ты говоришь, — отрезала я, мое сердце все еще билось так, будто собиралось выпрыгнуть из груди. — Могу я спокойно принять душ?
— Наверное, нет, — ответил он, подходя ко мне.
Я хотела разозлиться. И действительно сделала. Но, Боже мой, вся эта темная кожа была на виду, и он не выказывал абсолютно никаких признаков застенчивости.
— Я в душе, — пробормотала я.
— Я тоже, — весело ответил он.
— Я знаю. — Я продолжала смотреть, пока он не начал хихикать — Почему?
— Потому что я знал, что ты не сможешь сосредоточиться, пока не примешь душ, — ответил он, потянувшись за моим шампунем. — Но я не хотел ждать так долго.
Я позволила ему намылить мои волосы, даже не взглянув. Половина меня наслаждалась тем, что мы делали, но другая половина была в полном бешенстве. Почему он был здесь? Почему делал ход сейчас, когда раньше отступал? Какова была его конечная цель? И почему, во имя Бога, он сказал своей маме, что хочет жениться на мне? Тревор пошутил об этом? Должно быть, она взбесилась.
— Я вижу, как вращаются колесики у тебя в голове, — сказал он, запрокидывая мою голову, чтобы смыть шампунь. — Ты не хочешь поделиться своими мыслями с классом?
— Нет, — ответила я, отплевываясь, когда мыло стекало по моему лицу.
— Упс, — легко сказал он, вытирая остатки. — Почему ты не хочешь поделиться?
— Возможно, я не из тех, кто делится, — ответила я.
— Конечно, да, — возразил он, мягко двигая мои руки по бокам, прежде чем потянуться к гелю для душа. — Ты просто не хочешь ничего о себе рассказывать.
— Что ты делаешь? — спросила я, когда он опустился на колени в душе.
— Мою тебя.
— Я могу сама помыться, — возразила я, делая крошечный шаг назад.
— Я знаю, — сказал он, наклонив голову, чтобы посмотреть на меня, хотя вода брызгала ему в лицо. — Но мне хотелось бы самому это сделать.
Я склонила голову набок, задаваясь вопросом, чего мне не хватало в его загадочных ответах, но снова шагнула вперед, давая ему молчаливое разрешение.
Тревор начал с моих щиколоток и двинулся вверх, не то чтобы торопясь, но и не медля. Он не пропустил ни одного места, но и не задержался. К тому времени, когда тот добрался до моих бедер, я почти вибрировала от желания, но мужчина миновал любые эрогенные зоны, пробираясь по моей спине и туловищу.
— Тебе не нравится просить о помощи, — сказал Тревор, намыливая мою руку. — Не любишь говорить о своих чувствах или слишком углубляться в них.
Я открыла рот, чтобы ответить, но снова закрыла его, когда он предостерегающе покачал головой.
— Я говорю сейчас, ты получишь свой шанс ответить позже, — сказал он, двигаясь дальше по моей руке. — Сначала меня это сбило с толку. Ты была так приветливы, когда я появился в тот первый раз. Так просто. Я принял это как должное.
— Должное? — спросила я, игнорируя его взгляд.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — ответил он. — Хватит мне мешать.
Я закрыла рот и подняла одну бровь. И не могла дождаться, когда придет моя очередь говорить. Какого черта я вообще позволяла ему командовать мной? Он был в моем доме и прервал мой проклятый душ.
— Поэтому, когда ты стала ко мне холодна, я понятия не имел, что ответить. — Он пожал плечами и печально улыбнулся. — Это было такое изменение по сравнению с тем, какой ты была в начале, что я сразу же отступил.
Мне так хотелось заговорить, но я не стала. Тревор переместил руки к моему плечу и под мышке и не колебался ни секунды, хотя я не брилась несколько дней. Я заставила себя не краснеть.
— Я еще не понял того, что ты делаешь. — Он остановился на моей ключице, затем продолжил движение. — Ты избегаешь всего личного, даже последствий секса.
— Это неправда, — возразила я, не в силах больше молчать. — Я говорила с тобой о тонне личного дерьма.
— Ты иногда писала, — признал он, кивая. — Но лично? Ни разу.
— Неправда, — возразила я.
— Назови хоть один раз.
Тревор не переставал двигать ладонями, пока очищал мою другую руку, на этот раз начиная с моего плеча.
— Мы говорили о личном, когда ты появился впервые!
— Мы говорили о Генри, — поправил он. — Мы не говорили о тебе.
— Да, мы делали.
— Нет, — сказал он серьезно. — Мы этого не делали. Ты отмахнулась от того, как Генри причинил тебе боль, вот и все.
— Он не причинил мне боли.
— Разве не так?
— Нет.
— Тебя совсем не смутило, что он ушел от тебя?
— Нет, — решительно ответила я.
— Тебя не задело, что он ушел от Этты?
— Думаю, я уже чиста, — прямо сказала я, выдергивая свою руку из его. Я повернулась и выключила душ. — Я принесу тебе полотенце.
Я вышла из душа, но даже не добралась до полотенец под раковиной, прежде чем он развернул меня, чтобы я посмотрела на него.
— Вот о чем я говорю, — сказал он. — Ты отказываешься говорить о чем-то личном.
— Конечно, — ответила я, отказываясь отступать, хотя с нас обоих капала вода. — Меня раздражало, что он не заботился об Этте. Конечно.
— Тогда зачем притворяться, что это не так?
— Потому что это ничего не меняет, — парировала я. — Мое нытье об этом ни хрена не меняет!
— Это нормально злиться.
— Я не злюсь!
— Тогда что? — мягко спросил он.
— Мне грустно, — процедила я сквозь зубы. — Хорошо? Мне так чертовски грустно за нее.
— Это нормально — грустить об этом.
— Я знаю это, — парировала я.
— Это нормально, чтобы говорить об этом.
— Почему, черт возьми, я должна это делать?
— Потому что ты мне нужна, — ответил он, не сводя с меня глаз.
— Почему?
— Потому что я хочу заботиться о тебе.
Я усмехнулась. Ничего не могла поделать. Я сама заботилась о себе столько, сколько себя помню. Мои отец и сестра прикрывали меня? Без вопросов.
