Старший Сен-Клер выпрямился ещё больше, засунул кончик мизинца в ухо, критически рассмотрел палец и вытер его о бедро.
— Но всё это было лишь карой за восстание против Рима. В глазах Рима такое наказание было совершенно справедливо, и оно не имело ничего общего с той бессмысленной ненавистью, которую питают христиане к евреям в наши времена.
Сделав маленький глоток вина, мессир Анри посмаковал его и добавил:
— А ведь именно от евреев мы узнали о Едином Боге. Христиане, Андре, обычно забывают, что знание о Боге, которого мы почитаем, пришло к нам прямиком из Писания, посланного Господом евреям. Мы должны быть благодарны им за это, за то, что они одарили нас верой. Но нет, мы предпочли в лучшем случае чураться их, а в худшем — оскорблять и преследовать. Карел как-то рассказал, что во время странствий судьба свела его с несколькими еврейскими семействами. Он считал, что это обычные люди, точно такие же, как христиане, только у них несколько иные взгляды на то, какое именно поведение угодно Богу. В конце концов, Иисус был евреем. «От этого всё равно никуда не деться», — частенько говаривал Карел. Так когда же произошёл перелом? Когда для христиан стало неприемлемым, что Иисус был евреем всю свою земную жизнь и остался им навсегда, ибо его отец — Бог Израиля? Как можно мечтать и говорить о возвращении в Сион — то есть в Иерусалим, пылко восхвалять библейский Израиль и притом ненавидеть евреев? «Где тут хоть какая-то логика?» — спрашивал Карел. Спрашивал об этом всех и каждого, кто проявлял хоть какой-то интерес к его рассуждениям.
Анри посмотрел на сына, словно надеясь услышать ответ. Когда стало ясно, что ответа ему не дождаться, он поднял руки с растопыренными пальцами, словно показывая, что эти мысли принадлежали Карелу, а не ему самому.
— Что ж, ответ Карела на этот, по сути, не имеющий ответа вопрос, состоял в том, что логика священников — «жреческая», как он её называл, — отличается от общечеловеческой. Для нормальных людей она неуловима и непостижима, потому что погребена во мраке задних проходов клириков.
Мессир Анри громко рассмеялся.
— Мне нравилось, когда он говорил такие вещи, хотя я всё время боялся, что к нам нагрянет шайка возмущённых епископов и нас обоих предадут церковному суду за ересь. Карел часто и настойчиво повторял, что священники редко бывают умными, ещё реже — образованными, но коварства большинству из них не занимать и пекутся они в основном лишь о собственных корыстных интересах. Большинство священников, утверждал Карел, — посредственности, которым никогда не стать епископами, прелатами или князьями церкви, а в клирики они подались потому, что родились младшими сыновьями и не могли рассчитывать на фамильное наследство. В молодости все они сталкивались с несложным выбором: стать рыцарем или надеть рясу. Те, для кого военная служба с её тяготами и риском была неприемлема, неизбежно избирали более лёгкий и простой путь: жить за счёт других. То есть принимали сан.
Анри выпрямился, залпом допил оставшееся в бокале вино, легко поднялся на ноги, подошёл к столу и поставил кубок.
— И это, мой сын, всё, что я могу рассказать тебе о евреях и моём отношении к ним, — сказал он, бросив взгляд на Андре, который по-прежнему сидел в кресле и смотрел на отца. — Помогло тебе что-нибудь из рассказанного мной решить дилемму с Ричардом?
— У меня нет никакой дилеммы, отец. Я просто не приемлю его поведение.
Брови мессира Анри слегка дёрнулись, что служило признаком раздражения.
— Сильно сказано, — заметил он.
— На лёгкие слова я не размениваюсь, — ответил Андре. — Дело не просто в том, что Ричард не любит евреев. Я говорю о бездумной и бесчеловечной жестокости, проявляемой исключительно ради удовольствия полюбоваться чужими страданиями.
Такого мессир Анри никак не ожидал. Он внимательно присмотрелся к сыну и, ничего не прочитав по его лицу, медленно направился обратно к огню.
— Будь добр, Андре, уточни, что ты имеешь в виду. Потому что обвинение в бесчеловечной жёсткости, проявляемой исключительно ради собственного удовольствия, — не шутка. Такими словами не бросаются. Изволь привести конкретные примеры.
— Что ж, в таком случае, возможно, вам интересно будет узнать, что королевская стража частенько рыщет по улицам, получив приказ Ричарда хватать любых евреев, какие подвернутся под руку, и тащить к нему, чтобы потешать его на пирах. Это уже не по-людски и против всех законов, но то, как он забавляется... Забава состоит в том, что им клещами выдирают зубы... все зубы.
За сим последовало долгое, напряжённое молчание. Андре в ожидании реакции отца напряжённо подался вперёд.
— Ты видел это? Ты был там? — спросил мессир Анри.
— Нет, отец, меня там не было. Я как будто обладаю счастливым даром отсутствовать, когда творятся подобные мерзости. Но такое случалось не раз, и мне рассказывали об этом люди, которые были тогда на пиру и слову которых я доверяю.
— Какие люди?
Андре пожал плечами.
— Например, рыцарь, с которым ты познакомился сегодня, Бернар де Тремеле.
— Так ты говоришь, что доверяешь ему?
— Всецело, отец. Я знаю его восемь месяцев, и он стал самым близким моим другом почти с первого момента нашей встречи.
Мессир Анри внимательно посмотрел на сына, слегка приподняв одну бровь.
— Это кажется мне странным... Обычно ты не заводишь друзей так быстро.
— Знаю. Но мы сразу понравились друг другу, возможно, из-за обстоятельств, сопутствовавших нашему знакомству. Так уж получилось, что мы оказались единственными молодыми людьми на весьма серьёзном сборище седобородых старцев. Тихонько пересмеиваясь, мы с Бернаром не могли не сблизиться. Вот он-то и поведал мне подробнейшим образом об издевательствах над одним незадачливым евреем... Думаю, не первым, который пострадал подобным образом. В то время меня не было в Лондоне, а когда я вернулся, Бернар рассказал мне обо всём, со всеми отвратительными
