же — для подобающего эффекта — по третьей. Похрустели яблоками. Оля положила свой огрызок в пепельницу и, подойдя к музыкальному комбайну, врубила музыку. Мягкий, вроде бы давно забытый, но родной до холодка в груди голос-полушепот Клавдии Шульженко:
В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно,
Где строка, похожая на бисер,
Расплылась в лиловое пятно.
— Ну, мать, ты даешь! — удивился Дима. — Всего ожидал: «Металлика», «Мотли Крю», «Аэросмит», даже в крайнем случае Эллу Фицджеральд. А тут — Шульженко.
— Мой девиз, Дима, все — на контрасте. Когда я байкерила по малости, на аппарате скорость сто пятьдесят, а в ушах — душевные романсы.
Хранят так много дорогого
Чуть пожелтевшие листы.
Как будто все вернулось снова,
Как будто вновь со мною ты.
Не спросясь, Дима налил себе и выпил один. Вместо закуски нюхнул ладонь и вдруг глухо заговорил, глядя в пол:
— Ночная Волга, а по ней — сказочным чудом с яркими огнями в окнах и на палубе белый теплоход. И Шульженко над водами. Тогда капитаны, еще старого закала, любили Шульженко. А я на засранном берегу с тоскою смотрю, как уплывает от меня настоящая жизнь.
Ольга подошла к нему, погладила по коротко стриженной голове.
— Расскажи о себе, Дима.
— Сейчас не хочется. Как-нибудь в другой раз.
— Тогда потанцуем?
— Давай Шульженку с начала.
В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно…
— Ты хорошо танцуешь, — сказала она.
— Пятерка по движению и танцу.
И замолчали. Ладно двигались в томном удовольствии. Ольга щекой осторожно коснулась широкой груди отличника по движению и танцу.
— Здоровый какой, — сказала тихонько.
Он не ответил, только аккуратно коснулся подбородком ее макушки.
«…не надо письма наши старые читать!» — допела Шульженко.
Ольга, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Он, наклонившись, летуче коснулся губами ее шеи. Постояли, обнявшись. Потом вдруг Ольга ударила его кулаком в грудь, вывернулась из его рук, заявила с непонятным смешком:
— Опасная эта штука — танго.
— Смертельный танец? — вопросом ответил Дима.
— Именно так. То ли дело брейк-данс крутить — никакого общения.
— Следовательно, не желаешь со мной общаться, — понял он.
— Только интеллектуально. Только интеллектуально, Дима.
— Не особо приспособлен к такому общению.
— Понятно. Тебе проще руками и прочими конечностями.
— Не надо так, Оля.
— На тебя не угодишь. И так не желаешь, и этак, — Оля глянула на настенные часы. — Ого, половина второго! Все, допиваем, и в койку.
— Вот это по-нашему, по-советски! — наигрывая, обрадовался Дима.
Невозмутимо разлив последнее, Оля дала пояснения:
— В койку — я. А ты на диван в отцовском кабинете, — присела за журнальный столик, спросила: — За что пьем?
— За то, чтобы я как можно скорее узнал, кто ты такая.
…Разбросал простынку по кожаному дивану кинул подушки в изголовье, приспособил одеяло и присел поверх него. Посидел, подумал. Встал и вышел из кабинета. У двери Олиной комнаты остановился и подергал дверную ручку. Дверь не открылась, но издала дребезжащий звук.
— Ну что ты нервничаешь? — донеслось из-за двери. — Дверь заперта на ключ. Спи спокойно, дорогой товарищ.
…Закинув руки за голову, он лежал на диване и улыбался.
* * *
— Сюжет для небольшого рассказа, — решил Тригорин-Колосов и что-то записал в небольшой книге.
— Все! Все! С десятого раза что-то получилось, — сдержанно похвалил Захар Захарович, выйдя к актерам на площадку. Его окружили Алексей — Треплев, Нина Заречная — Наталья и Тригорин — Дима. — Вот какая заковыка, друзья мои: дикий перекос получается у нас в отношениях Нины с двумя Т. Наталья, не гляди на меня змеиным взором, дело не в тебе. Дело сейчас в фактурах двух мужиков. Воленсноленс для зрителя наша Нина должна влюбиться не в субтильного дергающегося неврастеника Лешу, а в рослого могучего Диму. И внушай этому зрителю, не внушай, что Нина влюбилась в ею самой же выдуманный талант Тригорина, он изначально подсознательно будет считать, что она от некрасивого ушла к красавцу. Конечно, есть простительная условность — вы студенты, вы все одного возраста. Но… Но… Но… — И вдруг Захара осенило: — Димка, а что если ты заикаться будешь?!
— С…с…сюжет для небольшого рас…с…сказа, — попробовал Дима.
— Г…г…где здесь школа для з…з…заик? — вспомнил старый анекдот Леха. — А зачем вам школа? Вы и так хорошо заикаетесь.
— Не к месту, Алексей, — осадил его Захар. — А в общем, подумайте все вместе, и я подумаю. Дима, у меня к тебе разговор.
…Двинулись в любимый свой торец коридора. Там Захар Захарович достал сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся.
— Звонил Гера. Завтра он улетает в Киев. Там срочные Ванькины дела. Хотел бы, если ты, конечно, можешь, чтобы ты заскочил к нему сегодня.
— Нет проблем, — беспечно согласился Дима.
…Контора Геральда Иовича Максимца находилась где-то в замоскворецких переулках. Дима вылез из дыры станции метро «Третьяковская» и по Большой Ордынке двинул к конторе. Он переходил улицу, когда метрах в тридцати от него остановился джип «Лексус». «Лексус» как «лексус», мало ли их бегает по Москве? Но из джипа выпрыгнул человек в верблюжьем рыжем пальто до земли, в касторовой шляпе, в темных драгоценных очках. Дима замер, а человек что-то сказал водителю, и «лексус» уехал. Рыжее пальто зашло в продовольственный магазин. Диме ждать долго не пришлось: человек вышел из магазина и свернул в переулок. Держа дистанцию, Дима последовал за ним.
Человек магнитным ключом открыл входную дверь хорошо отреставрированного старинного доходного дома. И исчез. Дима успел поставить ногу еще до того, как широко распахнутая дверь должна была закрыться. Он подождал недолго, вошел в подъезд и, преодолев прыжком пять ступенек, оказался у лифта.
Рыжего пальто он не увидел. Зато увидел черную куртку. Потеплело, и, видимо, поэтому малый из пальто перелез в куртку.
Но теперь малому, который так ласково называл его брателлой, ни пальто, ни куртка не были нужны: он был мертв. Глаза, которые когда-то угрожали Диме, были бессмысленны и пусты.
Дима не слышал, как подъехал лифт, но услышал, как открываются дверцы. Он поднял глаза. Ухоженная дама с ужасом смотрела то на Диму, то на малого. Отчаянно вскрикнув, она нажала на кнопку, и дверцы спасительно закрылись.
Дима шел по Большой Ордынке, потом по Большой Полянке, неизвестно как выбрался на Якиманку.
Он шел, сам не зная куда.
Глава II
Полковник Лапин в сопровождении двух молчаливых молодых людей миновал малую толпу старушек
