Тем временем Кэндзи представлял себя старым, сгорбленным, опирающимся на любимую трость с набалдашником в форме лошадиной головы, в сопровождении целой толпы озорников. Еще один внук? Значит, старость уже на пороге! Расстроенный, он вышел на улицу, сославшись на мигрень. Но путь его лежал не на Сен-Пер, нет! Он нуждался в поддержке: ему хотелось получить доказательства того, что он еще полон сил.
Когда он позвонил в квартиру на улице Дюн, Джина уже собиралась ложиться спать. В расшитой гладью сорочке из белого нансука[201] и чепчике с оборками, она стелила постель. Ее кровать стояла в углу просторной комнаты с палевыми обоями, где висели вперемешку копии японских гравюр и акварели Таша.
Она приоткрыла дверь. Кэндзи был взволнован, он прерывисто дышал:
– Прости, что пришел без предупреждения! Я так хотел тебя видеть, ждать не было сил… Мысль о том, что проведу эту ночь в одиночестве, для меня невыносима. Если я мешаю, готов подремать на диване, а завтра рано утром уйти…
Джина легонько стукнула его кулачком в грудь, делая вид, что рассержена, хотя в глубине души ликовала.
– Кажется, мы договорились…
– Умоляю, всего один поцелуй, чашка зеленого чая, и я уйду!
– Ну уж нет, я тебя не отпущу! Значит, ты меня любишь?
Ей хотелось услышать от него эти слова, ведь до сих пор он всегда уходил от прямого ответа.
– Ты сама знаешь.
– Так скажи это!
Он сжал ее в объятиях.
– Да, люблю!
Виктор метался по квартире как тигр в клетке: спальня, лаборатория, кухня, коридор, спальня. Кошка следовала за ним, но он ее не замечал.
Таша рассердится! Что придумать в свое оправдание, как объяснить ей, почему он не пришел в «Прокоп»? И почему она задерживается? Рассказать ей про это самоубийство? Или убийство… Нет, она придет в ярость, узнав, что он начал очередное расследование! А еще его мучила мысль о том, что он скрыл от полиции завещание Тетушки…
Он услышал шаги и голоса. Подошел к окну. Две нечеткие тени на тротуаре то расходились, то сближались. Таша. Но не одна. Мужчина поддерживал ее под локоть, а она склонилась головой к его плечу, а он шел прямо, словно не замечая ее восхитительной близости. Внезапно Таша резко повернулась и очень быстрым шагом направилась в мастерскую. Мужчина несколько секунд помедлил и двинулся к воротам.
Виктор стоял, прижав лоб к стеклу, и слушал, как неистово бьется сердце. Наконец, сделав над собой усилие, пересек двор. Войдя в мастерскую, увидел на кровати Таша. Она зажгла всего одну свечу и теперь лежала неподвижно.
– Прости, я не мог… у меня возникла проблема. Торговка, которая обещала книги… она… Что с тобой, ты заболела?
– Нет, просто устала. Все эти самодовольные мазилы, не признающие женщин в искусстве… А еще я снова столкнулась с антисемитизмом. Мне стало плохо. Знакомый Ломье подвез меня на фиакре.
– Я звонил, чтобы предупредить, но тебя уже не было дома… Ни с Кэндзи, ни с Жозефом мне тоже не удалось связаться…
– Это неважно, любимый, ты ничего не потерял, эта выставка – просто собрание безвкусицы!
– Ты останешься здесь?
– Ты иди, я скоро приду.
Виктор вернулся в квартиру. Он солгал ей, она ему тоже. От этой мысли его затошнило. Он запер кошку на кухне и нырнул под одеяло. Когда Таша легла рядом, ему захотелось ее обнять, но она отвернулась.
Виктора мучило чувство вины. Ну почему он не пошел в кафе «Прокоп» прямиком с Кур де Роан? Все из-за этого инспектора!
Наконец все мысли оставили Виктора, и он отдался во власть Морфея.
А Таша снилось, что ее преследует разъяренная толпа, и в последнюю минуту ее спасает от толпы брюнет, чье лицо она никак не может разглядеть.
Глава одиннадцатая
17 сентября
Ночь была теплой. Через несколько часов дневной свет проникнет сквозь шторы, и все пойдет своим чередом. В полумраке Огюстен Вальми не различал коричневые прямоугольники бежевых обоев, которыми были оклеены стены, и кабинет казался ему почти приятным.
Он зевнул, посмотрел на свои ногти и удобно устроился в кресле, приготовившись выслушать судебно-медицинского эксперта.
– Рассмотрев под микроскопом полотенце с кухни мадам Пийот, – начал тот, – мы обнаружили мельчайшие частички эпидермиса, которые могли попасть туда, если бы шею сильно сдавили вафельной тканью. Таким образом, жертву могли сначала удушить, а затем повесить.
– А более точный вывод сделать нельзя?
– Убийцы редко вешают свои жертвы.
– Не так уж мало самоубийств, которые принимают за убийства, привлекая к ответственности невиновных. Дело Каласа[202] – самый известный тому пример.
– Того самого, в защиту которого выступил Вольтер?
– Именно. Эксперт, утверждавший, что Жан Калас убил собственного сына, в прошлом сам был палачом. У него спросили, мог ли человек повеситься на притолоке двери, и он ответил, что такое случается – хотя и редко.
– Зачем нам обсуждать события двухвековой давности?! Лучше скажите, что нам дают эти частички кожи на полотенце?
– Этого недостаточно для подтверждения версии об убийстве. Мадам Пийот могла и сама им вытираться… Однако когда шею затягивает удавка, от нее остается характерный след, так называемая странгуляционная борозда. При суициде она почти горизонтально идет через гортань и трахею, в то время как у повешенных поднимается к затылку. В данном случае мы имеем второе, то есть мадам Пийот сначала была задушена, возможно, с помощью полотенца, а затем повешена.
– Следовательно, это убийство?
– Согласно установленным фактам, да.
Огюстен Вальми покинул полицейское управление только к двум часам ночи. Он возвращался домой пешком, вдоль Сены. Поравнявшись с мостом Нотр-Дам, он почему-то вспомнил Жавера из «Отверженных». Именно здесь глубокой ночью, терзаемый угрызениями совести, тот бросился в воду. Огюстен Вальми вздрогнул. Ему был симпатичен инспектор, старавшийся держаться холодно и отстраненно, но не чуждый человечности и сострадания. «Отверженные» и упомянутое сегодня дело Каласа вызывали в нем меланхолию, он терял уверенность в себе.
– Не нравится мне эта история… Однако если эту несчастную женщину все-таки убили, я это выясню. Прежде всего следует найти мотив.
Кошка вьюном вилась вокруг ног Виктора и пронзительно мяукала, требуя еду. Он даже не сразу услышал стук в дверь. Едва успев накинуть халат, Виктор провел инспектора Вальми в фотолабораторию, чтобы Таша могла одеться. С взъерошенными после сна волосами и в халате он стоял перед безукоризненно одетым полицейским и чувствовал себя не в своей тарелке.
– Чем обязан столь раннему визиту?
– Примите мои извинения, я, должно быть, вытащил вас из постели. Но меня ждет тяжелый день, и я решил начать его с визита к вам, потому что у меня хорошая новость. Сегодня ночью мы изучали бумаги мадам Пийот. Своим наследником она назначила вас, мсье Легри, отписав вам все свое движимое имущество. Вам надлежит уплатить налоги и расторгнуть договор аренды на квартиру и сарай. Вот ключи.
«Вот все и выяснилось!» – подумал Виктор.
– Вы пришли, чтобы меня арестовать?
– Почему?
– Но у вас есть отличный мотив!
Огюстен Вальми изобразил улыбку.
– Ну что вы, мсье Легри, разве я могу заподозрить в вас преступника? Среди безделушек мадам Пийот нет ничего ценного, а продажа всего этого добра отравит вам существование на несколько недель, если не больше. Если только последнюю волю мадам Пийот не оспорит какой-нибудь неизвестный нам родственник. Впрочем, судя по всему, она была совершенно одинока. Версию о самоубийстве подтвердило медицинское освидетельствование, которое погибшая проходила еще в июле: мадам Пийот страдала серьезным заболеванием сердца. Она была обречена и, вполне вероятно, знала об этом. Следовательно, мы не будем производить вскрытие.
– Вскрытие? Кто-то умер? – воскликнула Таша, входя. Она была в бледно-зеленых блузке и юбке, и этот цвет очень шел к ее белой коже и рыжим волосам, свободно спадавшим на плечи.
«Какая хорошенькая!» – подумал инспектор Вальми.
– Мадам Легри? Я инспектор полиции Вальми.
Таша вопросительно посмотрела на Виктора. Он сделал вид, что занят кошкой.
– Доброе утро, мсье Вальми. Если я вам не нужна, не буду нарушать ваш тет-а-тет.
– Ошибаетесь, мадам, требуется ваше присутствие. О, это пустая формальность! Скажите, ваш супруг не отлучался от вас в ночь со вторника на среду?
– Позвольте, но… – возмутилась Таша.
– Дело в том, что вчера он имел несчастье обнаружить тело некоей мадам Пийот, старьевщицы. Ее повесили… Невиновность вашего супруга очевидна, однако я обязан взять у вас свидетельские показания, таков порядок.
Виктор боялся поднять голову и встретиться глазами с Таша, а потому по-прежнему гладил кошку.
– Теперь ошибаетесь вы, мсье Вальми. Разумеется, я в курсе дела, мне всего лишь хотелось вас проверить. Да, муж был со мной этой ночью, как и всегда. И надеюсь, так будет и впредь.
