– Таша занимается живописью. Но, увы, она замужем за книготорговцем, а он ужасно ревнив.
– Мне нет дела до чьих-то мужей. Это несносное племя, от которого стоило бы избавиться. Но… что это с ней? – И Мишель Форестье со всех ног бросился к Таша, которая чуть ли не упала в его объятия. Он помог ей дойти до стула, и она попросила Фелисите принести ей стакан воды.
– Что с вами?
– Здесь так душно!
– Вам лучше?
– Да, только слегка подташнивает, – пробормотала она.
Воспользовавшись моментом, Мишель Форестье сунул клочок бумаги в ее сумочку.
– Тут имя и адрес, умоляю, не откажите в свидании! Увидев вас, я почувствовал…
Подошла Фелисите с водой, и он умолк. Таша, сделав глоток воды, поднялась.
– Благодарю. Мне пора домой.
– Позвольте хотя бы нанять для вас экипаж.
– Спасибо за заботу, но, думаю, мне лучше пройтись.
– Одной?! Ночью?! После того, что с вами было? Я вас провожу…
– Нет, мсье. Этим займусь я, – остановил его стройный, гладко выбритый мужчина с каштановыми волосами.
К удивлению Форестье и его тетушки, Таша не протестовала. Они изумленно смотрели, как пара удаляется.
– Если она так легко согласилась уйти с этим Кемперсом, – буркнул Форестье, – то почему противится моим ухаживаниям?..
– Ты взял фамилию матери, Ганс? – поинтересовалась Таша, когда они зашли в кабачок на площади Одеона.
– Я решил навсегда покончить с прошлым. Поскольку мы с Фридой разошлись, я…
– Значит, ты ее бросил, – Таша старалась говорить непринужденным тоном. – И наверняка нашел новую Галатею. Кто она, певица, писательница, художница, скульпторша?
Они сидели так близко друг к другу, что она спрятала руки под стол, чтобы устоять перед искушением и не погладить его по макушке, как часто делала когда-то.
Он грустно рассмеялся и, осушив полкружки пива, ответил:
– Ошибаешься, это она меня бросила: влюбилась в офицеришку из Лейпцига. Теперь они растят нашего отпрыска.
– У тебя есть сын?
– Гельмут, ему уже пять. А у тебя?
– Я вышла замуж за книготорговца, его зовут Виктор Легри, и мы очень любим друг друга. Детей у нас нет.
– Понятно. Судя по всему, он тебя никогда не критикует. Поэтому в твоих картинах, хотя ты, несомненно, выросла по сравнению с берлинским периодом, слишком много светлых оттенков, да и перспектива порой искажена. Или таков твой авторский замысел?
Таша решила не отвечать на этот укол.
– Ты шпионил за мной? – спросила она.
– Я в Париже уже два месяца. Старые связи помогли мне получить доступ к частным коллекциям, в том числе к тем, в которых есть и твои работы.
– Я должна гордиться таким интересом? И поблагодарить тебя за похвалу?
– А почему бы и нет? Ты ведь ничего не забыла. А мы с тобой пережили незабываемые моменты…
– Да, втайне от твоей жены. И не говори, что ты страдал из-за нашего разрыва!
– Страдал.
– И сожалеешь, что мы расстались…
В ожидании ответа ее сердце ухнуло куда-то вниз.
– Да, – ответил он серьезно.
– Слишком поздно, Ганс!
– Я знаю. И все равно рад тебя видеть. Ты сердишься на меня, но… То, что я говорил тебе по поводу твоих работ, я считал правильным тогда и не изменил своей точки зрения сейчас. Не смотри на меня так! Ты очень талантлива, и хотя мои замечания казались тебе обидными, я лишь хотел помочь. Мне тоже не удалось избежать нападок, но именно искренние оценки настоящих друзей помогли мне добиться успеха.
– Браво, Ганс! – с иронией воскликнула Таша. – Раз уж тебя превозносит до небес Роден, думаю, ты и правда способен разъяснить, что подразумевается под правильной перспективой и композицией.
Он печально вздохнул.
– Ты ничуть не изменилось. И все равно мне жаль, что ты меня оставила…
– Сначала я, потом твоя супруга. Не повод ли задуматься? Может, женщин раздражает твой менторский тон?
– У каждого свои недостатки. Однако признай: мы очень подходим друг другу. Никогда, слышишь меня, и ни с какой женщиной – ни до тебя, ни после – я не испытывал такого физического наслаждения.
Очарованная звучанием его бархатистого голоса, Таша погрузилась в их общее прошлое. Воспоминание о желании, которое он ей внушал и с которым она неистово боролась, заставило ее прийти сегодня в кафе «Прокоп». Но она горячо любила Виктора, и с ним ей было хорошо, ведь их связывала любовь, основанная на взаимном уважении… Неужели все дело в том, что Ганс был ее первым мужчиной, и ее тело до сих пор помнит его ласки?
Она встала.
– Мне пора, прощай.
– Ладно тебе, давай помиримся. Да, я справлялся о тебе. Заходил на улицу Сен-Пер, беседовал с Виктором Легри. Должен признать, как это ни горько, он славный человек.
Таша в ужасе посмотрела на него.
– Он знает, кто ты?!
– Нет, успокойся. Я для него обычный клиент. К тому же скоро покину Париж.
Таша ощутила облегчение и одновременно легкую грусть.
– Подожди меня, – попросил он. – Я на минутку зайду в «Прокоп», чтобы объяснить, куда запропастился, и вернусь, чтобы проводить тебя домой. Обещаю, буду вести себя благоразумно.
Когда он ушел, Таша захотелось ускользнуть. Зачем ей возвращаться в ту, другую жизнь? И все же она почему-то осталась, дождалась его возвращения.
– Ну вот, я испачкалась маслом, не поищешь мне «Бензин Коллас»[200], сынок? – попросила Эфросинья, лакомясь форелью с миндалем.
Жозеф недовольно поморщился, но повиновался. Айрис и Кэндзи молча переглянулись.
– Мсье Мори, какая неприятность! Я прочла в одной из газет, которые рву для туалета, что цунами ужасной силы разрушил три японских провинции, погибло двадцать семь тысяч человек! Надеюсь, никто из вашей семьи не пострадал!
– Успокойтесь, мадам Пиньо, у меня нет родственников в провинциях Мияги, Ивате и Аомори.
– Тем лучше. А в Киото у вас есть родственники?
– Троюродный кузен.
– Он, наверное, как и вы, обожает прогресс. В вашей стране пустили первый электрический трамвай в двадцать шесть вагонов, который может проехать восемнадцать километров.
– Моя страна Франция, но я рад, что вы так интересуетесь Японией.
– Что ж поделаешь, если моя внучка тоже имеет к Японии отношение! Как знать, может, в один прекрасный день я отправлюсь туда вместе с вами. Вот пока и собираю информацию.
– Мама, держи свой пятновыводитель, – протянул ей бутылочку Жозеф. – Пахнет он не очень, думаю, лучше воспользоваться им после ужина. Айрис тебе поможет.
– Что ж, форель вам удалась, – заметила Эфросинья, – но, если бы ее готовила я, то жарила бы чуть дольше и добавила чуточку молока и муки. Ну и, конечно, положила бы меньше масла.
– Дорогая Эфросинья, – улыбнулась Айрис, – если путешествие к самураям, которого вы так ждете, действительно состоится, туда отправится целая делегация…
Все недоуменно смотрели на нее, не понимая, к чему она клонит. Айрис смущенно потупилась:
– У нас скоро будет прибавление…
Кэндзи и Жозеф молча уставились друг на друга. Эфросинья поперхнулась.
– Что… Что это значит? – пробормотал Жозеф.
– Я сегодня была у доктора Рейно, и он подтвердил: я беременна. Малыш родится в апреле следующего года.
Жозеф был рад и напуган одновременно. Прокормит ли он еще одну кроху?
Он поцеловал Айрис, и Кэндзи тоже обнял дочь, мечтая о внуке. Что до Эфросиньи, то она скороговоркой забормотала свои: «Хвала Господу!», «Иисус-Мария-Иосиф!» – и всевозможные советы.
– Надо ввести в рацион хоть немного мяса, не то родите хилого мальчишку с соком репы вместо крови в венах! И вообще, с сегодняшнего дня я беру стряпню на себя!
– Меня зовет Дафнэ, извините… – сказала Айрис и вышла.
– У тебя будет сестричка! – объявила она малышке и добавила то, что не решилась сказать в лицо свекрови: – А я все равно не стану есть мясо! И сама буду готовить!
Она села за пианино. Ей никак не давалось адажио из Первой сонаты Баха. Айрис знала, что у нее нет способностей пианистки, но ей нравилось играть. Она мечтала о том, что у Дафнэ, когда малышка подрастет, это будет получаться лучше, чем у матери. А еще о том, что во время беременности у нее будет время, чтобы закончить сказку о коте с острова Мэн и даже начать новую, о тигре-вегетарианце, начало которой она придумала бессонной ночью.
Жозеф, Эфросинья и Кэндзи тоже пришли в гостиную. Жозеф, не вслушиваясь в неуверенные звуки, извлекаемые женой из инструмента, погрузился в мысли о своем творчестве, которое – он этого страстно желал – в конце концов принесет ему успех и богатство. Теперь ему придется содержать четверых, а это не так-то легко! Он вновь вернулся к сюжету романа «Адский фиакр», но довольно скоро зашел в тупик.
«Ну хорошо, начало у меня есть, но что же будет дальше?..» – спросил себя Жозеф и почти тут же задремал под звуки Баха.
Эфросинья мысленно подсчитывала пеленки и слюнявчики, которые предстояло приобрести, не говоря уже о колыбельке, ее тоже придется покупать, ведь колыбельку Дафнэ непутевые сын и невестка зачем-то отдали в пользование двум гадким собачонкам, которые моментально разгрызли ее в щепки.
