Замысел восьмой. Безличный
Сперва поливало. До середины месяца. Гремело и грохотало, било и освещало повсюду. Затем чередовались дни. Было то холодно, то тепло. После замерло. Стало жарко. Сделалось душно. Как горячим молоком. Стало жарче даже, чем на юге, чем в Астрахани или Ростове-на-Дону. Стало жарче даже, чем в Каире.
Открывались окна. Обливались потом. Кругами размазывались лопасти вентиляторов. Кондиционеры продавались во все стороны. На раз-два. Очереди заканчивались за поворотом. Сообщалось, что по своему размаху, охвату и последствиям ничего подобного не случалось за более чем сто лет. Вот те на.
Продолжались наблюдения. Не холодало. Аномально. В среднем каждый день было двадцать шесть и один. Но ощущалось гораздо больше.
В июле продолжилось. Рубашки хотелось менять по несколько раз на дню. Прохладу не приносило. Дожди были локальными и кратковременными, как упражнения, как свиданья, как этюды. Осадки выпадали всего на пятую от нормы. Постоянно хотелось в душ. В стаканах в мгновенье нагревались напитки. В бассейнах случались драки. Начинались лесные и торфяные пожары. В день рождения Лидии москвичи впервые почувствовали запах гари. Через неделю город окутал настоящий смог. Салфетки становились черными. В горле першило. Усталость становилась по-настоящему великой. Дышалось тяжело. Краснели лица. Ветер продолжал гнать знойный воздух из Азии. Тридцать три дня подряд максимальная температура воздуха превышала тридцать градусов. Учащалось сердцебиение. Шумело в ушах. Люди задыхались во сне. Возрастала смертность.
Лишь 10 августа направление ветра сменилось, и температура начала постепенно снижаться – начался медленный распад мощного антициклона. Экологическая ситуация в столице постепенно улучшалась. Так, уже 16 и 17 августа прошли небольшие дожди и температура не достигала и +30 °C. Последний, десятый в августе и двадцать второй за лето, рекорд был установлен в среду, 18 августа, в 13.00: +32,5 °C.
Господство огромного жаркого антициклона, два месяца стоявшего над Европейской Россией, подошло к концу. На следующий день в центральные области России пришел атмосферный фронт, благодаря чему похолодало до +25 °C. В Москве и на большей части области исчезло задымление. Погода стала более характерной для конца лета. В последующие дни смог и запах гари больше не беспокоили горожан. Начались частые дожди. Появились признаки осени.
Я откладываю телефон. Осторожно. Мне кажется, что, если сделаю хотя бы одно резкое движение – мир расколется на миллиарды символов. Удар. Я чувствую первые симптомы. Учащается пульс. Ледяными становятся руки.
Несколько раз я бью по скамейке. Расцарапываю костяшки. Проступает кровь. Мне сложно встать. Женщина, которая все это время сидела рядом, вскакивает и осуждающе смотрит на меня. Это немного отрезвляет. Я начинаю приходить в себя. Тревога. Последний раз я испытывал нечто подобное много лет назад, еще в школе. Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Я всегда знал, что, если окажусь на месте булгаковского поэта, то ни в коем случае не буду трубить о странностях, которые происходят со мной. Я начинаю с начала.
«Итак, что мы имеем: кто-то пишет книгу. Этот кто-то выкладывает части романа обо мне в блог. Блог ведется от моего имени. Пока я был в отпуске – ссылку на отрывки получили мои друзья и коллеги. Судя по всему, получила и Нино. Именно этим стоит объяснить мое увольнение. Какой-то ублюдок подставляет меня.
Ладно, хорошо. Главное – успокоиться. Пошли дальше. Значит так: кто-то пишет роман про меня. Роман, в котором описаны события, о которых мог знать только я. Факт.
Ноги, по-прежнему, вибрируют. Я пытаюсь встать. Меня ведет. Привет от вестибулярного аппарата. Я вновь сажусь, делаю глубокий вдох и кладу руку на скамейку – тело находит вертикаль. «Наркоман!» – слышится за спиной. Что правда – то правда. С одной лишь оговоркой – все это действует похлеще наркоты.
Я беру в руки телефон, нажимаю на «компас». Передо мной вновь открывается блог. Я продолжаю читать.
Замысел девятый. Вновь я
Сидел за столом. Разглядывал огромную гостиную. В клетке разгуливала львица. Я достал телефон и, включив навигатор, проверил расстояние до Москвы. В тридцати четырех километрах от центра столицы, на первом этаже загородного дома, в специально выстроенной позолоченной клетке, расхаживала львица.
За четверть часа, которые я просидел в ожидании встречи, хищник ни разу не остановился. Львица не рычала, не бросалась на клетку. Зверь просто ходил из стороны в сторону и не спускал с меня глаз. Рассматривая львицу, я пытался представить себе человека, который живет в этом доме.
– Простите, что заставила ждать.
– Ничего, тут у вас…
– Ах да – это подарок. Думаю, вы понимаете, как сложно в наше время удивить влиятельного человека. Уверена, вы и сами не раз сталкивались с подобной проблемой.
– Я по-прежнему дарю книги.
– Вероятно, вашим друзьям гораздо проще угодить.
– Да, особенно когда их нет.
– Так или иначе, я хотела бы перейти к делу. Вы не прислали мне свое резюме.
– У меня его нет.
– Могли бы вы, в таком случае, немного рассказать о себе?
– Если вы не знаете, кто я – зачем позвали?
– Я знаю. У вас блестящие рекомендации, но все же…
– В три года меня отдали в детский сад. Там я впервые познал на себе удары широкой ладонью и попробовал рыбные котлеты. После детского сада была школа. Школа дала мне навыки челночного бега и чтения по ролям…
– Мне важно понимать, какие проекты вы делали.
– На телевидении?
– Нет, про телевидение я все знаю, спасибо. Мне очень нравится ваша программа.
– Ежегодные премии журналов, музыкальные фестивали, дни рожденья президентов, свадьбы детей губернаторов, похороны мэров…
– Ясно. Сколько стоит ваш сценарий?
– Четыреста тысяч.
– Четыреста тысяч за текст ведущего?! Вы серьезно?! Почему не пятьсот?! Почему не миллион?!
– Скидка.
– С вами непросто. Но давайте перейдем к делу. Итак, Елизавете десять лет. Вот, кстати, список исполнителей – она протянула мне лист, на котором я тотчас увидел имена самых дорогих (известных и заслуженных) музыкантов страны.
– Неплохо для детского праздника…
– Десять лет – довольно серьезный срок для львицы.
– Вы хотите устроить день рождения животному?
– Не я, как вы понимаете, мой шеф.
Я тотчас стал перебирать в памяти самые странные мероприятия, которые мне когда-либо приходилось организовывать. Ни один серьезный сценарист не живет на свою официальную зарплату. Более того, эта зарплата ему не нужна. Ее проигрывают в покер или вовсе не снимают со счета. В этой зарплате важен лишь адрес бухгалтерии. Значимо только то, где лежит ваша трудовая, и только потому, что она лежит там, где лежит, вы можете просить четыреста тысяч за сценарий.
Девушка что-то там бубнила о договоренности с артистами, а я все еще пытался вспомнить самые нелепые праздники, которые когда-либо писал. Я вспоминал одного парня, который снял ледовый дворец и, нагнав туда полторы тысячи проституток, приказал закрыть все входы и выходы, никого не впускать и дать ему спокойно потрахаться. Он ходил между голыми бабами, лапал их и кого-то, по-моему, даже поимел. Если я не ошибаюсь, только одну. Мы тогда еще шутили, что это любовь. Я вспомнил про ребят, которые собрали на Лазурном Берегу целый музыкальный фестиваль, но не пустили на него ни одного человека и не посетили его сами, решив наблюдать за всем происходящим через подзорную трубу с палубы своей яхты. Я вспоминал десятки концертов, на которых заказчики требовали, чтобы артист, по кругу, исполнял одну и ту же песню, но чтобы при этом подводки ведущего были разными. Я вспоминал приватные концерты в саунах и кабинетах, на крышах небоскребов и авианесущих крейсерах, вспоминал дни рождения годовалых детей, для которых пели народные артисты, и День города, во время которого по улицам столицы расхаживал десятиметровый Петрушка, для которого я сочинял частушки. Одним словом, я мог вспомнить довольно много странностей, но львиц среди них не было.
– Александр, вы меня слушаете?
– Да-да.
– Я хотела посоветоваться с вами: как вы считаете, все ли исполнители согласятся выступать перед Елизаветой?
– А какая им разница? Поверьте, они и не перед такими животными выступали.
– Хорошо, я просто волновалась.
– Возможно, кто-то попросит прибавку. Я правильно понимаю: Елизавета будет в зале одна?
– Да, да, совершенно одна! И здесь я хотела бы обсудить с вами еще один момент. Дело в том, что у львиц довольно тонкий слух – Елизавета ненавидит громкую музыку! Сможем ли мы как-то убедить артистов играть потише?
