По секретным сводкам майор знал, что китайская сторона проводит дерзкие выпады в отношении советских пограничников, а также в отношении российских граждан. Умышленно идут на обострение отношений. И кто знает, где та грань, которой китайцы теперь придерживаются. Не то получится обмен любезностями: их обсмеяли – они обстреляли. Быть может, достаточно безобидной остроты, смеха его подчиненных, и возможно непоправимое.
«Сами провоцируем. Ну, Морёнов, шутник-камикадзе, пора проводить с тобой политико-воспитательную работу», – подумал недовольно майор. Вспомнилась не очень лестная характеристика капитана Муськина на этого солдата; дескать, переизбирать его надо, не тянет он на комсорга заставы, – с которой Романов тогда не согласился, и разозлился теперь.
– Морёнов, – сказал майор, – по возвращении на заставу, вы получите два наряда вне очереди.
Юрий удивился.
– За что, товарищ майор? – спросил он, перестав притромбовывать ногами вокруг вешки комочки льда и снега, что нагребал валенком в лунку.
– Три наряда! А если ещё спросите, то трое суток гауптвахты я вам гарантирую.
Солдаты приостановили работу и уставились на командира.
У Морёнова на лице вначале промелькнула обида. Но в ворохе смятенных мыслей, кажется, он уловил одну, и она тронула сознание: майор ни с того, ни с сего не накажет. Кинул взгляд на удаляющийся китайский наряд, который, отходя, всё ещё озирался.
– Понял, товарищ майор, – сказал он тихо. И добавил: – Только, пожалуйста, не в выходной.
Романов пропустил его слова мимо, но отметил про себя его понятливость. Проговорил ворчливо:
– Вы тут не на прогулке. На службе, – майор ещё приослабил шарф.
– Ясно, товарищ майор.
Подошла машина.
– Триполи, помогите Урченко выгрузить флягу. И ковш не забудьте. – Майор, давая распоряжение, притопывал вокруг вёшки, что поставил Потапов. Тот собирал свою вязанку веток, чтобы подтащить её к новым лункам, выдолбленным Прокопенко и Триполи.
Работа спорилась, и рабочий наряд постепенно продвигался по льду, огибая острова. За ним следом медленно двигалась и машина. Бабенкову было прохладно, и он сам себе нашел работу: стал катать по льду бидон с водой и заведовать черпаком, подливая им воду в лунки под вешками, сменив на этой должности уважаемого хозяйственника. Славу Урченко майор пристроил к ломику, поскольку ударные ломовики нуждались в постоянной подмене, иначе не успевали за вешечниками.
За работой советских пограничников наблюдали китайские граждане. Их было поначалу немного, человек двадцать, затем к ним стали подходить ещё и ещё. Они шли медленно вдоль строя новых вешек, о что-то разговаривали, посмеивались.
Одеты граждане были в тёмно-синие и зелёные бушлаты, фуфайки, в шапки – больше ватные, тряпичные; на ногах штаны из побуревшего грубого холста и мало у кого из них были валенки: в основном – кеды, ботинки, или сапоги, размера на два больше ноги. Вся эта братия выглядела нищенски, бедно, на бушлатах и фуфайках виднелись клочки ваты, а из дыр кед проглядывали портянки. Но, однако ж, братва была воодушевленная, говорливая. Особенно, молодые ее представители.
«Бедность – это хорошо», – вспомнил Романов одну из цитат Мао Дзе-дуна.
Морёнов спросил начальника заставы:
– Товарищ майор, не напрасны ли наши труды? Только уедем – сломают.
Майор, подняв из кучи ветку, не ответил. Пошёл с ней к очередной лунке. Солдат прав, но выполнить работу они обязаны.
7
За полтора года службы на границе, Юрий уже мог узнать по внешнему виду и по поведению китайцев-старожилов, проживающих в деревне, от вновь прибывших людей из центральных районов Китая. Те, что проживали на севере, на границе с Россией, выглядели хоть и бедно, но опрятно, в тёплых одеждах и были приветливы: здороваясь, всегда улыбались и непременно с поклоном, и даже пытались заговаривать, многие из них знали русский язык. Особенно частая близость с ними происходила в кетовую путину, а в последнее время – и зимой.
В северных, более суровых районах Китая, несмотря на обилие политических лозунгов, цитат Мао и прочей продукции подобного рода, многим, если не большинству, все же хотелось естественной пищи, от которой могла бы (быть может) лучше усваиваться и идеологическая. И, не находя подкрепления для желудка своего у себя на Родине, отчаявшиеся, искали её у соседа за кордоном. Они не заходили вглубь сопредельной страны, не выходили разбойниками на большие российские дороги, а притаивались в прибрежных кустах Уссури и поджидали советских пограничников. Ну, а за теми дело не стояло, – нарушителей препровождали на заставу, где жизнь становилась для китайца – райским наслаждением! Радость для желудка и для живота на целую неделю. А кому повезет – и более.
Около недели проводится проверка задержанного, установление его личности и места проживания, род деятельности и занятий, хотя и так ясно и понятно, что это родной племянник голодной тетки (рыбак или крестьянин), у которого в связи с массовым «окультуриванием» хунвейбины и цзаофани произвели репатриацию заготовленных продуктов. То есть, с учётом желаний последних, их силы и аппетита, первые вынуждены, в добровольно-принудительном порядке, с ними делиться всем, что имели. В результате, оставались ни с чем. И теперь – китайца, как и волка, кормили ноги, несмотря на условные обозначения вдоль границы, вдоль по Уссури.
Юрию не пришлось ещё задерживать таких нарушителей, но охранять на заставе, обслуживать их в столовой доводилось дважды. Одного доставил наряд Толи Сидорова, второго – Володи Юшманова. И обоих – этой зимой. Подобные нарушения происходили и на других соседних заставах, а если судить по сводкам, что доводятся личному составу заставы на боевых расчетах, то кое-где – групповые.
Нарушители, что побывали на заставе, были старше среднего возраста, из северных «обрусевших», и оба мало-мальски могли объясняться на русском языке. Один из них даже назвал фамилию бывшего начальника заставы и старшины, служивших лет десять-пятнадцать назад. Называл фамилии жителей, проживавших некогда в селе Ново-Советское, с которыми состоял в каком-то родстве: не то двоюродная сестра была замужем за русским, не то племянница. Вспоминал совместные русско-китайские свадьбы. Много цокал языком, качал головой от приятных воспоминаний, смеялся. Позже, Магда подтвердил его россказни, он тогда был на срочной службе и служил на «Ново-Советской» заставе. И им, молодым солдатам, было удивительно слышать подобное жизнеописание прошлых лет. Граница представлялась каким-то райским уголком, с её богатым животным миром, славными и добрыми соседями, живущими под одной крышей голубого небосвода. Тут и само понятие – Государственная граница – представлялось прозрачным.
И ещё, в довершении к услышанному, почти былинному, Юрий был весьма удивлен процессом питания китайских граждан. Они ели в основном рисовые блюда – солдатский плов, которым зачастую баловал заставу повар Панчук. Но ели не так, как он сам или его сослуживцы, да и, пожалуй, все россияне, а двумя алюминиевыми вилками, перевернув их плоские ручки вниз. Зажав вилки между пальцев, китайцы довольно проворно подхватывали ими плов и метали его в рот. Съев порцию, превышающую солдатскую, поднимались, кланялись и спрашивали:
– Исё, мозьня?
По изношенной одежде, по выцветшей рубахе, вконец истоптанной обуви можно было судить: до какого отчаянного состояния были доведены люди. А по их словам: «Плёха, сипка плёха!..» – эти представления подтверждались и вызывали сочувствие.
Но больше всего китайцев донимал голод. Каждый из нарушителей понимал, что их ожидало по возвращении на родину, но, однако, шли на то, чтобы сделать желудку праздник, а потом… хоть в потоп.
При передаче одного из задержанных, при которой Юрий присутствовал, он этому бедолаге не позавидовал. Солдатский плов полез, наверное, у него из ушей, поскольку, как только нарушитель был передан сопредельной стороне и перешёл границу, его тут же, на глазах советских пограничников стали избивать, и кто чем: руками, ногами, прикладами, и лёд под истерзанным телом окрасился багряным цветом. После такого внушения патриотическое сознание, естественно, повышалось у китайских граждан, у вынужденных искателей приключений, и желающих сытной каши поубавилось. По крайней мере, теперь.
Возможно, это были те немногие, кто, таким образом, пытались выкарабкаться из той ямы, в которой сгорели 30 миллионов человек за время правления Мао Дзе-дуна.
8
День разыгрался. Солнце встало в зенит. С островов доносился птичий гомон. Над рекой, резвясь и играя, пролетали по одному по двое фазаны. Их серовато-рыжее оперение, длинные хвосты и величавое планирование вызывали восхищение. Пограничники на какое-то время приостановили работу и следили за ними. Дивились столь необычным птицам. Для сибиряков они были просто сказочными.
