— Я пришел раньше, — заметил Дикинсон, поставив снежный шар на стол.
— Как раз вовремя, — не согласилась Дейзи, продолжая двигать предметы на полке. Шаткий стул под ней заскрипел, и Бартоломью, следуя инстинкту, придержал ее за талию. Но тут же убрал руки, поняв, что перешел границу.
— Простите.
— Ничего, — ответила Дейзи, все же воспользовавшись протянутой рукой Барта, чтобы спуститься на пол. Сегодня на ней был костюм мятного цвета с более свободной юбкой до колен. — Вы так ловко спасли мой снежный шар. У вас реакция спортивного игрока.
— Это так, — Бартоломью улыбнулся неожиданному комплименту. — В старших классах наша команда по американскому футболу дважды попадала в тройку лидеров на чемпионате средних школ.
— Это действительно выдающиеся успехи, — отметила Дейзи, жестом предлагая Барту занять место на диване.
— Дело не только в спортивных успехах. Это был потрясающий период, — продолжил он, присаживаясь. — Свободного времени практически не было. Учеба и спорт — мы должны были быть максимально собраны во всем. Но еще как-то успевали тусоваться на вечеринках… Мы были на высоте.
Барт опустил взгляд на свои лежащие на коленях руки. Его жизнь стала совсем другой, и прежней, полноценной, она никогда не будет. Другим людям, не пережившим потерю, этого не понять. Но можно попытаться, если представить себе какую-то ценную и дорогую вещь, которая любима не за материальные достоинства. Она уникальна, дома для нее отведено самое видное место, ее холят, лелеют, любуются ею, протирают пыль. Другой такой нет. Но ничто не вечно. И вот настал день, когда она треснула, из нее выпал кусок. Можно попытаться склеить ее, повернуть другим боком и смотреть на целую сторону. Можно спрятать ее в шкаф и смотреть на пустое место, где она стояла. Можно унести из дома на какое-то время. Но невозможно забыть, что она уже не такая, как прежде. И никогда больше не будет целой. Вот эта ценная вещь — это и есть жизнь со всем, что дорого, что приносит счастье и радость, с теми, кто рядом. И каждый хочет, чтобы она как можно дольше оставалась целой. Но так не бывает.
— Но наверняка есть вещи, которые вам и сейчас интересны? У вас есть хобби? — Дейзи удобно устроилась на стуле напротив, выражая готовность слушать.
Но Барту больше нечего было рассказать. Сейчас у него не было никаких хобби, кроме гуляния по барам и выпивки. Кстати, о ночных заведениях. Действительно ли Дейзи Картер была вчера в одном с Бартоломью ночном клубе, или ему привиделось это в пьяном угаре? И если да, то часто ли она туда ходит? Она ведет себя подчеркнуто-официально, как обычно, без намека на вчерашнюю встречу. Барт скользнул взглядом по животу Дейзи, пытаясь разглядеть под одеждой колечко в ее пупке. Но под плотным поясом юбки сделать это было невозможно. Что, если бы он раздел ее прямо сейчас и проверил? Расстегнул бы молнию на ее зеленой юбке и провел рукой по ее животу… Сбросил бы все бумаги и ноутбук с ее рабочего стола и… Барт одернул себя, отгоняя запрещенные мысли. Нельзя так думать о своем психологе. Тем более, что подобные косяки в его прошлом уже были. Как-то на первом году работы одна сотрудница подала на него жалобу начальству за «слишком настойчивые вопросы о личной жизни». А он всего-то пытался пригласить ее на свидание. Потом пришлось прослушать лекции о «домогательствах на рабочем месте», раз и навсегда научившие Бартоломью разделять работу и личную жизнь. Да и Дейзи Картер тоже вряд ли свободно относится к своей половой неприкосновенности. И наверняка у нее есть парень. И, скорее всего, по вечерам она очень занята.
— Хобби у меня сейчас нет, — хмыкнул Дикинсон. Раньше они с друзьями по пятницам зависали у кого-нибудь дома или ходили в кино, а по выходным играли в гольф или ездили на природу. Все это кануло в Лету. Теперь каждый проводит время как хочет. Рой уходит с головой в работу, задерживаясь в офисе до глубокой ночи. А Барт слоняется где-нибудь или сидит один в своей квартире.
— А что насчет планов на будущее? Поездки, цели, саморазвитие? К чему вы стремитесь, Бартоломью? — Дейзи открыла свой розовый блокнот и принялась что-то записывать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Неожиданно Барт понял, что он уже давно вовлечен в сеанс психотерапии. Надо же, когда он шел сюда, то думал о том, что не хочет вообще ни о чем говорить. Прикидывал, как убедить Картер просто помолчать и разойтись, поставив галочку об очередном пройденном часе. Но она очень хитро разговорила его и подвела к вопросам, которые считала нужными затронуть. Она была хороша. Да и общая атмосфера во время общения с ней, обстановка ее кабинета, освещение, запахи, даже безделушки на полках — все это создавало ощущение комфорта и чувства безопасности, располагало к беседе.
Свою первую индивидуальную психотерапию Бартоломью прошел еще в колледже. Она являлась обязательной для всех психологов, чтобы научиться отличать свои эмоции от эмоций клиента, понять, что может почувствовать клиент. Позже в жизни Дикинсона было еще несколько разных психологов, и каждый из них, в свою очередь, подталкивал его к осознанию некоторых личных проблем, их истоков, помогал найти методы их разрешения. Людей с абсолютно здоровой психикой просто не бывает. Всем можно поставить диагноз. Но в последнее время Барт стал высокомерен, считая, что коллеги вряд ли скажут ему то, чего он сам уже не знает. А ведь он еще с курсов психологии восприятия знал, что человек не может себе помочь. Психологу гораздо проще решать чужие проблемы, чем свои. Но кто сказал, что проблемы Барта обязательно нужно решать? Барт скрестил руки на груди:
— Дейзи, буду с вами откровенен. Да, я переживаю нелегкие времена, но это пройдет. Что мне сейчас действительно нужно, так это ваше заключение о том, что я могу приступить к работе.
Дейзи нахмурилась, сморщив свой хорошенький носик.
— Бартоломью, вы не хотите справиться с депрессией?
— Нет, — честно ответил он.
— Вы хотите страдать. Вы хотите наказать себя. Но это не тот путь, который поможет вам почувствовать себя лучше.
— Откуда вам знать? — равнодушно произнес Барт. — Ваши действия никогда не приводили к смерти близкого вам человека.
— Бартоломью, вы считаете себя Богом, творцом? Полагаете, что можете распоряжаться, кому жить, а кому пришло время уйти? — подняв брови, поинтересовалась Дейзи.
Она хотела что-то еще добавить, но Бартоломью перебил ее:
— Я спасал жизни! — вскочив с места, он принялся ходить по комнате. — Но в тот раз я не справился. Я не справился, когда должен был. Я расслабился, когда нужно было собраться на сто процентов. Смерть Зои Далтон — это моя вина. Моя! А Марк, он просто не смог этого пережить…
— Вы говорили с Марком после смерти его невесты?
***
Три месяца назад (21 марта)
— Что вам известно, Фил? Что было в сейфе? — с самого утра Барт околачивался в отделе убийств. И узнал, что дело Кленси поручили Филу Брейди. Саркастичному, строгому, но справедливому детективу старой закалки. Он всегда приходил на работу вовремя и не принимался за дела, пока не выпьет кружку кофе.
— Кокаин и двести пятьдесят штук наличными, — развалившись в офисном кресле, бросил Брейди, почесав подернутую сединой каштановую бороду. — А это… — он положил перед Бартоломью фотографию молодой женщины с перерезанным горлом, — его жена. Сьюзан Кленси. Тем же утром была убита.
— Черт… — Барта замутило, и он прикрыл рот ладонью. Не то чтобы он боялся фотографий разделанных ножом трупов, но бессонная ночь и две пачки сигарет на голодный желудок не могли сказаться благотворно на его самочувствии.
— Подонок… Почему он ее убил? — спросил Барт чуть громче, чем собирался. Двое полицейских, рассматривающих что-то в компьютере за столом у окна, посмотрели в их сторону.
— Вчера не смогли допросить. Его адвокат приехал только двадцать минут назад и сейчас сидит с ним в переговорной, — Фил Брейди цокнул языком. — Но когда Кленси оформляли, он кричал, что не убивал жену, и даже выглядел ошарашенным.
— Врет! Мерзавец! — в сердцах бросил Барт. Но его слова почти заглушил заработавший на соседнем столе принтер.
