– Слушай, ты! – Гордеев схватил его за грудки. – Ты мне на психику не дави! Одного за дурака держали, теперь другого ищете? На хрен мне ваши записи, если я должен сидеть и ждать, когда твоему приятелю шкуру продырявят. Я – адвокат, понял? Адвокат! Мне из тюряги человека вытащить надо! А вы со своим Вялиным сами разбирайтесь… – Он отпустил коротышку.
– Не надо ждать! – заговорил тот вдруг просительным тоном. – Запишите и можете хоть в тот же день использовать. Вялин сидит у Славки на хвосте. Он все равно не остановится, пока не уложит его…
– Значит, Славка должен уложить Вялина!
– Поздно. Он уже не сможет к нему подступиться. Он хочет попытаться остановить его…
– С помощью кассеты, которую вы предлагаете записать мне? Не проще ли было сделать это самим, изготовить еще две-три копии, а потом мне передать одну из них, одну…
– После того как ему не удалось замочить Пашку, он вынужден был убежать из города… А там камеры не было… Он хочет рассказать и об этом заказе… А камеру я смог достать только сегодня… У нас все же еще не Москва!
– Да и у нас видеокамеры на дороге не валяются, – усмехнулся Гордеев. – А что, надо куда-то ехать?
– Придется… Но к полуночи обернемся при нормальном раскладе.
– А глупостей не будет, браток? А то я каждый день контрольные звонки приятелям московским делаю, они люди серьезные…
– Это ты, браток, вялинских дружков предупреждай! А с тобой мы пока – в одной лодке!
– То-то и дело, что пока!.. – Гордеев сплюнул. «Как быстро восстанавливаются дурные привычки при встречах с этим контингентом!» – Ну, хорошо, поедем…
Глава 39. САМАЯ КОРОТКАЯ В ЭТОЙ КНИГЕ
Скачки закончились слишком рано.
Ален-Фурнье. Большой Мольн, 16
«Семерка» мчалась по шоссе Булавинск – Усть-Басаргино. За рулем сидела шестерка – ординарец, приятель, кореш, помощник киллера Ландышева. Водила он был лихой и выжимал из безнадежного детища директора Каданникова какие ни есть, а километров сто двадцать.
– Ты, браток, все мохал, мохал, а потом так резко сел в тачку, что даже не познакомились, – прервал водитель затянувшееся молчание.
– А чего знакомиться? – отозвался Гордеев. Он хотел было показать свою догадливость, произнеся: «Ты – Меркушка», но удержался. – Меньше знаешь – лучше спишь.
– Это верно, – согласился водитель и протянул ладонь: – Меня Меркушкой кличут.
– Ну мое-то имя ты знаешь, – сказал Гордеев, пожимая сильную ладонь.
– А то!
– Лихой парень! Может, чуть сбросишь скорость? Это все же не автобан!
– Что?.. Ах, автобан? Не знаю, за кордоном не был. Я и здесь свое возьму…
– Но небось охота на нормальной тачке проехаться?!
– Да и это не моя! Славкина! Просто на меня записана.
– А почему на тебя?
– А это Славка тебе расскажет, если захочет. Подарочек ему от Вялого.
– Оказывается, они в корешах ходили, если Серега ему такие подарки делал?
– Какие подарки! Это он так расплатился за то, что Славка Барина замочил.
– Барин-то, слышал, на «ауди» ездил!
– Вот я и говорю! Такое говно подсунуть!
– Значит, жизнь человеческую подороже цените? – с желчью спросил Гордеев.
– Жизнь – туфта! Ни хрена не стоит! А вот за работу платить надо!
Некоторое время они мчались в молчании.
– А за что Живейнова Пашку замочить велели? – наконец спросил Гордеев.
– Славка расскажет, если захочет, – вновь ушел от ответа Меркушка, но через несколько минут продолжил: – Кто его знает! Утром в пятницу звонит мне Лапоть: хоть из-под земли достань мне Славку. Ну, тот-то, понятно, у марухи своей… Вытащил его из койки, повез. А ему – сразу фотку этого Павла, мол, чтобы до вечера был трупом…
Обогнав их, мимо промчался «джип» и исчез в сумерках.
– Ну? – вопросил Гордеев замолчавшего Меркушку.
– Не нравится мне этот «джип», – отозвался он после паузы. – Не гоняют здесь вечером на таких тачках.
– А если Кавказ поехал?! Люди лихие!
– Не скажи! Лихие, да осторожные. Это наш брат, русский дурак, голову за полкопейки в любую петлю сунет…
– Если это про меня, то ты, наверное, прав.
– Не боись! Я-то тебя не сдам!
– Ну спасибо! Так что там у Славки не сложилось в пятницу?
– Что тебе, повторять? Он сам тебе расскажет…
Выдержав паузу, Гордеев вновь зашел на очередной круг.
– Просто парня жалко! Заказали одного, а уложили другого.
– А мне совсем не жалко! Это же он, легавый, своего, можно сказать, кореша по местам водил, где ему указали! Да его все равно мочить надо было, даже если бы баба эта суматоху не навела и не сбила ему все дело!
Попав в этот автомобиль, Гордеев уже не хотел дожидаться никаких встреч с киллером, а пытался для начала, на всякий случай, выудить у Меркушки как можно больше о специфической «работе» Ландышева и понять, почему о нем ничего не знал Пантелеев, который знал все.
Однако оруженосец все время давил в себе желание поговорить, и до того, как они затормозили, Гордеев смог понять только, что стрелял Ландышев по Живейнову и Николаеву действительно из винтовки Драгунова и что он несколько лет назад служил прапорщиком в Западной группе войск.
Меркушка остановил свою машину в неприметном, только ему известном месте. С двух сторон к шоссе подступал лес.
Двигатель умолк.
– Долго ждать? – осторожно спросил Гордеев через две минуты.
– Недолго, – откликнулся Меркушка.
Сидели в молчании.
Через минут пять Меркушка посмотрел на часы.
– Выйдем, – сказал он и первым вылез из машины.
Мгновение помедлив, вылез и Гордеев.
Меркушка закурил, предложил Гордееву.
Тот почти механически взял сигарету.
– Едет, – через несколько затяжек сказал Меркушка, прислушавшись.
И вдруг, всмотревшись в появившиеся со стороны Усть-Басаргина два огонька, закричал:
– Это не он! – И следом: – Быстрей садись в тачку, – а сам распахивал дверцу.
Но Гордеев уже понял, что, если он заскочит в «жигуленок», а мчащиеся им навстречу окажутся не теми, кто им нужен, и не случайными проезжающими, эта машина станет для него катафалком.
– Быстро в тачку! – заорал Меркушка, уже сидя за рулем. – Попишу!
Но Гордеев что было сил бросился от шоссе к лесу и едва успел добежать до первых деревьев и рухнуть в траву, как услышал, что стук заведенного Меркушкой двигателя «жигуленка» угас в шуме двигателя «джипа», а затем все потонуло в треске автоматной очереди. Поскольку Меркушка успел не только завести двигатель, но и тронуть автомобиль с места, он еще проехал несколько метров, пока не скатился с шоссе вниз.
Гордеев, побежавший что было сил в глубь леса, только мог догадываться, что происходило на шоссе. «Джип», развернувшись, вновь появился на месте расстрела, и вылезшие из него люди переговаривались, вновь звучали выстрелы, дважды по лесу пустили очереди…
Тяжело дыша, господин адвокат сел у подножия толстенной лиственницы и, привалившись к стволу спиной, закрыл глаза.
Глава 40. ОБИЖЕННЫЙ МАНАЕВ
Я не слишком ему верил, но он сказал это так, что мне оставалось только промолчать.
Д. Апдайк. Кентавр, IV
В Булавинске Гордеев объявился в четверг вечером.
Меркушка был убит, а Ландышев так и не показался.
Как выяснилось, Юрий Петрович уехал довольно далеко от города. Он шел обратно вдоль шоссе почти всю ночь, потом проспал несколько часов в сторожке заброшенного сада, наверное некогда принадлежавшего совхозу или колхозу. Снова шел, не помышляя о том, что можно попытаться остановить автомобиль и побыстрее добраться до Булавинска. У каждого человека, даже молодого и сильного, есть пределы возможностей, есть иссякание запаса бодрости и стойкости духа, и этот запас требуется восстанавливать.
Места здесь были красивейшие, и даже на этом шоссе, большей частью проходившем то ли сквозь лес, то ли сквозь тайгу, ощущался необозримый простор земли, которого нет ни в Подмосковье, ни в ближайших к нему областях. Гордеев уже увидел, что цивилизация съела немало земель вокруг Булавинска, но этот лес пока стоял – стоял надеждой на спасение живого…
Одиночество и устремленность к цели погружают странника в философическое состояние. Господин адвокат с готовностью дал себе достаточно времени, чтобы размыслить и о собственной судьбе, и о судьбах тех людей, которые оказались заверчены в эту историю.
Поездка исчерпала себя.
То, что можно было собрать, было собрано, а сказать, что Вялин стал нервничать, – означало ничего не сказать, поскольку ежедневные смерти уже не только превращали его криминальное досье в безысходное, они заставляли Гордеева задуматься над своим участием в булавинских событиях последней недели.
Возникал горький парадокс этого, как его назвал философ, противостояния злу силою: не он фабриковал обвинения, не он арестовывал Новицкого, а затем Андреева, не он передавал Живейнову компромат на Вялина, не он выбирал в подручные киллеру щуплого Меркушку и так далее и так далее. Но именно его появление в Булавинске стронуло гору с места, и она, эта гора, оказалась сметающим все на своем пути оползнем, бедоносной силой, среди последствий от движения которой фингал вокруг Володиного глаза был самым невинным происшествием…
