этот вопрос, что ему известно и о чём он догадывается. Анри не торопил, ожидая, пока молодой человек заговорит сам.
Прошло достаточно времени, чтобы можно было сосчитать до десяти.
Андре слегка наклонил голову — это можно было истолковать как кивок — и снова принялся наливать вино. Заткнув кувшин и оставив его на столе, он с двумя кубками в руках подошёл к очагу, где сидел молча наблюдавший за сыном мессир Анри. Так же молча юноша вручил отцу кубок, тоже уселся и уставился в сердце пылающего очага.
— Как побываешь в Англии, где вечно сыро, холодно и знобит, так начинаешь дивиться, что и здесь летом, во Франции, ночью нужно разжигать огонь.
— Но здесь вовсе не Франция. Мы в старом каменном замке в Западной Бургундии — мрачном и сыром, по которому гуляет ветер, куда ни зимой, ни летом не проникает солнечный свет. Здесь всегда холодно. И ты уклоняешься от ответа на вопрос.
— Нет, отец. Вовсе нет.
Андре поднял глаза.
— Просто я ещё не подобрал нужных слов.
— Почему? Неужели ответить так трудно? Мы здесь вдвоём, и, что бы ты ни сказал, нет риска, что тебя обвинят в нарушении вассальной верности. Я сразу понял по твоему лицу — у тебя с королём произошла какая-то размолвка. Но Ричард был тобой доволен, когда мы разговаривали сегодня, поэтому размолвка не может быть серьёзной. Будь она серьёзной, ты попал бы в опалу, а то и в тюрьму.
— Верно. Я мог бы быть даже казнён. Всё верно, отец. Но вспомните — вы сами предупреждали: если какие-нибудь черты характера Ричарда мне не понравятся, следует держать это при себе. — Андре пожал плечами. — Что ж, я так и сделал. Да, я столкнулся кое с чем... неприятным. С тем, чего не искал и не думал найти в короле.
— Неприятным. Всего лишь?
— Всего лишь, если не забивать этим голову, что я и пытаюсь сделать. Потому что иначе лёгкая неприязнь грозит перейти в отвращение.
— Хмм. Так расскажи, что за случай вызвал у тебя такие чувства.
Лицо Андре стало суровым.
— Это вовсе не случай, отец, всё гораздо хуже. К сожалению, речь идёт о неотъемлемой черте характера короля... Об изъяне, с которым я не могу смириться.
При виде холодного неодобрения на строгом лице сына мессир Анри почувствовал, как по шее пробежали мурашки. Первое, что ему пришло в голову, — это всем известная склонность Ричарда к мужеложству.
— Вы ненавидите евреев, отец?
— Что?
Подобного вопроса Анри никак не ожидал и был сбит с толку.
— Ненавижу ли я... Нет, я не испытываю ненависти к евреям.
Но потом, поколебавшись, Сен-Клер-старший с недоумением осведомился:
— А тебе-то какое до них дело? Почему ты меня об этом спросил?
— Простите. Большинство людей, как я посмотрю, их ненавидят. Евреев называют убийцами христиан.
Андре нахмурился, а когда заговорил снова, голос его звучал тише:
— Ричард... Ричард не любит евреев.
В глубине души Анри почувствовал нарастающее облегчение.
— Понятно. И это производит на тебя неприятное впечатление? — Он серьёзно кивнул, не ожидая ответа Андре. — Что ж, мнение Ричарда разделяют многие. Но, принимая во внимание твоё прежнее восхищение этим человеком, думается, я понимаю, почему ты в нём разочаровался, особенно если он не делает секрета из своей неприязни. Но нелюбовь к евреям — всеобщее поветрие, распространённое не только здесь, в Анжу или в Аквитании, но и по всему христианскому миру. Тем паче что такая нелюбовь не порицается, а порой даже поощряется церковью.
Анри помолчал, подумал и задал новый вопрос:
— Скажи мне вот что, сын. Неприязнь к евреям коробит тебя во всех или только в Ричарде?
— Он король, отец. Его поведение подаёт пример всему народу. А в Англии многие из его подданных — евреи.
— Ну-ну!
Старый рыцарь увещевающе поднял руку.
— Успокойся. Очень многие не согласились бы с тобой. Существует распространённое мнение, что евреи — всего лишь евреи, ни больше ни меньше, в какой бы стране они ни жили. У евреев своя, особая вера, они живут замкнуто, сторонясь остальных людей, если только речь не идёт о делах. Они дают деньги в рост, что заказано христианам, и, хотя проживают во владениях христиан, не приносят вассальной присяги ни одному из сеньоров. Поэтому евреи Англии навсегда останутся евреями и никогда не станут англичанами, так же как их соплеменники в здешних краях никогда не станут анжуйцами, аквитанцами или даже французами.
Андре внимательно выслушал отца и кивнул.
— На всё сказанное вами я мог бы найти возражения... но стоит ли их приводить, отец? Как вы считаете?
Мессир Анри взмахом руки отмёл эти слова.
— Что я считаю, не имеет значения. Хотя, на мой взгляд, твои заявления спорны. Сейчас для нас важны в первую очередь твои убеждения, потому что они, как видно, вступают в противоречие с убеждениями твоего короля. Давай-ка разберёмся с этим.
Андре отвёл глаза, поднял бокал и отпил почти половину.
— Разобраться с этим? Похоже, я не в силах разобраться с этим здраво, во всяком случае, пока.
Теперь пришёл черёд Анри отвести взгляд и уставиться в огонь, собираясь с мыслями перед тем, как изложить их сыну. Он слегка потёр пальцем кончик носа и спросил:
— Я когда-нибудь рассказывал тебе о Кареле?
— О Кареле Далматинце, мадьяре? Который был вашим наставником в детстве? — Андре улыбнулся. — Рассказывали, и не раз. Но вы уже много лет не произносили его имени, с тех пор как я был совсем зелёным юнцом. Помню, однако, ваши слова: «В Кареле
