— Да, да. Володя прав. Купи себе знаешь какое?
— Красное?
— Белое. Только белое. Это так благородно.
— Все белое благородно?
— Ну, не все, конечно, — засмеялась Муся.
Чтобы переменить эту опасную тему, Шокарев заказал шампанское. Он поднял свой фужер и мягко сказал:
— Гляжу я на вас, ребята, и думаю: какие мы все-таки уже взрослые. Сидим в чужом городе, пьем вино в двенадцатом часу ночи, и никто не загоняет спать. За что пьем?
— За будущее! — сказал Елисей.
— Отлично.
— Хотя у каждого из нас свое будущее, но присоединяюсь, — сказала Муся и пригубила из фужера. — Но раз уж мы заговорили о будущем... Какие у вас идеалы? В чем смысл вашей жизни? Думали вы об этом? Ну, Лесю я понимаю: он сын рыбака и мечтает, конечно, о том, чтобы на свете не было — как это формулируется у большевиков? — «эксплуатации человека человеком».
— Нет, мне этого мало.
— А что же еще?
— Я мечтаю о том времени, когда управлять людьми будут умы, а не посты.
— А разве это возможно?
— Не знаю. Но это моя мечта, и я в нее верю.
— А ты, Володя, о чем мечтаешь?
— А я мечтаю о том времени, когда Леська окончит юридический факультет и пойдет ко мне в управляющие.
— На корню покупаешь? — засмеялся Леська.
— А почему бы и нет? Ты человек проверенный.
— В каком смысле?
— В политическом. Ты много раз имел возможность уйти с большевиками, получить большой пост. Вот, например, Гринбах. Ему всего двадцать, а он уже комиссар Огненной дивизии.
— Откуда ты знаешь?
— В Осваге все знают. Кстати: Деникин взял Тулу, а Мамонтов кавалерийским рейдом прорвался к Тамбову.
Он поднял бокал и выпил его до дна.
— Так ты работаешь в Осваге? — спросил Елисей.
— Работаю. И даже имею чин подпоручика.
— Ого! Какая карьера для Владимира Шокарева! — засмеялась Муся.
— Поздравляю, — глухо сказал Бредихин. — А зачем тебе это нужно, типус ты симбурдалитикус?
— Сам не знаю, откровенно говоря. Все молодые люди что-то делают, над чем-то работают, имеют какой-то собственный заработок. Вот и мне захотелось. Помнишь, Елисей: когда вы, бывало, всей компанией шли в баню, я плелся за вами, хотя у нас в доме великолепная ванна с душем.
— Помню, помню. Но баня все-таки не Осваг: за нее не расстреливают.
— Расстреливают? — усмехнулся Шокарев. — Деникин взял Тулу. Будем танцевать отсюда.
— Ну-ну, танцуй, танцуй.
Муся повернулась к Елисею:
— Почему ты не пришел в студию вовремя? Избегаешь меня?
— А тебе не все равно?
Муся не ответила.
— Э, да вы ничего не пили! Обидно. Ну-ка, репетатум! — воскликнул Шокарев и снова налил шампанского в свой фужер.
— Мальчики, пьем!
— Как приятно, что ты меня тоже называешь мальчиком, — сказала Муся.
— Почему приятно? — спросил Елисей.
— Да так. Вероятно, каждой женщине хочется быть мужчиной.
— Только не такой красивой женщине, как ты, — галантно отозвался Володя.
Приятели чокнулись и выпили. На этот раз без тоста.
Вышли из кафе на улицу. За всех заплатил Елисей, не позволив Шокареву даже вынуть бумажник.
— Ладно! Сколько раз ты платил за меня, позволь уж и мне хоть один разочек.
Двенадцати еще не было, — значит, магазины открыты. Леська, предоставив Шокареву проводить Волкову, начал прощаться.
— Володя! — сказал он вдруг. — А почему бы тебе не жениться на Мусе? Она ведь такая прелесть.
—; А почему не женишься ты?
— А чем я буду ее кормить?
— Одна сваха, — очень спокойно сказала Волкова, — одна сваха задумала выдать замуж дочь бедного портного за графа Потоцкого, но для этого девушке, которая была еврейкой, пришлось бы перейти в католичество. Сваха долго уговаривала родителей и наконец добилась согласия. «Половина дела сделана, — подумала сваха. — Теперь остается уговорить графа Потоцкого».
— Извини, Муся, но мы ужасно пьяны.
Елисей сбегал в магазин, купил большой кусок свиного сала и, придя домой, тут же заменил им кирпичишко господина прапорщика. В эту ночь спал он с великим наслаждением и чистой совестью, а утром, пригласив Акима Васильевича, задал пир. Поэт тоже не остался в долгу и притащил горчицу.
Сытость предрасполагает к доверию и откровенности. Леська рассказал о Мусе Волковой. Старик насторожился.
— Боюсь, как бы вы в нее не влюбились, Елисей.
— Это исключено.
— Заклинаю вас! Во-первых, вы не смеете соблазнять бедную девушку. А во-вторых, мы упустим Аллу Ярославну.
В университете Леська подошел к приват-доценту Карсавиной. И опять в нем возникло ощущение, какого давно не было: точно это не он вручал свое ошалелое письмо, а кто-то другой.
— Вот, — сказал Леська и положил конверт на кафедру.
— Не густо, — засмеялась Алла Ярославна.
Леська ничего не ответил и отошел. Он видел, как она повертела в руках конверт и, недоуменно поведя бровями, опустила его в портфель, как в почтовый ящик.
«Что я сделал?! — подумал в ужасе Леська. — Боже мой, что я сделал? Это непоправимо!..»
— Ну, что? Разыскал Шокарева? — спросил на улице Еремушкин.
— Разыскал. Оказывается, он служит в Осваге.
— Ну? Бот это здорово! Это ты молодец! Сказал он что-нибудь?
— Говорит, что белые взяли Тулу.
— Врет. А еще что?
— А еще Мамонтов прорвался к Тамбову.
— Это правда.
— Слушай, Еремушкин. Когда тебе нужно, ты являешься в университет. А я куда пойду, если захочу тебя видеть?
— Это вопрос, — раздумчиво сказал Еремушкин. — Это не так просто — дать явку. Но ты прав. Должен же ты меня информировать, если что срочное. Я сообщу своим, а дня через три-четыре заявлюсь сюда.
За время отсутствия Еремушкина ничего особенного в Леськиной жизни как будто не произошло. Однажды прапорщик Кавун явился на кухню и, показывая сало и тряпочке, изумленно заговорил:
— Лежало оно за ставней и разбухло. Но как!? Было два фунта, а теперь с гаком, а гаку тоже не меньше полфунтика. Чудеса!
— Чем же это плохо? — спросил Аким Васильевич.
— А черт его знает! Боюсь его есть.
— А вы отдайте студенту: он переварит и железо.
Прапорщик вернулся в свою комнату и снова ткнул сало за окно.
* * *
Став любимцем публики, Леська делал полные сборы и хорошо зарабатывал. Под ним ложились даже солидные борцы, тот же Марко Сватыно, который тянул около семи пудов. Когда Елисей смущенно заметил Мишину, что это в конце концов жульничество, арбитр очень резко оборвал его:
— Ты, Бредихин, в мою коммерцию не лезь. А вообще говоря, в цирке борьба — не спорт, а театр. У тебя будет одна ничья с Даудом, а положит тебя «Черная
Маска».
— Кто же это? — с неудовольствием спросил Леська.
— Чемпион мира Чуфистов. Он сейчас в Алуште, но я его вызову.
Леськино положение в чемпионате нисколько не волновало остальных бойцов: благодаря «Студенту Икс» они получали высокий гонорар и оставались вполне довольны. Недоволен был один Стецюра. Однажды в борьбе с Елисеем он получил задание проиграть на десятой минуте. Леська, великолепный в своем белом трико, легко работал со своим противником, не подозревая ничего плохого. И вдруг во время особенно изящного пируэта очутился на обеих лопатках: Леська играл, а Стецюра боролся всерьез. Как это объяснить публике, которая дико свистела от разочарования?
Арбитр Мишин, выйдя на арену, зычно провозгласил:
— В поражении «Студента Икс» виноват я. Студент еще вчера заявил мне, что у него температура, и просил разрешения отлежаться, но имя его уже стояло на афише, и я ему отказал.
— Бесчеловечно! — завизжала какая-то женщина.
— Антигуманизм! — кричали студенты.
— Долой Мишина!
Мишин с наслаждением слушал эти горячие выкрики, потом поднял руку и снова провозгласил своим колокольным голосом:
— Реванш состоится через неделю. Я лично ставлю за студента сто рублей николаевскими против любого, желающего ставить за Стецюру. Прошу почтеннейшую публику посетить наш цирк в этот день.
За кулисами Мишин сказал:
— Спасибо, Стецюра. В день реванша я повышу цены вдвое, но тебя оштрафую так, что ты запомнишь меня на всю жизнь.
— Я убью вашего студента, — мрачно ответил Стецюра.
— Это твое дело. Но обманывать арбитра не смеешь, иначе получишь «волчий билет» и ни один чемпионат тебя больше не примет.
В назначенный день Стецюра и Бредихин снова встретились на ковре. Елисей, как всегда, был в белом, Стецюра — в синем, но сегодня на нем почему-то был пояс, Это показалось Мишину подозрительным. Накануне Мишин сказал Стецюре:
— Ты ляжешь после перерыва. Студент возьмет тебя на «передний пояс» и подымет. Ясно?
— Ясно.
— И чтоб комар носа не подточил. Смотри мне!
Теперь Елисей боролся осторожно. Ни «пируэтов», ни «мостов». Борьба проходила скучно.
