— То-то ваши чудо-храбрецы уже побежали со всех фронтов, — усмехнулся немец.
— А ваши не побежали? У вас, наоборот, все рвутся в окопы? Когда мы придем к власти, мы будем до победного конца... до победного!
— Извините мое замечание, — сказал немец, наклоняясь к Ленину и обдавая его запахом рульки. — Мы в Швейцарии, это нейтральная страна, и я не хотел бы играть на межнациональных разногласиях и тем более обижать революционера. Но я не всегда занимался продовольствием, я бывал и на фронтах... и позвольте честно вам сказать, что бездарнее русского солдата и офицера я не видывал еще никого.
Он откинулся на стуле и расхохотался. Ленин ненавидел этого человека.
— Стало быть, вы считаете русских недоумками?
— Я вообще считаю русских неполноценной нацией, — почти ласково сказал мерзавец-штабист. — Русские не имеют принципов. Русские не знали института рыцарства. Русские мужчины и русские женщины почти ничем не отличаются друг от друга. Русская армия — пфуй, нуль. Я горячо сочувствую русским революционерам: у них получится разрушение России, и это дело прекрасное, давно назревшее. Но выстроить на этом месте что-то новое они не смогут, нихтц! Русская революция завершит то, что начали наши доблестные солдаты.
— Вы говорите, — спокойно спросил Ленин, — что русские бездарны как нация?
— Я именно это и говорю, — радостно подтвердил немец.
— Не угодно ли вам попробовать одну русскую национальную забаву? — осторожно начал Ленин. — У нас в это умеют играть даже дети. Посмотрим, что нам сейчас покажет офицер германского генштаба, лучшего из генштабов! Видите вы эти три наперстка?
— Вижу, — признался немец. — И что?
— Шарик видите?
— Конечно. У меня хорошее зрение.
— Раз хорошее, сумеете угадать, под каким наперстком я спрячу шарик?
— Что тут угадывать, — пожал плечами немец.
— Ничего, конечно, ничего... сущий пустяк... Ну-с, кручу-верчу, обмануть хочу... — Руки Ленина замелькали с необыкновенной скоростью. — Где шарик?
— Вот, — немецкий толстый палец уверенно ткнул в центральный наперсток.
— Посмотрим, посмотрим... Ах ты, какая досада! Ошибся сверхчеловек, а? Повторить не желаете?
— Желаю, — засопел немец.
— Только уж за деньги. Извините, но мы, русские, без денег не играем.
— Мы, немцы, тоже не играем без денег, — обиделся штабист.
— Так уговор: если не отгадаете — десять марок. Идет?
— Идет. — Немец впился глазами в короткопалые, пухлые ленинские ручки.
— Кручу-верчу, обмануть хочу... Ну, где?
— Что это вы там шепчете? — подозрительно нахмурился немец.
— Русское заклинание. Внимания не обращайте, ваши успехи не от заклинания зависят. Где шарик?
— Вот, — твердо сказал офицер. Как все офицеры, в особенности штабные, он был человек упрямый и последовательный.
— Вот и нет. Десять марок позвольте. Еще не угодно ли?
Штабисту жаль было десяти марок. Рулька стоила двадцать.
— Угодно, — брякнул он.
— Ну, будет, — сказал Ленин через час, отдуваясь и вытирая пот со лба. — Поняли ли вы, герр Штромель, что русские народные забавы не так просты, как кажется немецкому офицерству?
— Нет, еще, — пыхтел немец. — Я разгадаю, я должен... Вы врете, что это умеют мальчишки. Вы фокусник!
— Я же вам и с засученными рукавами показывал! — возмутился Ленин. — Какой фокусник так может? Это просто вы не наблюдательны, потому что самонадеянны.
— Вы не можете так уйти! — крикнул Штромель. — Я требую еще!
— Последний раз, — сказал Ленин. — Вы и так мне передали почти тысячу марок, это по военному времени немалые средства.
— Я свободно располагаю средствами, герр Ленин! — возмутился Штромель (в процессе игры они друг другу представились, и Штромель даже поинтересовался у Ленина, не еврей ли он, — на что Ленин ответил, что нет, а если бы и был евреем, то считал бы это за честь; Штромель криво усмехнулся и сказал, что честь сомнительная и даже русским быть лучше).
— Я готов сейчас сыграть на всю эту сумму!
— Готовы? — спросил Ленин, лукаво блеснув карими глазками. — Смотрите, герр Штромель, у нас, русских, слов назад не берут и долги платят вовремя!
— Вы на что намекаете?! — взревел штабист.
— Ни на что, — мягко сказал Ленин, — я просто имею честь вам объяснить правила игры!
— На все! — заорал Штромель. Ручки Ленина стремительно заметались по столу.
— Ну, где?
Штромель тяжело задумался.
— Здесь, — решился он наконец.
— Посмотрим, — пожал плечами Ленин. — Ах ты, обида какая... — Он с садической медлительностью приподнимал наперсток. — Ну... ну... ну?! Алле-оп! — и он с торжествующей улыбкой показал офицеру абсолютно пустую поверхность стола.
Некоторое время Штромель потрясенно молчал.
— Я должен осмотреть ваши... приспособления, — сказал он наконец. — Вы сами понимаете, что речь идет о сумме серьезной...
— Так я предупреждал! — воскликнул Ленин. — Или вы скажете, что я силой у вас выманил эти средства?
— Я ничего не отрицаю, — тихо сказал Штромель. — Я требую только показать мне наперстки.
— Да ради бога, — согласился Ленин. — Только отдайте потом. Мы, русские, всегда отдаем чужое...
— Герр Ленин! — заревел офицер. — Ваш выигрыш... (Он хотел сказать «сомнительный выигрыш», но остерегся — у русских революционеров были странные, радикальные представления о чести, они могли и на дуэль вызвать.) — Ваш выигрыш не дает еще вам права делать неприличные намеки!
«Ишь его разобрало, — удовлетворенно подумал Ленин. — Жалко марок-то. Надо было на франки играть, хотя и так, прямо скажем, недурно...»
Он протянул Штромелю шарик и три серебряных наперстка. Офицер долго нюхал их на предмет тайного клея, проверял на магнитные свойства (вдруг в шарике железные опилки, и наперсток притягивает его), искал в наперстках второе дно, попросил Ленина показать руки и с досадой подумал, что эти пухлые ручонки, наверняка совершенно бесполезные в бою, только что вытащили из него почти все его месячное содержание; ненависть его к русским возросла до небывалых пределов, и на фронте он сейчас, вероятно, сотворил бы чудеса, — но рыцарь-тевтонец обязан платить долги.
— Вы мне еще заплатите, — прошипел он, доставая банкноты. — Так заплатите!
— Настоящий мужчина легко расстается с деньгами, — пошутил Ленин. — Нету в вас этой французской легкости...
— Французы — еще одна неполноценная нация! — рявкнул Штромель.
— Да, да, конечно. Может, вы и им в брик-а-брак проигрывали?
— Герр Ленин! Еще слово, и я вас вызову!
— Полно, полно. — Ленин терпеть не мог дуэли, с него вполне хватило эксперимента в Лонжюмо. — Я вам еще пивка поставлю — у нас, русских, принято, чтобы выигравший ставил проигравшему...
«Этим ты не отделаешься», — подумал Штромель, но пиво принял.
Ленин ушел, унося две тысячи немецких марок, а офицер германского генштаба выпил еще литр пива и окончательно разъярился.
— Кто он такой! — вслух буянил немец. — Неполноценная нация! У меня, офицера германского генштаба! Тевтонского рыцаря!
— Герр чем-то недоволен? — спросил его кельнер с мягким цюрихским акцентом. Нейтралитет совершенно разложил эту страну — даже немецкая, лучшая ее часть отличалась непозволительной, бабьей деликатностью. Штромель (прибывший в Цюрих, разумеется, с куда более деликатной миссией, нежели закупка провианта) ненавидел Швейцарию за подчеркнутый нейтралитет. Это было предательство рыцарского духа, ибо воинственность есть главная добродетель германца. Нейтральных рыцарей не бывает.
— Русский революционер только что получил от меня две тысячи марок! — орал он. — От меня, офицера германского генштаба!
Кельнер отлично знал этот тип редко напивающихся служак. В их опьянении есть одна чрезвычайно опасная стадия — точнее говоря, доза: между двумя и тремя литрами пива или первой и второй бутылками шнапса. В Швейцарии даже в военное время не было ограничений на продажу спиртного, тогда как в воюющей Германии люди давно отвыкли от солидных доз; стремясь нейтрализовать посетителя, он поспешно принес ему новую кружку пива. Скандалящий немец не сделал бы чести заведению.
— Вы видели этого господина? — спросил немец кельнера. — Этот плотный, картавый!
— Да, видел. Вы казались дружески беседующими, потом он показывал вам фокусы.
— Фокусы! Он оскорблял немецкий дух чертовой русской азартной игрой. Он гипнотизировал меня. Он украл у меня две тысячи марок!
— Это серьезная сумма, герр офицер, — поклонился кельнер. — Если угодно, я вызову полицию.
— Да, да! Немедленно полицию! Чортов русский революционер, он, может быть, опасен для швейцарского строя...
Кельнер прекрасно знал русского революционера Ленина и понимал, что если кто и опасен для швейцарского строя, то уж никак не этот круглый человечек с патологической страстью к болтовне и мелкому надувательству. Ленин часто бывал в «Воскресной утехе» и никогда не буянил, потому что от выпитого только добрел. Обращаться в полицию, разумеется, он не собирался, да и офицер при слове «полиция» насторожился. Миссия его была слишком деликатна, чтобы светиться в участке. В нейтральной Швейцарии он принимал донесения своего французского агента.
