сколоченное деревянное распятие, украшенное бумажными лилиями и полосками фольги. Одно окно было зашторено, на двух других опущены решетки.
Эми посигналила. Дом молчал.
— Подождешь здесь?
Эмили равнодушно повела плечами и принялась крутить ручку приемника. Эми поднялась на крыльцо и, секунду поколебавшись, вошла в открытую дверь. В передней было довольно темно. Она не успела сделать и трех шагов, как на стене оглушительно зазвонил телефон. Справившись с первым испугом, она стала ждать, что кто-нибудь в доме откликнется на звонки, но тишина была мертвая. Наконец она не выдержала и сняла трубку.
— Алло?
— Алло?
— Ну как доехали? Совсем, наверно, жара замучила?
— Макс? — она опешила. — Как ты узнал, что я здесь? Я только что…
— Уехала, не попрощалась, — прервал ее насмешливый голос.
— Кто тебе дал этот телефон?
— Эльжбета.
— Кто?!
Мембрана загудела от хохота.
— Да, старушка, ты, кажется, совсем ку-ку. Ладно, еще поговорим. Привет там всем. Эмили, Эльжбете… У вас, я чувствую, хорошая компания подбирается! — Макс хмыкнул, а затем послышались гудки отбоя.
Эми повесила трубку, секунду постояла и направилась в столовую. Свет сюда проникал сквозь решетки на окнах. Она обошла комнату, трогая знакомые вещи: грузный, широкий в бедрах буфет с выщербленной верхней филенкой, длинный стол, словно нарочно поставленный так, чтобы мешать проходу, стулья в самодельных чехлах, шкаф с гуляющей створкой, которую удерживал вчетверо сложенный листок бумаги. Эми потянула за ручку — листок выпал. Она развернула его и прочла: "Я вам всем покажу!" Сложив листок, она закрепила створку в прежнем положении. Тишина давила. Эми подставила стул к стене, чтобы запустить маятник часов. Сверилась со своими наручными — 8 вечера.
В спальне она подобрала широкую резинку, какой пользуются женщины, чтобы не сползали чулки. Что-то в этой резинке ее смущало. Она повертела ее в руках и бросила. Кровать была не застелена, постельное белье несвежее. Проходя мимо трюмо, она машинально посмотрелась в зеркало и не увидела своего отражения. Это ее не столько даже испугало, сколько озадачило.
Не заходя в кухню, где привычно капала вода из крана, она дошла до конца коридора и остановилась на пороге детской. Все здесь было чужим: тряпичные куклы, почему-то стоящие на коленях, деревянная люлька, дневник. Она попыталась прочесть в темноте несколько строк, как вдруг поймала на себе взгляд двух немигающих глаз и отшатнулась. Сообразив, что это, наверное, кошка, она закричала ей:
— Пошла! А ну, пошла отсюда!
Та не пошевелилась, и Эми стало еще больше не по себе. Она бросила дневник, повернулась и быстро пошла обратно, чувствуя спиной этот холодный взгляд. Эмили курила в машине, отбивая музыкальные такты ладонью.
— Ну что? — спросила она.
— Выгружаемся, — только и сказала Эми.
С сумками в обеих руках Эмили первая поднялась по ступенькам, и тут ей навстречу метнулось какое-то существо и вцепилось в нее мертвой хваткой.
— Душенька моя приехала! Моя самая-самая!
— Пусти, Эльжбета, ты меня задушишь.
— Не пущу, не пущу, не пущу…
— Вот бешеная, — засмеялась Эмили и с трудом разжала пухлые руки.
Они вошли в дом. На Эми девочка даже не взглянула.
— А где отец? — спросила Эми.
Девочка махнула рукой в сторону чулана. Трудно сказать, чего в этом жесте было больше, брезгливости или безразличия. Эльжбета сразу потащила свою гостью в детскую. Эми заглянула в чулан. Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела большой сундук с наваленной на него грудой тряпья. На полу стояла миска с объедками, рядом валялся кусок хлеба. Пахло псиной. Эми показалось, что груда тряпья зашевелилась.
В столовой она подняла решетки на окнах, и все стало еще непригляднее: давно не крашенный пол, вылинявшие занавески. Эми хотела выложить подарки, но стол, как и все вокруг, покрывал слой пыли. Она разыскала таз, переоделась в легкий халатик. Мыть полы она начала с коридора, где было лучше слышно, что происходит в детской.
— Надевай, — торопила старшую Эльжбета. — Я его сразу спрятала, когда ты уехала. Видишь? Как новенькое!
Немного смущаясь, Эмили сняла парижское платье и надела свое девичье, трехлетней давности. Оно было ей слишком свободно, но восторженная Эльжбета этого не замечала.
— А можно я твое примерю? — попросила она.
— Конечно, можно.
Толстая Эльжбета втянула живот, задержала дыхание и кое-как влезла в платье.
— Гляди, гляди! — торжествовала она. — Как раз! Оно мне идет, правда?
— Правда. Ты его поноси, если хочешь.
— Можно, да? — застигнув Эмили врасплох, она повисла у нее на шее, как бульдожка.
Потом она принесла свою шкатулку с драгоценностями. Здесь были две перламутровые пуговички и непарная сережка с фионитом, заколки для волос и даже камея с едва узнаваемым женским профилем. Они сидели на кровати, раскладывая это богатство, когда Эльжбета вдруг спросила:
— А она надолго приехала?
Эмили пожала плечами.
— И чего притащилась, никто ее не звал. Начнет тут командовать. А давай… — с горящими глазами девочка быстро зашептала ей на ухо.
— Фу, — Эмили легонько оттолкнула ее от себя и как-то гадко засмеялась.
— А у тебя в Париже дом? — спросила Эльжбета.
— Ага, дворец.
— Хоть одним глазком поглядеть. А делаешь ты что?
— Танцую.
— Голая?
Эмили внимательно на нее посмотрела, но не увидела в глазах девочки ничего, кроме жгучего интереса.
— А ты как думаешь?
— Голая! — выпалила та в порыве восторга.
— Ты бы хотела так танцевать?
Девочка разгладила лоскутное одеяло и в свою очередь спросила:
— А с кем ты будешь спать? Со мной или с ней?
— Хм. Об этом я как-то не подумала.
— Значит, со мной, — сказала Эльжбета, как отрезала. — Чай будешь? — И, не дожидаясь ответа, потащила за собой подружку.
На кухне Эми оттирала песком закопченные кастрюли. Стол, покрытый чистой скатертью, был сервирован для легкого ужина. Заварной чайник томился под ватным клобучком.
— Что я тебе говорила! — возмутилась девочка, обращаясь к Эмили. Потом, как взрослая уперев руки в бока, встала у Эми за спиной и с вызовом бросила: — Сами как-нибудь отскребем. Тоже мне, чистюля!
— Все готово, — миролюбиво сказала Эми, ставя кастрюлю в раковину. — Садимся?
— Я жутко голодная, — призналась Эмили, на ходу отправляя в рот ломтик сыра.
— Ты садись здесь, я здесь, а она сядет там, — командовала девочка, говоря об Эми в третьем лице.
— А отец?
— Потом, — отмахнулась она. Подождав, когда все расселись по своим местам, она сложила перед собой ладони, вполголоса прочла молитву по-польски и сразу набросилась на пирожные.
За ужином Эмили избегала встречаться глазами с Эми. Молчание, тягостное для взрослых, девочку ничуть не смущало. В одиночку прикончив коробку птифуров, она достала из холодильника открытую банку, разогрела на сковородке три сосиски с какой-то затирухой и
