Сестра охнула от боли и, выдернув руку, прижала ее к своей впалой груди. Но потом она собралась с силами и села, дрожа от усилий и глядя на брата запавшими и поблекшими голубыми глазами.
– Маркета права. Чего я достигла, просидев всю жизнь за монастырскими стенами? Своим последним деянием я должна помочь человечеству в поиске лекарств от телесных недугов. В своих молитвах я всегда радела о человеческих душах, а если отдам свое тело после того, как отлетит душа, то послужу людям так, как не служила еще никогда.
Это было уже слишком. Широкие плечи Пихлера содрогнулись от рыданий – он уже оплакивал свою сестру.
* * *
О том, что Маркета жива и все еще ходит по земле, дон Юлий в конце концов узнал не от иезуитов и не от жителей Чески-Крумлова. Он услышал об этом в маленькой таверне – в заведении, где отдыхали охотники и торговцы солью, уютно расположившемся в густо поросших соснами горах Шумавы, расположенном в целом, далеком и холодном, дне пути от Чески-Крумлова.
Именно там, в один из студеных февральских дней, королевский сын и подслушал пьяный разговор двух торговцев солью.
К концу зимы Юлий сделался угрюмым и замкнутым, больше меланхоличным, чем желчным. Испанский священник, у которого уже голова шла кругом от бесконечных завываний подопечного, наконец согласился на просьбы дружков принца позволить им взять его на недельную охоту в дебрях Южной Богемии, где в сосновых лесах бродят медведи, а по крутым берегам рыщут дикие кошки.
– Его надо убедить забыть эту простолюдинку! Воспоминания о ней преследуют его, как призраки! – увещевали австрийцы иезуита. – Разве можно смотреть, как мужчина льет слезы из-за какой-то банщицы? Дозвольте нам увезти принца на охоту. Душа его очистится куражом в холмах, где ветры настояны на запахе сосен. Погоня и жажда крови восстановят его здоровье, и он снова сможет спать по ночам. А вместе с ним и мы!
В конце концов Карлос-Фелипе согласился. Он решил, что будет сопровождать их в карете и поселится в таверне рядом с комнатой дона Юлия.
* * *
Таверна в Смрчине вмещала дюжину человек, большинство из которых были торговцами солью из Австрии, чьи караваны мулов держали путь в Прагу или Ческе-Будеёвице. Кормили там без затей; дичь жарилась на открытом огне, а ели ее с ножа, который все путники носили с собою, часто на шее. Испанский священник нашел пищу простой и приятной, напоминающей жареное на вертелах мясо Испании: зарумянившееся и без всяких приправ, за исключением соли.
И все же охота на свежем горном воздухе не оказала желаемого воздействия на дона Юлия, размышлял иезуит, поглядывая на своего мрачного, как туча, подопечного, который сидел, ссутулившись, над кружкой с элем и наблюдал, как лопаются пузырьки и оседает пена. Попытки своих дружков и священника втянуть его в разговор он отверг, буркнув, чтобы его оставили в покое.
Королевский бастард и его свита были не единственными посетителями в таверне, и те, кто тоже сидел там, успели изрядно нализаться и чесали языками без разбору.
Два дюжих торговца солью, уже накачавшись элем, продолжали опрокидывать в себя кружку за кружкой, громко, пусть и не совсем разборчиво, обмениваясь сплетнями.
– Она кричала, просила пощадить, а он выбросил ее из замка! – проревел один из них, сжав пудовые кулаки. – Для проклятых Габсбургов выбросить богемца из окна – так, ерунда, пустяк! Мы для них все одно что яблочные очистки и кухонные отбросы!
– Он порезал ее, вот что я слышал, – отозвался его приятель с грязной кожаной повязкой на одном глазу. – Мой друг говорил, что видел, как она появилась в «Сером гусе» с зашитым черными нитками лицом. Глаза распухшие, как будто ее побили. Не могла сама идти, трактирщику пришлось нести ее в комнату, как мешок с солью. Просто чудо, что она осталась жива!
Он помолчал, сделал глоток эля и потер костяшкой пальца засаленную повязку на глазу.
Священник метнул взгляд на дона Юлия, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели на него эти слова. Меланхоличные глаза бастарда вначале заморгали, словно борясь с дурным воспоминанием, а затем он вскочил, рыча, как взбесившийся пес, и опрокинул свой эль.
Грохот разбившейся глиняной кружки насторожил двух торговцев. Перед ними вдруг возник всклокоченный человек с безумными глазами и оголенной шпагой.
– Где она?! – прорычал он. – Если дорожите своей жизнью, то скажете мне сию же минуту!!!
Мужчины вскочили из-за стола и выхватили свое оружие, готовые броситься на нападавшего.
– Стойте! – вскричал священник, вставая рядом с доном Юлием и двумя его приятелями. – Это сын его величества короля Рудольфа II, и вы, если только тронете его, окажетесь в темницах града!
Торговцы не стали убирать ножи в ножны, однако малость их опустили.
– Скажите ему, пусть уберет свое оружие! И мы сделаем то же самое! – прокричал мужчина с повязкой на глазу. – Мы ничего ему не сделали. С какой стати он нам угрожает?
– Где она?! – взревел сын императора, рубанув в воздухе шпагой.
Карлос-Фелипе придвинулся поближе к своему подопечному и зашептал ему на ухо:
– Если вы уберете шпагу, мы раскроем тайну. Мертвецы не разговаривают, дон Юлий, тайны умирают вместе с ними.
Сын короля кивнул или, скорее, дернул головой и, двигаясь одеревенело, как марионетка, опустил свою шпагу. Священник медленно и осторожно снял его руку с эфеса.
– А теперь, – сказал испанец, тяжело дыша, повернувшись к болтливым продавцам соли, – позвольте нам присесть с вами и поговорить о банщице.
Мужчины быстро выдвинули табуреты, чтобы принц и иезуит присоединились к ним за столом. Их помраченное элем сознание прояснилось. Все в Богемии знали о темницах Пражского замка, дыбе и прочих инструментах пыток, и у двоих торговцев солью не было никакого желания погостить в этих мрачных подземельях. Они рассказали дону Юлию и священнику все, что знали о таинственной банщице Чески-Крумлова.
Глава 39. Мужчина в доме Аннабеллы
Маркета почувствовала его сразу, едва только приоткрыла люк из подвала. Запах мужского пота и мускуса распространялся по дому, где веками пахло только женщинами.
Аннабелла больше не закрывала люк сундуком, поскольку теперь эта предосторожность была излишней: весь Чески-Крумлов считал своим долгом защищать поселившуюся у нее банщицу. К тому же и ночные кошмары Маркеты, в которых ее живьем замуровывали в подземелье, заставили хозяйку дома согласиться оставлять люк прикрытым только грубым шерстяным половиком.
Два дня назад Аннабелла ушла в горы – навестить могилу своей покойной матери и предыдущих Аннабелл нескольких поколений. Это было тайное место в глубине леса, известное только знахаркам, жившим в доме на улице Длоуха. Ведунья объяснила – глаза ее при этом пылали так, что из них чуть ли не сыпались искры, – что ей нужен совет духов, дабы подготовиться ко дням грядущим.
В то утро Маркета поднялась на рассвете. Много месяцев она спала допоздна, не имея под землей света, который разбудил бы ее. Те долгие часы сна помогали ей исцелиться, но теперь тело ее снова привыкло к ритму солнца и луны. Она поднялась по приставной деревянной лесенке и сдвинула крышку люка, насколько у нее хватило сил. Даже без закрывающего люк тяжелого сундука выбраться из подземелья без посторонней помощи было нелегко. Чтобы попасть в дом, приходилось протискиваться через узкую щель.
Этим утром Маркета намеревалась выпить чаю и съесть на завтрак краюху черного хлеба, а с первыми лучами утреннего солнца приступить к изучению Книги Парацельса. Но едва только она высунула голову из подполья, как ее сразу же остановил запах мужчины, а потом, также неожиданно, она увидела и его самого.
Он спал на полу – как был, в грязной одежде и сапогах для верховой езды. Тяжелое путешествие из Праги оставило его без сил.
Пока дочь цирюльника разглядывала его, широко открыв глаза, Якоб, вздрогнув, проснулся и заморгал.
– Маркета! – вскричал он, помогая ей вылезти из дыры в полу. Затем обнял девушку, крепко прижав ее к груди, и принялся целовать ее волосы.
– Ты приехал! – изумилась она. – Но ведь Аннабелла предупреждала, чтобы ты этого не делал!
– Я не мог больше ждать. Я должен был увидеть тебя, должен был объяснить… Есть нечто такое, что тяготит мою совесть. Но вначале скажи, где Аннабелла?
– Ушла в горы навестить могилы предков. Сказала, что должна посоветоваться с ними насчет своего плана.
Хорчицкий посмотрел на девушку безумными глазами.
– Плана? Какого плана? Если он касается дона Юлия, то ты не должна в нем участвовать. Едем со мной в Прагу! Немедленно!
– Нет, – покачала головой Маркета. – Я пока не знаю, в чем заключается план, но доверяю Аннабелле. Она заботилась обо мне в час нужды.
Вспыхнув от стыда, Якоб опустил взгляд в пол. Он подумал о том, как оба они, он и Аннабелла, предали Маркету в ту весеннюю ночь в Праге. Когда он проснулся на следующее утро и обнаружил нагую красавицу рядом с собою в постели, то потрясенно схватился за больную голову. От него незнакомо пахло запахом плотской любви.
