– Я буду здесь, – холодно ответил Шон. – В смысле – у себя дома. Со своим сыном.
Услышав, что патрульная машина выехала с подъездной дорожки, я сказала:
– По-моему, нам необходимо выпить.
– Определенно, – согласился Шон.
Я налила нам по двойному бурбону, и мы сели за кухонный стол, потягивая бурбон и ничего не говоря. Почти приятное чувство – пить, ничего не говорить, чувствовать, что после столь долгого перерыва в доме снова мужчина. Но потом я вспомнила, зачем Шон здесь. И пришла в ужас – в который раз. Я сказала:
– Может, тебе стоит позвонить ее матери?
По крайней мере, мы бы что-то делали. Мне хотелось быть рядом, когда Шон станет звонить. Эмили или утаила от меня часть важной информации о себе, или лгала Шону. Или Шон лгал полиции. Все эти версии не имели смысла. Зачем ему лгать о подобных вещах? А зачем ей?
– Конечно, – ответил он. – Стоит попробовать. В крайнем случае, поговорю с ее сиделкой.
Шон набрал номер. Мне хотелось попросить его включить громкую связь. Но это выглядело бы странно.
– Здравствуйте, Бернис, – начал он. – Мне страшно не хочется беспокоить вас, но Эмили, случайно, с вами не связывалась? О, конечно. Я подумал – нет. Нет, все отлично. Думаю, она уехала в командировку. А я только что вернулся. С Ники все прекрасно, он оставался у друга. Я совсем не хочу беспокоить вас… – Пауза. Потом Шон сказал: – Конечно, я поговорю с ней, если она хочет. Рад слышать, что у нее один из хороших дней.
Еще одна пауза, потом:
– Добрый вечер, миссис Нельсон. Надеюсь, у вас все хорошо. Я хотел спросить: ваша дочь вам не звонила?
Пауза.
– Эмили. Нет-нет. Я так и думал. Пожалуйста, передайте ей от меня привет, если увидите ее. И берегите себя. До свидания.
Когда Шон положил трубку, на глазах у него были слезы. Я почувствовала себя отвратительно из-за того, что я такая мелочная и подозрительная. Какие бы смешанные чувства я ни испытывала к Шону, Эмили была его женой. Мамой Ники. Шон любил ее. В этом мы с ним были единодушны.
– Ах, бедная старуха, – сказал Шон. – Она спросила: “Дочь? Какая дочь?”
Услышав это, я почти порадовалась, что смерть моей матери была милосердно внезапной и мне не пришлось видеть, как мама исчезает по частям.
– А что насчет семейного домика на озере? – спросила я. – В Мичигане? Куда вы, ребята, ездили на твой день рождения. Эмили не могла уехать туда?
Шон бросил на меня острый изучающий взгляд, словно спрашивал себя, откуда мне известно про домик, словно он не хотел, чтобы я знала про домик. Неужели он не помнит, что именно я взяла на себя Ники, когда они с Эмили сбежали на свой романтический уик-энд?
– Ни в коем случае, – сказал Шон. – Она любила бывать там. Но не одна. Одна – никогда. Она боялась, что это место посещают призраки.
– Посещают? Как?
– Не знаю. Никогда не спрашивал. Однажды она сказала, что там полно привидений.
Я задумалась. Насколько близки были Шон и Эмили, если она сказала, что в семейном домике водятся призраки, а он так и не уточнил, что она имела в виду?
– Она рассказывала, что ее родители были холодными, авторитарными, отвергающими ее людьми и что ее жесткая юность была реакцией на то, что ей пришлось вынести в доме без любви. Я всегда думал, что это нас объединяет. У нас обоих детство прошло в психушке.
Исчезновение Эмили и, полагаю, бурбон заставили Шона – обычно такого британского и сдержанного – говорить свободнее, чем я от него ожидала. На самом деле до сих пор мы едва ли обменялись несколькими словами, так что, наверное, я хочу сказать – более свободно, чем я себе представляла. Мне хотелось сказать, что мое детство тоже прошло в психушке. Только другого рода. Оно выглядело опрятным и упорядоченным, когда я росла. Лишь позже я поняла, насколько сумасшедшим был мой родной дом.
Но ничего этого я не сказала. Не только потому, что кое-что обо мне Шону необязательно было знать, но и потому, что я боялась показаться соревнующейся с Шоном и Эмили за то, у кого из нас детство было хуже.
* * *Однажды после обеда, вскоре после появления в моем доме полиции, Шон позвонил и спросил, не могу ли я забрать Ники из школы. Детективы просили его приехать в участок в Шероне. Он отпросился с работы, едет туда, но не знает, когда вернется.
Он приехал ко мне в шесть вечера. Его допрашивали два детектива, снова мужчина и женщина, детективы Мини[1] ((неужели ее действительно так зовут?) и Фортас. Шон сказал, что они выглядели ненамного компетентнее, чем пара, явившаяся в мой дом той ночью.
Хотя эти по крайней мере взяли на себя труд связаться с полицией Детройта, которая навестила мать Эмили и получила тот же ответ, что и Шон. Нет, миссис Нельсон ее не видела. Нет, миссис Нельсон понятия не имеет, где ее дочь. Если честно, они больше говорили с ее сиделкой. У миссис Нельсон был один из ее “плохих дней”, и она едва могла вспомнить, как ее дочь зовут.
Во все продолжение своей беседы с детективами, сказал Шон, у него было чувство, что они следуют инструкции из учебника: “допрос Мужа Пропавшей Жены № 101”. Беседа вымотала Шона. Детективы снова и снова задавали одни и те же вопросы. Знает ли Шон, куда могла уехать Эмили? Был ли их брак счастливым? Доказательства? Причины, по которым она могла чувствовать себя неудовлетворенной? Возможность того, что у нее был роман на стороне? Случаи алкоголизма или злоупотребления наркотиками?
– Я сказал, что она экспериментировала с наркотиками, недолго. Как все мы, когда нам было по двадцать с небольшим. Улыбнулся им, как идиот. Но шутка осталась при мне. Эти двое мне в ответ не улыбнулись. Никаких глупостей насчет их двадцатилетних. Это продолжалось не один час. Мрачная комната для допросов. Они ушли, потом вернулись. Как во всех этих детективных сериалах, которые мне всегда нравились, а Эмили – нет… И еще… Мне не показалось, что они меня в чем-то подозревают. Если честно, Стефани, по-моему, они не верят, что Эмили мертва. Не знаю почему, с чего они взяли, что знают все о нас. О нашем браке. Но мне кажется, они думают, будто Эмили просто подхватилась и уехала. Сбежала. Они все твердили: “В отсутствие трупа, в отсутствие признаков насильственной смерти…” А я все сдерживался, чтобы не крикнуть: “А как насчет отсутствия Эмили?!”
– Как насчет отсутствия?
Я ловила каждое слово Шона, в то же время думая, что слова о нелюбви Эмили к детективным сериалам – это его первая жалоба, которую я когда-либо слышала от Шона насчет Эмили. А вот у нее был богатый список претензий к нему. Шон ее не слушает. Шон заставляет ее чувствовать себя дурой. Любая жена в нашем городке могла бы сказать то же самое о своем муже. Я могла бы сказать такое о Дэвисе.
Спустя несколько дней позвонила детектив Мини. Хорошо, что Шон предупредил меня насчет ее имени; я не захихикала и не сморозила какую-нибудь глупость, когда она представилась. Мини сказала, что я могу приехать к ним в участок, когда мне будет удобно. Они подстроятся под мое расписание. Очень мило. Но не померещилась ли мне некоторая надменная ирония в ее голосе, когда она сказала “расписание”?
Отвезя Майлза в школу, я поехала в полицейский участок Шерона. Должна признаться, я нервничала. Мне казалось, что все станут смотреть на меня так, словно это я сделала что-то плохое.
Детектив Мини и гораздо более молодой детектив Фортас задавали мне те же вопросы, что и Шону. В основном их интересовало, не была ли Эмили несчастна. Все время, что я говорила, детектив Фортас проверял что-то в своем телефоне и пару раз отправил сообщения, которые, насколько я понимаю, не имели ко мне никакого отношения.
Я сказала: ей нравилась ее жизнь. Она бы никогда этого не сделала. Преданная жена и мать пропала, а вы, ребята, и не думаете шевелиться! Почему я одна хлопочу о своей подруге? Почему ее муж не сказал того, что говорю я? Может, потому, что Шон британец. Слишком вежлив. Или не ощущал эту страну своей. Предоставил решать мне.
– Ладно. – Детектив Фортас словно бы делал мне огромное одолжение. – Посмотрим, что мы сможем выяснить.
В те выходные детективы объявились у Шона: могут ли они осмотреть дом? К счастью, Ники был у меня, играл с Майлзом, так что Шон впустил их. Он сказал, что обыск был неопределенным и поверхностным. Как будто они на самом деле риелторы или люди в поисках квартиры, подумывающие, не купить ли этот дом.
Детективы попросили фотографии Эмили. Шон отдал им несколько снимков. К счастью, сначала он позвонил мне, и я посоветовала не отдавать снимки, на которых есть Ники. Шон одобрил эту мысль.
Мы дали детективам полное описание Эмили – татуировка на запястье, ее волосы, ее кольцо с бриллиантами и сапфиром. Шон плакал, когда рассказывал о кольце. Я воздержалась от упоминания ее духов. Не стоит говорить о таких вещах детективам, ведущим дело об исчезновении человека. Сирень? Лилии? Итальянские монахини? Спасибо за помощь, мэм. Когда вы будете нам нужны, мы позвоним.
