Кто-то захлопал, остальные дружно поддержали. На какой-то момент Аня смутилась, но, сразу же собравшись с мыслями, продолжала:
— Что я хочу сказать? Почему именно сейчас Белова оказалась в одиночестве? Ведь никто ее не прогонял. Она сама отошла от нас. Никакой идеи у нее, конечно, нет и быть не может. Но думает она, наверное, что ее не понимают. Так она сама себе внушает. Почему-то ей не по душе наши задачи. Почему? Просто она зарвалась, но не хочет это признать из-за больного, мелкого самолюбия. Она индивидуалистка. Никто ее уговаривать, конечно, не собирается. Катя, Тамара и Женя сделали все. Они протянули ей от имени всего класса руку… Она отказалась! Ну, и пускай идет своей дорогой. Значит, ей с нами не по пути.
— Что ты предлагаешь? — спросила Катя.
— Я предлагаю это положение узаконить. Исключить ее из коллектива!
Наступила тишина. Подсознательно эта мысль вертелась в голове у многих, но, когда Аня так сказала, всем стало как-то не по себе.
Услышав такое предложение, Валя вздрогнула, побледнела, но сейчас же успокоила себя: «Нет! Этого не может быть… Они не смеют!.. Тут сидит Константин Семенович. Он им не позволит…»
Видимо, об этом подумала не только Валя, потому что головы всего собрания повернулись к учителю и все глаза вопросительно уставились на него. Но Константин Семенович что-то старательно записывал в свою записную книжку, и можно было подумать, что он даже и не слышит всего, что происходит в эту минуту на собрании.
— Кто хочет слова? — спросила Катя.
— Я! Дайте я скажу, — попросила Лида. — Катя, можно мне?
— Говори, Лида.
Лида встала и, слегка побледнев, обратилась к классу:
— В основном, Аня говорила хорошо и правильно, но предложение, по-моему, поспешное. Вспомните, девочки, чему нас учит комсомол. Мы должны бороться за каждого человека. Бороться терпеливо, настойчиво. Мы должны воспитывать людей, а не выбрасывать их… Выбросить — это проще всего. Выбросить — это часто значит расписаться в своей беспомощности или неумении…
— А разве мы не пробовали по-хорошему? — спросила Катя.
— Мало! Надо еще попробовать. Вот она сидит и о чем-то думает. Нужно ее спросить. Валя, почему так случилось? Скажи честно и прямо, кто в этом виноват? Какие у тебя причины? Девочки, я не защищаю Белову, но прежде чем решать, нужно все взвесить и продумать. Ведь мы уже взрослые люди.
— Что ты предлагаешь? — спросила Катя.
— Дайте слово Беловой, — ответила Лида садясь.
— Пускай говорит. Белова, класс хочет слышать твои объяснения, — сказала Катя.
Валя встала.
— Что мне говорить… — с трудом начала она. — Вы все против меня… Если просить извинения, то я не знаю, — у кого, и не знаю, в чем я так провинилась. Если я не подписала «Обещание», то ведь это было добровольное дело… Пожалуйста… Если меня заставят, то мне не трудно подписаться…
— Не говори глупостей! — вырвалось у Ани.
— Ну, вот, видите! А какие глупости я говорю?
— Не мешайте ей, девочки, — строго заметила Катя.
— Если я сказала Светлане, что про нее так говорят, то разве я виновата? Ведь это не я говорю!
— А кто? — спросила Светлана.
— Ну, мало ли кто… Я не хочу заниматься склокой и сплетнями. Я не привыкла выдавать своих подруг!
— А Марине Леопольдовне ты все выбалтываешь, да еще с прикрасами! — крикнула Тамара.
— Это не считается. Марина Леопольдовна — наша учительница.
— Ты же к ней плакаться ходишь, жаловаться.
— Тамара, прекрати! — строго сказала Катя. — При чем здесь Марина Леопольдовна? И, пожалуйста, не переговаривайтесь. Продолжай, Белова.
— Вы можете меня обвинять в чем угодно, но только вам никто не поверит. У вас нет никаких доказательств! — неожиданно заявила Валя.
— А нам и не надо! — сказала Аня.
— Вы очень много на себя берете! Исключить меня вы не имеете права… Никто вам не позволит. Школа вам не подчиняется!
— Опять глупости говоришь! — вскипела Аня.
— Что делать! Значит, я глупая, а ты умная!
— Разговор идет не о школе, а о нашем коллективе! — горячо продолжала Аня. — А здесь мы сами себе хозяева.
— Ближе к делу, — заметила Катя. — Белова, продолжай.
— Я же сказала, что не знаю, в чем оправдываться! Затеяли какую-то комедию, и сами не знаете, что вам надо!
С этими словами Валя села. Теперь она была спокойна, как бывала всегда спокойна с матерью, когда та выходила из себя и горячилась.
— Ну, говори, Тамара.
Тамара тряхнула головой и сделала широкий жест в сторону Беловой:
— Вот! Теперь вы сами слышали! Оказывается, все, что здесь происходит, — это комедия! Она даже не понимает, почему про нее говорят! Она — бедная, невинная овечка попала в стаю волков. Мама ей не позволила взять шефство. Папа, наверно, запретил подписать «Обещание». Светлане она сказала гадость и сваливает на других… Врет! Нагло врет! Нет среди нас таких мелких душонок, чтобы заниматься сплетнями. Это ты сама выдумала, и я знаю, для чего. Ты хотела поссорить Светлану с Лидой или посеять в голове Светланы недоверие к нам. Да, да… У тебя был расчет! Только не на тех напала…
— Что ты предлагаешь? — спросила Катя.
— Девочки! Довольно церемониться! Пора действовать. Я за исключение. Аня предложила правильно. Пока она как следует не переварит в своей индивидуалистической душе каждый свой шаг, каждое слово, до тех пор говорить с ней бесполезно. А переварит она скоро! Вот она уже имеет тройку по литературе, по тригонометрии — двойку… Имейте в виду, что это не случайность. Когда она почувствует силу коллектива, она сама придет к нам. А когда придет, мы еще раз поговорим начистоту!
— А если не приду? — запальчиво спросила Валя.
— А не придешь… и не надо! Мы не заплачем. Пускай в институте с тобой возятся… А что на самом деле! У нас и без нее дела хватает. Голосуй, Катя!
— Может быть, еще кто-нибудь скажет? — спросила Катя, взглянув на Константина Семеновича, но тот отрицательно покачал головой.
Этот жест увидели, и сейчас же раздались голоса:
— Довольно!
— Голосуй!
— Тогда я голосую, — сказала Катя. — Кто за исключение Беловой из нашего коллектива, прошу поднять руки!
Она обвела глазами класс. Все сидели со строгими, хмурыми лицами, но все, включая и Лиду, подняли руки.
— Так… Единогласно!
— При одном воздержавшемся, — силясь улыбнуться, заметила Валя. — Мой голос тоже считается!
Эта фраза покоробила девушек. Как могла шутить Белова в такую минуту и в присутствии Константина Семеновича!
— Ой, девочки, она с ума сошла! — вырвалось у Нади.
Думая, что Белова сама догадается и выйдет из класса, Катя подождала с минуту, но исключенная продолжала сидеть на своей парте, как ни в чем не бывало.
— Белова, прошу покинуть собрание! — предложила председатель.
— Это почему? — спросила Белова. — Я присутствую на классном собрании, а из школы меня еще никто не исключал!
Тамара вскочила и быстро подошла к Беловой. Одновременно с ней, с другой стороны, подошла Женя, чтобы предупредить вспышку.
— Выйди из класса, — прищурив глаза, раздельно отчеканила Тамара.
— Не пугай, а то я заплачу!
— Последний раз говорю! — сквозь зубы предупредила Тамара.
— Белова, я тебе как староста говорю, — вмешалась Женя. — Иди домой…
Оставаться только наблюдателем больше было нельзя, и Константин Семенович встал.
— Белова! Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? — хмуро спросил он. — Председатель собрания сообщил вам волю всего коллектива. Почему вы не подчиняетесь?
— Хорошо, я уйду. Драться с ними я не намерена. Она собрала книги в портфель и, при полном молчании, вышла из комнаты с гордо поднятой головой.
В это же время внизу в кабинет директора постучалась Марина Леопольдовна.
— Вы меня звали, Наталья Захаровна? — спросила она, открывая дверь.
— Заходите, пожалуйста, садитесь, — предложила директор.
Она была не одна. Глубоко в кресле, у стола, закинув ногу на ногу, сидела Василиса Антоновна. Она держала на коленях книгу, на которой лежал исписанный лист бумаги.
— Я пригласила вас вот по какому поводу, Марина Леопольдовна, — начала директор, когда учительница села во второе кресло. — Мы решили основательно познакомиться с педагогическими убеждениями Макаренко. Надо, чтобы весь состав учителей нашей школы отчетливо и ясно представлял себе его основные положения. И вот, я хотела просить вас сделать доклад на тему: «Детский коллектив в средней школе, его влияние на отдельную личность и взаимоотношения с учителями».
— Так. Это что, вместо политучебы? — спросила Марина Леопольдовна.
— Не вместо, а вместе с политучебой, — поправила ее Василиса Антоновна.
Марина Леопольдовна покосилась на математичку, но ничего ей не сказала. Обе учительницы работали в одной школе более двадцати лет, но между ними не было ни сердечности, ни дружбы. Обычные служебно-деловые, вежливые отношения.
