что все время думал о пистолете, то и дело запускал руку в карман, ощупывая оружие. Ложась спать, засунул пистолет под подушку, а утром снова спрятал в карман и на первой же перемене показал Яшке.
— Ух, ты! — воскликнул Яшка и сморщил нос. — Дай-ка!
— Нельзя! Заряжено! — соврал Пантушка.
— Чем?
— Чем, чем! Ну, пулей.
Никогда еще Пантушка не привирал так бойко. Видя, как загораются глаза у Яшки и у других ребят, он почувствовал себя человеком, который все может. Вроде милиционера Стародубцева... Если бы его спросили, на что он способен, он, не задумываясь ни на секунду, ответил бы: «На все! На что хотите!» Воображение рисовало картины охоты на волка, даже на медведя, и он насупливал тонкие брови, сжимал зубы и весь напружинивался.
— А ну, пальни! — попросил Яшка.
— В классе-то!
— А что?
— Все разнесет. Пуля-то разрывная. В чего попадет, так на части и разрывает.
— А ты в стену, — не унимался Яшка. — Вон какие бревна-то толстые.
— И бревно в щепки.
— Врешь!
— Не веришь?
— Нет! Вон мельник из винтовки в бревно стрелял, и то не разнесло. Дырку насквозь провернуло.
— Ничего ты не понимаешь, — Пантушка махнул на Яшку рукой. — Мельник простой пулей стрелял, а у меня разрывная.
На минуту Яшка замолчал, потом примирительно произнес:
— Пойдем после школы на реку и там пальни в сваю. Знаешь, у моста?
— После школы надо уроки учить, — важно ответил Пантушка.
— После уроков.
— Ладно, — согласился Пантушка, чтобы только отвязаться от Яшки.
В глазах мальчишек Пантушка сделался героем. Еще бы! Один он имел почти настоящее оружие. Видя зависть ребят, Пантушка возгордился, стал казаться самому себе каким-то особенным.
Обещая Яшке прийти к мосту, он надеялся на то, что Стародубцев достанет порох. Но милиционер огорчил его:
— У вас в селе ни одного охотника нет. И ружья никто не держит. Да ты не тужи, я в волости достану. Потерпи немного.
Расстроенный, сел Пантушка за уроки, сделал их кое-как и на речку не пошел. А на другой день Яшка сердито сказал ему:
— Обманщик!
Пантушка виновато опустил глаза.
Трое из города
Как-то в полдень к сельскому Совету подкатила тройка. Волостной ямщик, ловко спрыгнув с козел, стал привязывать лошадей к коновязи. Из широкого тарантаса вылезли пожилой человек в кожаной тужурке и два молодых парня с винтовками. Все трое пошли в сельсоветскую избу, а спустя некоторое время туда же прошел Стародубцев в полном вооружении: с винтовкой, шашкой и наганом.
Через полчаса все село знало, что приехал отряд, будет сходка, а зачем — никому не известно. Рассказывали, что человек в кожаной тужурке по фамилии Русинов — самый главный в отряде, откуда-то стало известно, что он рабочий серповой фабрики. Парни были чоновцами[4], учениками школы второй ступени.
Председатель сельского Совета развел приезжих по квартирам, а сам верхом поехал по ближним деревням оповещать о сходке. Тем временем трое из города пошли знакомиться с селом. За ними следовала толпа мальчишек.
Приезжие заглянули в несколько изб, поговорили с людьми, потом отправились на реку. Ледоход уже кончился, и мутная вода текла ровным потоком, обещая скоро успокоиться.
— Весна! — произнес Русинов, распахивая тужурку и усаживаясь на старый жернов. — Э-эх! Мельница притихла: молоть нечего.
— С половины зимы не работает, — сказал Пантушка.
— Вон что! — Русинов задумался, глядя на реку, потом повернул худое, в мелких морщинках лицо к ребятам. — Плохая житуха-то, хлопцы?
Ребята загалдели:
— Куда уж хуже!
— Жрать совсем нечего.
— Скоро пупок к спине прирастет.
— Чего сегодня ели? — спросил Русинов мальчишек. — Ну, вот ты скажи, — и показал пальцем на Яшку.
Яшка заморгал белыми ресницами, облизал сухие бледные губы.
— Отвар из овсяных отрубей.
— Ну и как?
— Брюхо раздуло, а есть хочется.
— А мы сегодня тальниковую кору ели, — сообщил один из мальчишек. — В картошку подмешивали.
— Вот слышите? — сказал Русинов, обращаясь к парням. — Мы в городе получаем только полфунта хлеба в день, бедняки в деревне тоже до крайности дошли. Сеять надо, а они еле ноги волочат. Скот весь поели, коров почти не осталось. У кулаков хлеб есть, да они его прячут.
— Всех голубей съели, только в церкви еще немного осталось, — сказал Пантушка. — Теперь грачей кончаем.
— И все голодают? — спросил Русинов.
— Нет, не все. Поп пельмени жрет. — Пантушка вдруг озлобился, серые глаза его стали колючими. — Я сам видел.
— Тимофей сеяный хлеб ест, — вставил Яшка.
— А кто такой Тимофей?
— Лавочник.
— Рыба в реке водится? — спросил круглолицый юноша с задумчивыми близорукими глазами, с черным пушком на верхней губе.
— Тут река мелеет, рыбы не бывает, так, мелочь, — ответил Пантушка.
— А в мельничном пруду тоже не водится?
— Там мельник не дает ловить.
— А еще где-нибудь есть рыба?
— В монастырском лесу, в реке есть омуты. Там рыбы много.
— Ну, и ловите!
— Монахи нас прогоняют...
— А вы не бойтесь, ловите. Земля теперь не монастырская, а государственная. Монахи по доброте Советской власти свой век в монастыре доживают.
Ребята плохо понимали чоновца, но одно им было ясно: рыбу ловить можно всюду.
— Ты, Саша, решил пропагандой заниматься? — Русинов улыбнулся. Смуглая от заводской копоти кожа на лице его собралась в морщинки.
— Да нет, так, к слову пришлось, — ответил юноша, щуря близорукие глаза. — Я ведь крестьянских детей знаю только по Некрасову.
— Это нам известно, — сказал молчавший до этого другой парень с добродушным лицом. — Ты лучше спроси их, на чем пшено растет, с какого дерева солод для кваса снимают, из какого рога корову доят.
Мальчишки засмеялись, а добродушный парень подмигнул им.
— Сашка не знает, что караваи хлеба на осине растут.
Ребята расхохотались неудержимо.
— Ну уж, — обиделся Саша. — Конечно, с деревенской жизнью я не знаком. Я горожанин. Но ничего, все узнаю. Раз я стал служить делу революции, значит, надо мне знать народ... городской и деревенский. Окончу школу, обязательно в деревню учителем поеду. И тебе, Ваня, то же советую.
— Я что ж, — произнес
