— Это всего лишь эго, а не вера в искусство, — заметил я.
— Ты и твое гребаное искусство, — фыркнул Маломар. — Да, только один фильм из сотни чего-то стоит, но разве с книгами по-другому?
— У книг другая функция, — перешел я в оборону. — Фильмы показывают только форму, не содержание.
Маломар пожал плечами.
— Ты несешь чушь.
— Кино — не искусство. Это магические фокусы для детей. — Я и сам верил в это лишь наполовину.
Маломар вздохнул.
— Может, идею ты уловил правильно. В любой форме это магия, а не искусство. Финт, который заставляет людей забывать обо всем, даже о смерти.
Я с ним не согласился, но спорить не стал. Я знал, что Маломар никак не оправится после инфаркта, и не хотел говорить, что именно болезнь навела его на эту мысль. Сам-то я полагал, что искусство существует для того, чтобы человек понял, как надо жить.
Что ж, он меня не убедил, но после этого разговора предубежденности во мне поубавилось. И в одном он был абсолютно прав. Я завидовал киношникам. Работа такая легкая, оплата фантастическая, слава ослепляющая. Мне уже претила мысль о том, что придется возвращаться в кабинет и в одиночестве кропать романы. Так что под напускным презрением скрывалась банальная детская зависть. Я чувствовал, что никогда не стану частью этого действа: не тот талант, не тот темперамент. И всегда буду презирать этот мир.
Я прочитал о Голливуде все, что мог, и под Голливудом я подозревал всю киноиндустрию. Я слышал, как писатели, особенно Озано, возвращаясь на Восток, кляли на все лады студии, их руководителей и особенно продюсеров, полагая последних отъявленными мошенниками и даже преступниками. Так вот, в Голливуд я полетел в том настроении, с которым они из него возвращались.
Но я твердо верил, что смогу удержать ситуацию под контролем. Когда Доран привел меня на первую встречу с Маломаром и Холинэном, я оценил их правильно. С Холинэном мне сразу все стало ясно, а вот Маломар оказался далеко не так прост, как я ожидал. Доран, конечно, был шутом, но и он, и Маломар мне нравились. Холинэна я невзлюбил с первого взгляда. И когда он попросил меня сфотографироваться с Келлино, я чуть не послал его на хер. Когда же Келлино не появился в назначенный час, я ушел. Терпеть не могу кого-то ждать. Я не злился на них за то, что они опоздали. Так с чего им злиться на меня за то, что я их не дождался?
А что зачаровывало меня в Голливуде, так это различные представители семейства эмпидов.
Молодые парни, сделавшие себе вазэктомию, с коробками пленки под мышкой, сценариями и кокаином в своих однокомнатных квартирках, надеющиеся ставить фильмы, ищущие талантливых молодых девушек и парней, чтобы прочитать роль или потрахаться, коротая время. Далее следовали уже состоявшиеся продюсеры с кабинетом, секретаршей и сотней тысяч долларов на перспективный проект. Они звонили агентам и в агентства с просьбами присылать актрис и актеров на просмотры. Эти продюсеры имели на своем счету как минимум по одному фильму. Обычно низкобюджетному, не окупившему даже стоимости пленки, который прокатывался в самолетах и кинотеатрах для автомобилистов. Эти продюсеры платили калифорнийским еженедельникам за то, что они включали их творения в десятку лучших фильмов года. Или, ссылаясь на «Вэрайети»,[14] писали о том, что в Уганде фильм превзошел по кассовым сборам «Унесенных ветром». Сие означало, что «Унесенных ветром» никогда не показывали на экранах угандийских кинотеатров. У этих продюсеров на столе обычно стояли фотографии кинозвезд с надписью «С ЛЮБОВЬЮ». Свой рабочий день они посвящали собеседованиям с красавицами-актрисами, которые очень серьезно относились к своей работе и представить себе не могли, что для продюсеров это не самый худший вариант времяпрепровождения, тем более что при удаче они могли еще рассчитывать и на минет, от которого улучшалось пищеварение. Если актриса кому-то из них действительно западала в душу, ее приглашали на ленч в столовую студии и представляли тяжеловесам, проходящим мимо. Тяжеловесы проделывали то же самое в дни своей молодости, поэтому обычно не возражали против того, чтобы их задержали на секунду-другую. Но время на молоденькую актрису у них находилось только в том случае, если они видели в ней что-то особенное. Тогда она получала шанс на кинопробу.
Девушки и юноши знали правила, понимали, что честной игры ждать не приходится, но не оставляли надежды схватить удачу за хвост. Поэтому делали ставку на продюсера, режиссера, кинозвезду, но никогда, если хоть что-то соображали, на сценариста. Теперь-то до меня дошло, какие чувства испытывал в Голливуде Озано.
Но при этом я полностью осознавал, что это тоже элемент ловушки. Наряду с деньгами, роскошными кабинетами, лестью, напряженной атмосферой совещаний и ощущением причастности к такому важному делу, как создание фильма. В общем, на девушек я не смотрел. А если вдруг возникали плотские желания, я садился в самолет, летел в Вегас и стравливал давление за игорными столами. Калли всякий раз пытался прислать шлюху в мой номер. Я отказывался. Не из ханжества — искушение было сильным. Но играть мне нравилось больше, да еще и мучило чувство вины.
Я провел две недели в Голливуде, играя в теннис, обедая с Дораном и Маломаром, посещая вечеринки. Последние мне нравились. Однажды я встретил увядшую звезду, которую представлял себе в молодости, занимаясь онанизмом. Ей было за пятьдесят, но выглядела она — спасибо подтяжкам лица и салонам красоты — прекрасно. Разве что немного располнела да лицо стало чуть одутловатым от пристрастия к спиртному. На вечеринке она вновь напилась и пыталась с кем-нибудь трахнуться, не делая разницы между мужчинами и женщинами, но не смогла найти желающего. А ведь именно ее миллионы американцев мечтали увидеть в своей постели. Печальное дело, что тут скажешь. Но в целом вечеринки мне нравились. Знакомые лица актеров и актрис. Агенты, лучащиеся уверенностью в себе и в завтрашнем дне. Обаятельные продюсеры, напористые режиссеры. Должен признать, что единственной занудой на этих вечеринках был я.
А потом, мне нравился ласковый климат. Я любил бродить по обсаженным пальмами улицам Беверли-Хиллз, среди кинотеатров Уэствуда, в которые молоденькие студенты приглашали ослепительно красивых девиц. Я понимал, почему писатели тридцатых годов «продавались» Голливуду. Зачем корпеть пять лет над романом и заработать две штуки, если можно наслаждаться жизнью, получая те же деньги еженедельно?
Днем я работал в своем кабинете, обсуждал сценарий с Маломаром, ходил на ленч в столовую студии, заглядывал на съемочную площадку и наблюдал, как снимают фильм. Творческое напряжение актеров и актрис зачаровывало меня. А однажды просто потрясло. Молодая пара играла эпизод, в котором юноша убивал подружку, когда они занимались любовью. После съемки они упали друг другу в объятия и разрыдались, словно пережили настоящую трагедию. И в обнимку ушли со съемочной площадки.
Ленч в столовой студии всегда поднимал мне настроение. Я встречал людей, которых частенько видел на экране, и, казалось, все они читали мою книгу, во всяком случае, так они говорили. К моему удивлению, выяснилось, что актеры и актрисы очень немногословны. Зато они умели слушать. Продюсеры трещали без умолку. Режиссеры ели, погруженные в свои мысли, обычно в компании трех или четырех помощников. Свободнее всех вели себя техники. А вот сам процесс съемок нагонял на меня тоску. Грех было жаловаться на жизнь, но мне недоставало Нью-Йорка, общения с детьми, регулярных обедов с Озано. Иной раз я вечером летел в Вегас, проводил ночь в казино и ранним утром уже сидел в своем кабинете.
И однажды, уже после того, как я несколько раз проследовал маршрутом Лос-Анджелес — Нью-Йорк и обратно, Доран пригласил меня на вечеринку в арендуемый им дом в Малибу. Пообщаться в спокойной обстановке с кинокритиками, сценаристами, актерами, актрисами, режиссерами. Более важных дел у меня не нашлось, в Вегас лететь не хотелось, поэтому я пошел на вечеринку Дорана и впервые встретился там с Джанель.
Глава 29
Такие неформальные сборища частенько устраивались в домах Малибу, оборудованных теннисным кортом и большим бассейном с теплой водой. От океана дом отделяла узкая полоска песчаного пляжа. Гости приходили в повседневной одежде. Я заметил, что большинство мужчин бросали ключи от автомобиля на столик в холле. Когда я полюбопытствовал у Эдди Лансера почему, он ответил, что в Голливуде мужские брюки принято шить в обтяжку, поэтому засунуть что-либо в карман решительно невозможно.
Прогуливаясь по комнатам, я выхватывал обрывки интересных разговоров. Высокая, тощая, темноволосая, очень энергичная женщина увивалась вокруг симпатичного продюсера в яхтсменской кепочке. К ним подскочила низенькая пухленькая блондинка и прошипела: «Еще раз прикоснешься к моему мужу, получишь по манде». Продюсер, сильно заикаясь, успокоил супругу: «Н-не в-в-волн-нуй-й-ся, д-дор-рог-г-гая. Н-ни д-для ч-чег-го др-руг-гог-го он-на уж-же и н-не г-год-дит-тся».
