Джуин, тронутая видом Люси, тут же пожалела о своей вспышке.
— Тогда ладно, — уступила она.
Она нагнулась, чтобы поднять полосатого кота, зачем-то отряхнула его от пыли и бросила Люси. Та поймала его и одарила небрежным, собственническим поцелуем в голову.
— Он приносит мне удачу, — объяснила она.
— Понятно.
— Джуин.
— Что?
— А что такое французский поцелуй?
— Ну-у… Насколько мне известно, это такой поцелуй, когда парень сует язык тебе в рот. И наоборот.
— И все?
— Все. А что тебе еще надо? Хотя на самом деле это больше, чем кажется, в некотором смысле. Послушай… — Осознав лежащую на ней ответственность, Джуин заговорила важным тоном старшей сестры. — Надеюсь, ты не собираешься попробовать это сама? Потому что ты еще слишком мала для таких вещей. Сомневаюсь, что ты доросла для этого.
— Нет, что ты, — быстро разуверила ее Люси.
— Точно?
— Точно. — Люси закрыла лицо простыней и прерывисто вздохнула под ней. Хлопчатобумажная ткань вздулась пузырем, потом осела и приняла черты лица Люси. — Мне просто надо было узнать, что это такое, — призналась она из-под простыни. — Потому что в школе две девочки все трещали об этих французских поцелуях, а потом и говорят: «А она и понятия не имеет, о чем это мы». То есть я. Я сказала, что, конечно, я знаю, что это такое и сама целовалась так тысячу раз. Правда, кажется, они не поверили.
— Ну да.
— А что такое засосы? — Люси откинула простыню. Она наполовину свесилась с кровати, желая получить драгоценные сведения.
— Засосы это и есть засосы. Вот если увидишь у кого-нибудь на шее что-то вроде синяка, то это он и есть, скорее всего. Они получаются, когда кусаешь и сосешь одновременно. Говорят, от них можно избавиться, если массажировать расческой. Или можно скрыть косметикой. Или надеть шарф.
— А у тебя был когда-нибудь засос?
— Может, и был.
— А это больно?
— Во всяком случае, в пылу чувств этого не замечаешь.
— Ты ведь не против, что я спрашиваю тебя обо всем этом? Не у мамы же мне консультироваться.
— Можешь консультироваться у моей мамы, — заметила Джуин. — Вот она расскажет тебе все, от «а» до «я». Все, что ты хотела знать о сексе, но боялась спросить.
— А ты когда-нибудь доходила… до конца?
— Не твоего ума дело, — отрезала Джуин и, скрестив руки, взяла ночнушку за подол и стянула ее через голову.
«Вот это да, — подумала Люси, задрожав от ужаса, зачарованная видом маленьких твердых грудей, узкой талии, аккуратного треугольника темных волос на лобке. — Надеюсь, она не лесбиянка». Люси вдруг пришло в голову, что Джуин действительно выглядит вроде… ну, как одна из тех.
— Ты что, собираешься пролежать так весь день? — спросила Джуин. — Вставай, мы опоздаем на завтрак.
— Да. Нет. Прости, если я сказала что-то не то.
— Ничего.
— Иногда я чувствую себя такой дурой. Такой наивной. Потому что хотя у нас есть в школе предмет «Сексуальное образование» и нам рассказали, откуда берутся дети и как не заразиться СПИДом, о самом важном они ни слова не сказали. А Сара Брук и Джасинта Эйнсли так воображают, как будто они лучше всех, а все из-за того, что у них обеих есть бойфренды, причем у Сары постоянный.
— На твоем месте, — дала Джуин добрый искренний совет, — я бы послала Сару Брук и Джасинту Эйнсли к чертовой матери. Так, еще вопросы есть?
— Нет.
— Отлично. Потому что… — Джуин обмотала вокруг себя полотенце, закрепив его узлом на груди, — я иду в ванную.
И она уже почти дошла до ванной, когда услышала:
— Только вот…
— Что, Люси?
— Скажи, а ты не из тех?
Доминик Гарви еще не отдышался после своего заплыва и пробежки вверх по тропе. Войдя в ворота, он бросился на землю, и теперь лежал головой в стеблях дикой капусты, среди раковин заброшенного сада камней, блаженствуя в лучах солнца. Сквозь неплотно закрытые глаза он наблюдал за дюжиной крохотных тонкокрылых бабочек. Доминик остро ощущал свое тело, сильное и загорелое. В этот момент он испытывал к себе сильнейшую любовь. И почти до самых ушей растянула его губы похотливая улыбка, когда он вспомнил, как в окне прямо над ним на несколько мучительных секунд ему явилась совершенно голая Джуин Шарп. Та самая Джуин с хрупким, мальчишеским, просто созданным для трахача телом, которая могла сделать для него эту поездку настоящим праздником — если бы поступила так, как хочет он.
— Вегетарианство? Каприз и чепуха. Маленькая мадам просто стремится произвести впечатление.
Вот так выразилась Элеанор Гарви, стоя над плитой и тыкая вилкой в корчащийся бекон. Она приехала в субботу, собственными силами — на своем кабриолете «мерседес». Сегодня на ней были грубые белые шорты и майка из аэртекса. Волосы Элеанор красила и обычно носила убранными под широкую эластичную ленту, такую тугую, что видно было, как тянется кожа на висках и возле уголков глаз. Ей все говорили, что она не выглядит на семьдесят лет, и в ее манере держаться видна была некая похвальба этим. И все же точнее было бы сказать, что именно семьдесят лет украшают ее. Всю жизнь Элеанор шла к этому пику уверенности в себе, пику веры в неопровержимость своего мнения. Доминик, который поставил себе целью опровергнуть ее мнение хоть раз, считал, что она вполне подошла бы на роль основательницы и активистки «Женской лиги здоровья и красоты» (сектор здоровья).
— Это ее принципиальная позиция, — спокойно сказал Доминик, входя через заднюю дверь, мокрый и блестящий, с прилипшей ко лбу челкой. — А принципы надо уважать.
В качестве ответа Элеанор лишь цыкнула; подобным же образом она отгоняла кошек и собак, если они по глупости своей смели подойти к ней слишком близко.
— Все-таки это так неудобно, — вставила Джеральдин, терзавшая тупым ножом, деревенский хлеб, — отдельно готовить для человека с особыми запросами.
С момента прибытия матери Джеральдин потеряла контроль над кухней, и ей оставалось лишь проявлять свое недовольство раздраженными нотками в голосе. Она утерла лоб внешней стороной вялого запястья.
— Но никто не просит тебя готовить что-либо отдельно, — напомнил ей Доминик. — Она же сказала, что будет есть овощи. Ну и там картошку, рис и все остальное. И тебе не надо ни о чем больше думать. Она достаточно взрослая, чтобы позаботиться о собственном питании. Она выживет.
— И приедет домой тощая, как вешалка. А потом Элли обвинит меня в том, что я уморила голодом ее бестолковую дочь. Нет, как вам это понравится?! — негодовала Джеральдин, предвидя вопиющую несправедливость. — Это несправедливо!
