Вот он, клад! Вот оно, богатство! Вот оно, наследство отца! Теперь все.
Когда Наруз Ахмед отдышался, он сунул руку в горловину кувшина. Пальцы наткнулись на плотный, как камень, песок. Тогда, напрягшись, он перевернул тяжелый кувшин вверх дном, чтобы вытряхнуть содержимое. Но песок, видимо, так спрессовался, что закупорил горловину, точно притертой пробкой. Видя, что из этой затеи ничего не выйдет, Наруз схватил лопатку и с силой ударил по кувшину. Лопатка отлетела от него, как молот от наковальни. Наруз нехорошо выругался, постоял в раздумье, тяжело дыша, затем схватил кувшин в охапку и потащил к рельсу. Уж против стали никакая глина не устоит!
И кувшин не устоял. Ударившись о конец рельса, он развалился на куски. Развалился, и из него высыпался песок. Да, песок. Обыкновенный песок пустыни, который на сотни километров простирался вокруг. Кругом пустыня… Везде этот проклятый песок… И во рту он хрустит, к телу прилип. В тяжелой, налитой голове — тоже будто песок…
Наруз Ахмед стоял, тупо уставившись на обломки кувшина. В глазах его мелькали желтые точки, будто колючие песчинки.
Постояв, он медленно опустился на колени и трясущимися руками стал перебирать каждый слежавшийся комочек. Песок бежал между пальцев бесконечным ручейком, и казалось, нет конца этой быстро текущей, тающей в пальцах струйке.
В эти минуты Наруз Ахмед еще неспособен был охватить умом случившееся. Мозг его будто выключился, и оставалось лишь странное ощущение, что вместе с вытекающим сквозь пальцы песком уходят из тела мысли, силы, жизнь. Это отупение длилось недолго. Внезапно он вскочил на дрожащие ноги. Больше он не мог сдерживать себя. Он рванул ворот рубахи и разразился страшными проклятиями. Он проклял аллаха и Магомета, пророка его, проклял того, кто опередил его, проклял самого себя и тот день, когда родился. Этот обезумевший человек повалился на песок и стал кататься по нему, и лишь когда на востоке заалел край неба, Наруз Ахмед пришел в себя и поднялся. Опустошенный, разбитый, он взял свой рюкзак и ковыляющей походкой поплелся к железной дороге.
24
"Москвич" катился на средней скорости по узкой полоске щебенчатой дороги. Освещенная лучами фар дорога походила сейчас на широкий арык и убегала в темную даль.
Получив от Икрама-ходжи изрядную сумму за операцию по изъятию клинка, Гасанов возвращался в Бухару. Настроен, он был отлично. Все обошлось гладко, лучше, чем он ожидал, а сумма, полученная от старика, намного превышала обычную оплату. Гасанов спокойно вел машину и мурлыкал себе под нос что-то веселое. Вдруг дорога впереди посветлела: Гасанов догадался, что его нагоняла машина. Водитель этой машины то включал, то выключал свет — и циферблаты на приборном щитке "Москвича" то вспыхивали, то гасли. Скоро раздались два коротких гудка. Гасанов определил по сигналу, что его нагоняет "Победа" и просит уступить дорогу.
Пусть обгонит! Гасанову некуда спешить. Он сбавил газ и свернул к обочине. "Победа" шурша пролетела мимо, подняв густые клубы пыли, и вскоре два красных огонька ее стоп-сигналов исчезли.
Гасанов продолжал ехать полегоньку, пока не улеглась пыль, а потом набрал прежнюю скорость.
Впереди замаячили два огонька: это задний свет той же "Победы". Чего же она тянется, как арба, и никак не оторвется от "Москвича"? Гасанов ослабил нажим ноги на педаль акселератора, но огоньки почему-то не удалялись, а приближались. Неужели "Победа" застряла?
По сторонам замелькали деревья шелковиц с шарообразными кронами, и в полосе света фар мелькнули перила моста через арык. Потом обрисовался весь мост и стоящая на нем автомашина. Это "Победа". Она застопорила. Гасанов посигналил и увидел шофера чужой машины. Он возился у откинутого капота.
"Этого еще не хватало! — с досадой подумал Гасанов и метрах в пятнадцати от моста остановил свой "Москвич". — Надо сходить узнать, что с ними приключилось".
В это время задние дверцы "Победы" распахнулись, и из машины вышли двое военных. Быстрыми шагами они направились к "Москвичу".
Гасанов смотрел на них, точно завороженный, и почти не дышал. Военные подошли к "Москвичу" с обеих сторон. Тот, что слева, открыл дверцу и низким голосом приказал:
— Подвиньтесь!
Гасанов безропотно выполнил команду и уступил свое место. Неизвестный сел за баранку, а его товарищ расположился на заднем сиденье.
Гасанов не рискнул ни протестовать, ни даже спросить, с кем он имеет дело и чем можно объяснить такую бесцеремонность со стороны офицеров.
Захлопнулись дверцы, и заурчал включенный мотор. "Москвич" тронулся вперед, у самого моста развернулся и покатил обратно в Токанд. За ним последовала "Победа". Теперь она уже не просила уступить дорогу, а покорно пробивалась через облако пыли, вздымаемое "Москвичом".
У Гасанова хватило все же сообразительности понять и должным образом оценить происшедшее. Немного погодя он оправился от столбняка, в который было впал вначале, поерзал на месте и уселся поудобнее. Нужно было раскинуть мозгами. Интересно, что они знают. И что послужило причиной? Неужели завалился старый Икрам? Быть не может! Такого волка голыми руками не возьмешь. Нет, тут что-то другое. А что же? Спекулятивные махинации? Но причем здесь эти фуражки? Они, насколько ему известно, никакого отношения к милиции не имеют. Странно. Очень странно… Плохо и то, что он не знает, сколько в его кармане денег. Дурак! Даже не пересчитал. Впрочем, деньги ерунда. Под сиденьем хранится радиостанция и закодированная, не переданная еще радиограмма. Вот это совсем серьезно. Но теряться не следует. Может быть, еще не все шансы потеряны…
Чтобы вернуть утраченную храбрость и укрепить ослабевший дух, Гасанов попробовал даже просвистать тот самый веселый мотивчик, который привязался к нему с утра.
Его спутник слева повернул голову и низким голосом бросил:
— Не нервничайте!
Гасанов угодливо улыбнулся и умолк.
Икрам-ходжа лежал на пухлом ворохе одеял и подушек в первой комнате. Все-таки на полу привычнее и куда лучше, чем на кровати. Рядом стоял низенький столик, а на нем — фарфоровый чайник.
Старик ворочался с боку на бок, вздыхал. Ему не спалось. Мысль о тайнике того крупного разведчика, о котором говорил Наруз, не давала ему покоя и отгоняла прочь сон. Почему Наруз Ахмед не привлек его к поискам тайника? Вдруг там кроме бумаг хранится кое-что и еще? Тайники бывают разные. Разведчики — тоже. Надо полагать, что этот важный господин не зевал на земле Туркестана и не забывал своих интересов…
