи, спаси и сохрани!
— Будем надеяться, Он сегодня в хорошем настроении.
44. Тайная вечеря
У подножья лестницы, ведущей в Святую капеллу, Дисмас с Дюрером остановились.
— Нарс, ты готов?
— Нет… Да… Не знаю! Господи, Дис, во что мы ввязались!
Дисмас протянул ему два комочка льняного волокна и напомнил:
— Вложи в ноздри и дыши только через нос.
— Да сколько можно! Четвертый раз уже говоришь. А что в вино подмешали? Тоже опиум?
Заткнув ноздри комочками льна, Дисмас ответил:
— Экстракт каких-то грибов.
— Грибов? — встревожился Дюрер. — А вдруг мы всех отравим?
— Нет, Магда говорит, что это грезотворные грибы, они вызывают видения. Ты, главное, не пей вина и дыши через нос.
Ростанг, трепещущий от волнения, объяснил Дюреру с Дисмасом, где им следует переодеться. К шести часам вечера все приготовления завершились. Посторонние покинули капеллу, а участники представления остались.
— Дрожь так и пробирает, да? М-гм, — шепнул Дисмасу Ростанг. Ему пришлось взять на себя роль апостола Филиппа, потому что заполучивший ее вельможа свалился с коня по дороге в Шамбери. Во всяком случае, так он объяснял свое отсутствие.
Из-за занавеси выступил его высочество герцог Савойский. Двенадцать апостолов встретили его аплодисментами.
Костюм и грим его высочества были выполнены с великим тщанием. Герцог преобразился во вполне правдоподобного, хоть и несколько щеголеватого, галилейского плотника и держал себя чинно, но в то же время одухотворенно. Покраснев от смущения, он коротко поклонился:
— Любезные друзья, займем же свои места!
Дюреру грим был не нужен. Рыжие кудри и борода вкупе с тонкими чертами продолговатого лица делали его идеальным исполнителем роли возлюбленного ученика Иисуса. Он занял свое место по правую руку от Спасителя.
Место Иуды находилось с краю стола, близ ларца с благовониями. Загримированному Дисмасу прилепили накладной нос, чтобы придать лицу преувеличенно семитские черты.
Остальные апостолы — сливки савойского общества, знатные вельможи и высокопоставленные чиновники — смотрели на Дисмаса с презрительным отвращением. На его приветливые улыбки отвечали холодными взглядами и поджатыми губами. Неудивительно, что Ростангу было трудно отыскать исполнителя на роль Иуды. «Да, не сладко быть иудеем среди христиан», — подумал про себя Дисмас.
На столе стоял большой глиняный кувшин, накрытый салфеткой, помеченной крохотным красным крестом. Дисмас взял кувшин и двинулся вокруг стола, наполняя вином чаши апостолов. Поблагодарил его только герцог Карл. «Интересно получается, — подумал Дисмас. — Иисус — единственный вежливый человек за столом».
Дюрер рассеянно поднес чашу к губам. Дисмас громко кашлянул. Дюрер, спохватившись, притворился, что сделал глоток.
В жаровнях для благовоний мерцали тлеющие угли. Дисмас подошел к ларцу, зачерпнул пригоршню смирны пополам с маковыми шариками Парацельса и высыпал на угли. К потолку поднялись клубы густого дыма.
— Ах, смирна! — воскликнул герцог. — Мой любимейший дар волхвов. Кому нужно золото, если есть смирна! — Он втянул носом воздух и поморщился. — Должно быть, из старых запасов. Итак, братие, начнем, пожалуй. — Герцог воздел чашу и возгласил: — За призвавшего нас в Сионскую горницу!
Все осушили чаши. Дисмас немедленно поднялся и, обойдя стол, еще раз наполнил чаши до краев и снова услышал благодарность только от Иисуса.
Вернувшись на свое место, Дисмас всыпал в жаровню еще горсть благовоний. Над столом зависла гряда кучевых опиумных облаков. Воздух в горнице словно бы сгустился.
Глаза присутствующих подернулись пеленой, а речь становилась все менее внятной. Дисмас, обнадеженный этими симптомами, с усердием подливал в чаши приправленное грибами вино и подсыпал опиум в жаровни.
Апостол Иаков Алфеев, очарованно глядя на горящую свечу, коптил в пламени кончик пальца. Иуда Фаддей завороженно поглаживал бороду апостола по соседству, приговаривая, что на ощупь она точь-в-точь как причинное место его супруги. Варфоломей разорвал пресную лепешку на куски, скатал хлебные шарики и пытался ими жонглировать. Иаков Зеведеев постучал по столу ладонью, приложил ухо к столешнице и напряженно вслушивался, шикая на остальных.
— Вот, — сказал он Варфоломею, — слышишь?
Заинтригованный Варфоломей тоже начал колотить по столу.
Симон Зелот пытался ухватить себя за язык и, улюлюкая, вытянуть его изо рта как можно дальше.
Герцог Карл хлопнул в ладоши, призывая к тишине, но, вместо того чтобы произнести тост, с чрезвычайным любопытством принялся разглядывать свои пальцы.
— Па-а-а-а-слу-шай-те… — наконец протянул он. — Па-слу-у-у-у-у-у-у-шай-те все-е-е-е-е… — С трудом поднявшись на ноги, он воззвал к апостолам: — И-и-и-истин-но говорю-ю-ю-ю…
На него не обращали внимания. Каждый был занят своим делом: кто вытягивал язык,
