— Петерсон — не помню, кажется, дивизионный интендант, аКорк комкор. Командарм — слишком даже для командующего войсками Московского округа, не говоря уж о каком-то там коменданте Кремля.
— Шутишь, да?
Я ухмыльнулся. Уж кого-кого, а кремлёвского коменданта никак не стоило называть «каким-то там». Бывший латышский стрелок, начальник «особого поезда» Льва Троцкого, участник разгрома Врангеля в любом случае, был фигурой, с которой стоит считаться.
— Впрочем, пёс с ними, у расстрельной стенки все равны, хоть комбриги, хоть комкоры, хоть даже маршалы. С Бокием-то что будем делать? Влезет ведь в самый неподходящий момент и поломает всю игру. Я-то рассчитывал пригрозить Гоппиусу стволом и перехватить управление установкой, как это сделал Блюмкин в его московской лаборатории...
— Да, Глеб Иванович — это тебе не Гоппиус, «Браунингом» его не запугаешь. — согласилась Елена. — Ну, ничего, у меня другое средство имеется, проверенное.
И продемонстрировала стеклянный пузырёк со знакомыми белыми шариками.
— Для верности — две штуки. Он проспит всю ночь и утро. Даже если его сумеют разбудить, дикая головная боль гарантирована, и вы с Марком сможете сработать без помех.
— А ты уверена, что Барченко не отложит опыт, если Бокий не появится в лаборатории?
— Скорее уж, Александр Васильевич сделает это, если вы двое опоздаете. Из кое-каких его оговорок я поняла, что он сам не рад присутствию Бокия и воспользуется любым поводом, чтобы обойтись без его опеки.
— Хм… пожалуй. — Я кивнул. — Гоппиус тоже дал понять, что не московского гостя ничего хорошего.
Пузырёк скрылся за отворотом рукава её блузки.
— В любом случае, счёт у вас пойдёт на минуты. Малейший срыв — и нам всем конец.
— Ну, это мы, как говорят в Одессе, будем поглядеть…
— Тогда я пошла?
Вопрос прозвучал самую чуточку по-детски — словно пятиклассница, сделав заданные уроки на завтра, просит позволения у мамы пойти поиграть с подружками.
— Иди, и за нас с Марком не беспокойся. Помни, твоё дело завтра — отвлекать Барченко, а уж мы сделаем всё, как надо.
И улыбнулся, стараясь выглядеть увереннее. Больше ведь её некому приободрить, так?
…Кто бы меня самого приободрил…
Утро началось рано, в половину шестого. Вряд ли многие в лагере крепко спали этой ночью — нервы у всех были на взводе в ожидании пробного пуска установки. Я вышел из палатки при полном параде, чего со мной не случалось ни разу за всё время экспедиции: выглаженная с вечера юнгштурмовка, коммунарский кепи с красной звёздочкой, шоферские бриджи с кожаными леями. На ногах — ботинки, к которым прилагались жёсткие, негнущиеся краги — и то, и другое остатки былой роскоши, привезённые из Германии. На боку в деревянной коробке висел верный «Браунинг» — проходя по лагерю, я ловил на себе недоумённые взгляды. Ничего, друзья-товарищи, коллеги, переживёте. Имею полное право, как здесь принято говорить.
Марк с Татьяной дожидались меня возле барака-лаборатории, куда к половине седьмого утра подтягивалось всё население лагеря — Гоппиус ещё вчера объявил, что пробное включение установки состоится в восемь-тридцать, вот люди и торопились занять лучшие места, а пока — негромко переговаривались, делясь ожиданиями. Барченко пока не было. Елена тоже отсутствовала — ещё вчера мы договорились, что она с самого раннего утра постарается держаться возле начальника экспедиции. Ожидаемо не было Бокия — похоже, шарики всё же подействовали! Гоппиус же, похоже, вовсе не покидал на ночь лабораторию, устраняя последние огрехи.
. Мои друзья снарядились для решающего дня примерно так же, как и я — с той лишь разницей, что у девушки вместе форменных коммунарских полугалифе была юбка из тёмной шерсти, да «Кольты» свои они не стали нацеплять на ремни, а благоразумно рассовали по карманам, благо, размер позволял.
На правах доверенного помощника Гоппиуса я прошёл внутрь. В лаборатории, кроме Евгения Евгеньевича было ещё двое его ассистентов — судя по красным глазам, ни один из троих ночью не покидал лабораторию, а если и урвал часок-другой сна — то прямо здесь, на брошенном прямо на пол в углу матраце. Гоппиус недовольно уставился на мой «Браунинг», покачал головой и хотел что-то сказать — но в последний момент передумал и смолчал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Здесь же оказался и Егор-пирокинетик — сидел на стуле у стеки. Физиономия у него была невыспавшаяся и явственно недовольная. Причина недовольства была тут же, рядом, на соседнем стуле — Шина Шевчук собственной персоной Выглядела она скверно — в каком-то бесформенном платье, всклокоченная, с неизменными чёрными кругами впалых глазниц. Остальные присутствующие в лаборатории, включая самого Гоппиуса то и дело бросали на ней взгляды — настороженные, тревожные, а то и просто испуганные, — и отводили глаза. Похоже, здесь Нине тоже не рады… как, впрочем, везде и всегда. Любопытно только, откуда Барченко её вытащил? Хотя — теперь это уже неважно.
Примерно полчаса я помогал «коллегам» — протирал шкалы, переставлял без особой необходимости с места на место стулья. Улучив момент, присел даже в знаменитое кресло и едва удержался от того, чтобы примерить алюминиевую шапочку с проводами. Точная копия этого кресла стояла в углу, уже подключённая к оборудованию; по словам Гоппиуса это был резервный экземпляр, на случай выхода из строя основного.
Листок с тщательно переписанными настройками я спрятал в нагрудный карман. Параметры питания, положение многочисленных рычажков, тумблеров, реостатов, которые надлежало выставить, показания приборов, соответствующие финальным настройкам… Если я напортачу, ошибусь в одной-единственной мелочи — мне, моему сознанию, скорее всего, кирдык.
…нет, нельзя об этом думать. Инженер я, в конце концов, или где? Своими руками собрал в двадцать первом веке такую же установку — и, между прочим, заставил её работать!..
Гомон, доносящийся с улицы, стал громче. Я вышел наружу — через толпу, подобно океанскому лайнеру, расталкивающему скопившуюся в порту в водоплавающую мелочь, всякие там яхты, буксиры и баркасы, двигался Барченко. В кильватере у него шла Елена, а за ней — «дядя Яша» собственной персоной, поддерживаемый под локоток дюжим фельдшером. Я пригляделся — руки у него были стянуты ремнём, глаза — перепуганные, жалкие, умоляющие. Увидав меня, он вздрогнул и тут же отвёл взгляд. Опознал своё собственное тело? Вряд ли, не в том он сейчас состоянии.
…Ничего, парень, потерпи. Это скоро кончится, и ты снова станешь Алёшей Давыдовым шестнадцати с небольшим лет от роду. Если повезёт, конечно — и тебе, и всем нам…
Я встретился глазами с Еленой — и она чуть заметно качнула готовой в ту сторону, где метрах в двухстах от лаборатории стояли жилые палатки, и среди них — палатка Бокия. Я кивнул в ответ, сделал знак Марку с Татьяной, и мы вдвоём стали выбираться из толпы.
Я опасался, что полог окажется зашнурованным изнутри, и придётся резать завязки, озираясь, не видит ли кто столь наглого вторжения в обитель высокого чекистского начальства. Но — обошлось; оставив Татьяну стоять на стрёме, мы беспрепятственно проникли внутрь.
Большой армейский шатёр, предназначенный для размещения штабных служб, был внутри разделён примерно брезентовойперегородкой. Здесь мы на несколько секунд задержались — извлекли из карманов заранее позаимствованные у Елены шёлковые чулки (надо было видеть выражение её лица, когда я обратился с этой просьбой!) и многократно отрепетированными движениями натянули на головы. Я извлёк из коробки «Браунинг» — Яша уже сжимал свой пистолетик в кулаке — и я стволом пистолета отодвинул в сторону полог, отделяющий предбанник от личных апартаментов начальника Спецотдела ОГПУ.
Мы вошли внутрь; Бокий сидел, уронив голову на скрещенные руки, за раскладным походным столом — похоже, он и проспал так всю ночь, срубленный лошадиной дозой снотворного, содержащегося в белых шариках. Кожаная большая кобура с «Маузером» висела тут же, на спинке стула, но владелецне сделал попытки к ней потянуться — да что там, он вообще не шевелился, только всхрапывал, и крупно вздрагивал всем телом. Когда мы вязали ему руки заранее приготовленным куском провода в гуттаперчевой изоляции, он сделал попытку прийти в себя — продрал глаза, уставился на нас мутным взглядом — и вдруг громко икнул. На этом диалог и закончился, потому что я ударил его рукояткой «Браунинга» правее макушки, вполсилы, с расчетом кратковременного рауша — в точности по заветам старшего лейтенанта Таманцева из «Августа 44-го».
