– Может, не они это были, – нахмурилась Галина, – может, похожая ситуация. Мало ли братьев-то на свете.
– Нет, они! Все сходится! Прошлое лето, июнь месяц. Имен я не помню, но это точно они! Потому что, когда его в палату перевели, Райка иногда слышала, о чем они между собой говорили. Все о женщине какой-то балакали. Больной все волновался «А какой у нее голос был суровый или нежный? Что конкретно она обо мне спрашивала? Как среагировала, что я сейчас не один? Не упадет ли в обморок, когда увидит, как я постарел?» И прочее в этом духе.
Катя, бледная, как мел, слушала Лидочку. Губы ее побелели, руки дрожали. Порывшись в сумке, Вавочка протянула ей таблетку валидола.
– Ну, и как же он умер? Рассказала тебе твоя подружка-болтушка? – недовольно спросила Галина.
– А вот так и умер. Во сне. Сердце остановилось. Никто ничего и не понял. Спит и спит человек. Лицо спокойное, загорелое, на умершего совсем не похожее. И старший не понял. Заглянул в палату, видит – спит брат. Сидит в коридоре с термосом и вдет, когда проснется. Он ему каши из дома носил, нашим не доверял. А когда Райка градусники ставила, все и обнаружилось. И еще она говорила, когда тело на каталку перекладывали, простыня с лица соскользнула. Вся палата видела, и санитары подтвердили – покойник-то вроде как улыбался, будто довольный чем-то…
По лицу Кати медленно катились слезы. Галина тяжело поднялась с топчана и направилась к морю. Ее полная фигура в развевающейся юбке застыла, словно статуя рыбачки, ожидающей судно с уловом. Вавочка сосредоточенно сооружала новую чалму из желтой косынки и перстня с малахитом. Лидочка переводила взволнованный взгляд с одной женщины на другую. Она почему-то чувствовала себя виноватой.
– А может, правда – совпадение? Бывает же… – проговорила она чуть слышно.
Глава 16. Пропавший
Москва встретила разнообразием новостей. Отец вставал уже каждый день и занимался несложными домашними делами. После обеда он позволял себе прилечь до вечернего чаепития. Мать повеселела и не жаловалась на самочувствие. Баба Зоя шепнула Кате, что в ее отсутствие заезжал Евгений с важным и печальным известием его многострадальная супруга отошла в мир иной. Болезнь перешла в острую стадию, и спасти бедную женщину не удалось. Его долгое исчезновение перед Катиным отъездом объяснялось этими трагическими обстоятельствами. В данный момент он занимается похоронами, но, как только управится с делами, обещал навестить Катиных стариков и привезти новые чудодейственные лекарства.
Необходимость ежедневного присутствия в доме родителей отпала, и Екатерина перебралась к себе, готовясь к возвращению Алешки. Да и баба Зоя, прижившись у друзей, пообещала не оставлять их, пока отец окончательно не встанет на ноги.
В рыбном НИИ царила обычная скука. Коллеги поприветствовали ее в условно вежливой форме, и только две приятельницы искренне обрадовались ее появлению. Катя снабжала их модными журналами из ведомственного киоска Евгения и считалась предводителем отчаянной тройки, совершавшей гурманские набеги на захудалый ресторан «Фрегат» прямо во время работы. Он находился в двух шагах от института и славился единственным блюдом – классической рыбной солянкой. Без своего атамана девушки на такие проделки не отваживались. Апатичный шеф выразил дежурный восторг по поводу ее выхода из отпуска, и она призналась себе, что если бы исчезла отсюда навсегда, никто бы и не заметил.
Она сидела на диване, убавив звук телевизора. Георгий звонил вчера, значит, сегодня звонок маловероятен. Он один ухаживал за братом. Перевозить больного в родной город врачи пока не рекомендовали. Виктория обещала сменить дядю, но ее приезд все откладывался. Киевское начальство со скрипом согласилось предоставить Георгию месяц за свой счет, выразив неудовольствие его затянувшимся отсутствием.
Эти мысли занимали все ее внимание, и дверной звонок Катя услышала не сразу.
– Женя? – неожиданно обрадовалась она, увидев в дверях статную фигуру и усталое, но по-прежнему красивое лицо. – Извини, задремала, а Алешка спит уже.
– И хорошо, что спит. Я, собственно, к тебе.
Она с улыбкой наблюдала, как тщательно он вытирает ноги, развернув коврик почти перпендикулярно порогу. Они прошли на кухню, и Катя поставила чайник. Евгений сидел на диване и исподлобья смотрел на нее, долго не решаясь начать.
– Ну, отдохнула? – выговорил он наконец. – Загорела, смотрю.
– Да какой там отдых, меньше недели… – она тоже с трудом подбирала слова.
– Слышала о моих новостях?
– Конечно. Прими соболезнования, Женечка. Как дети перенесли?
– Спасибо, держатся. В принципе, все были готовы. Сестра переехала к себе и забрала их с собой. Пусть сменят обстановку, она над ними, как наседка. – Евгений замолчал, глядя в темное окно. – Хочу спросить… – он запнулся. – Ты как? Как твои дела? Замуж собираешься?
Катя хотела ответить «Да, собираюсь», но почему-то не смогла произнести эти два коротких слова.
– Понимаешь, – начала она, – существуют проблемы, не от нас одних зависящие…
– Я не спрашиваю тебя о ваших проблемах, – оборвал он ее, сделав ударение на слове «ваших». – Я хочу поговорить о наших. По крайней мере, о моих ты должна знать. Суть такова я все тот же. Без изменений. Сейчас, конечно, рановато, но после положенного времени… я готов! – резко закончил он.
– Готов? К чему? К выполнению долга? Обещаний молодости? Похвально.
– Твоя ирония не по адресу, – нахмурился он. – Если не забыла, я всегда отвечал за свои слова. Раньше не врал, и сейчас не вижу необходимости. Так бы и сказал прости, но поезд ушел. Говорю, как есть семафор зеленый, паровоз под парами, машинист курит в сторонке в ожидании vip-пассажирки.
– И простил ей попытки прокатиться на других видах транспорта? – улыбнулась она, удивленная непривычной терминологией.
– Это пассажирка должна простить машиниста, – негромко сказал Евгений. – Если бы его паровоз не встал на ее пути, она давно улетела бы на «Боинге» в страну Счастья.
Катя всмотрелась в утомленное лицо, когда-то поразившее ее строгой красотой и уверенным взглядом умных карих глаз. Вспомнила, какой мальчишеской веселостью загорались порой эти глаза, с какой преданностью светили ей долгие годы. Каким бесстрашием умели зарядить на крутых жизненных поворотах, с какой мудрой снисходительностью закрывались перед бестактностью неопытной юности. И какой пьянящей нежностью наполнялся в иные минуты этот твердый взгляд.
– Да, ладно, Жень, не переживай, – улыбнулась она, пытаясь рассеять тяжелое впечатление от его иносказаний. – Ты же знаешь, что пассажирка кое-где все же побывала. Даже проезжала мимо страны Счастья и махала ей из окошка. Кстати, что слышно о платформе «Прекрасная незнакомка»? – не удержалась она. – Разве она еще не стала узловой станцией и не переименована в «Гранд Аморе»?
