Но переживать приходится не долго. Он равнодушно проходит мимо нас и даже не смотрит в мою сторону. Останавливается около тех самых ребят, игнорирующих права очереди, и местами-красноволосая тут же обвивает его шею руками, одаривая далеко не невинным поцелуем.
Фу-у, прилюдный обмен слюной.
Мерзость.
Запирайтесь у себя в домах и творите содом хоть на максималках, к чему окружающих людей лишать аппетита. У меня аж потребность в пище скорчилась и скончалась.
— Ветер, а где твоя девочка, ты нас познакомишь? — скалится один из блондинов.
— Да я как-то не особо помню, как она выглядит. — усмехается тот в ответ. — Пойдемте уже на улицу. Кот, ты кофе мне взял?
— Да. Держи, все как ты заказывал.
*
Когда местные звезды уходят, мы с Катей, наконец, добираемся до возможности купить булочек. Однокурсница улыбается и пытается меня подбодрить. Хотя я совсем не понимаю с чего вдруг меня задела внезапная амнезия новоявленного наставника, в которую ни капли не верится.
— Не расстраивайся, Мил. Что если у него плохая память на лица? Давай я угощу тебя булочкой?
— А с меня тогда кофе! — согласно улыбаюсь. — И, поверь, я наоборот буду самой счастливой, если он не вспомнит мое лицо.
Может, он просто меня не заметил?
Почему-то эта мысль неприятна и заставляет хмуриться.
Да что со мной сегодня не так?
— Только знаешь, это очень странно, — задумчиво произносит Катя, когда, набрав по паре сдобных плюшек, мы занимаем один из круглых столиков возле окошка.
— Я обратила внимание, что он буравил острым взглядом твое место, пока ты искала под партой свою ручку в пятницу. Причем довольно серьезно буравил. Основательно, не мигая.
Глава 6
— Стоять! — громыхает голос, способный держать в холодном страхе ледники Арктики, а в свободные часы поколачивать неугодных — исключительно забавы ради.
Я вздрагиваю и понимаю, что выход в окно третьего этажа второго корпуса — совсем не тот выход, который хотелось бы сейчас найти. А потому, сжав пальцы в кулаки, останавливаюсь и стараюсь унять грохочущее сердце. Его удары отзываются в ушах. Все тело напрягается.
Сам же сказал, что не помнит, как я выгляжу… тогда зачем явился?
Неужели перенёс удачную операцию на мозге?
И за одну ночь успел оправиться?
И куда вдруг подевались все люди из этого коридора? Почему никого нет?
Он одним своим взглядом поубивал и испарил в воздухе лишних свидетелей?
Вот ничуть этому не удивлюсь.
Шаги за спиной приближаются не спеша. Мне даже в них слышится надменность и некая ленца. Ветров останавливается за моей спиной. Явственно ощущаю его дыхание над головой, отчего по позвоночнику начинают бегать мурашки.
А что если — убежать?
Ведь самое лучшее средство для ухода — ноги.
Чего, спрашивается, я встала, как напуганный заяц, смирившийся с участью оказаться в пасти волка?
Но осуществить свой очередной дерзкий побег не удается. Чужие руки хватают за плечи и резко разворачивают меня к старшекурснику. Его ладони обжигают сквозь одежду. Нервно сглатываю и шумно втягиваю воздух.
Не давая мне ни секунды, чтобы опомниться, Ветров сурово уточняет:
— Ты почему пропустила свою первую официальную встречу с наставником? Если бы мы были героями аниме, то сейчас из его рта на меня бы дыхнул холодный воздух, от которого тело мигом бы превратилось в квадратный кусок льда. Затем грохнулось бы на пол и начало позорно отползать.
— А мы вроде встречались уже.
Я, конечно, его немного побаиваюсь. К тому же он вызывает внутри меня странное волнение. Но надо сразу дать понять, что таким тоном со мной общаться не стоит.
Папа с детства учил ни перед кем не показывать свой страх. А моя «игра в прятки» на приветственной лекции в прошлую пятницу была вовсе не демонстрацией испуга, а грамотной конспирацией в надежде избежать ненужную встречу с придурком. В конечном итоге — провальной, но всё же попытаться стоило.
— И помнишь, что я тебе обещал?
— Ад, — не успев прикусить язык, скрещиваю руки на груди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Адреналин бьет в крови. Понимаю, что теперь мне терять уже точно нечего, и с вызовом поднимаю подбородок.
Мой ответ определенно радует извращенца. В его глазах вспыхивает пугающий блеск, гипнотизирующий. А уголки губ поднимаются в довольной ухмылке.
Почему гадские придурки рождаются такими совершенными красавчиками?
Несправедливо.
Вселенная, давай этот вопрос тоже на досуге обговорим?
— Молодец, мелкая, помнишь. Только вот я по доброте душевной намеревался показать тебе всего один уровень адских развлечений. Но ты, судя по выходкам, нарываешься на многоуровневый аттракцион? — и такой тьмой наполняются его глаза, когда он хищно наклоняется в мою сторону, что оборонительная крепость внутри предательски дергается. И я отступаю на шаг назад.
— Это угроза? — зачем-то уточняю. Вряд ли его слова — завуалированное пожелание долгих лет счастья.
— Предупреждение. — снова приближается. — Так что лучше отвечай, почему не явилась в деканат, когда остальные два студента пришли даже раньше назначенного времени?
Ну и как здесь признаться, что я никак не могла выйти на нужной станции метро? Вначале из-за громилы, которому у входа было медом намазано, хотя выходить он, кажется, никогда не собирался — кольцевая для него, видимо, место веселых и нескончаемых покатушек. А потом бюст той женщины в черном платье, под которым был лифчик-пуля. Им решительно можно калечить прохожих, как физически, так и психически. Лучше бы она себе отдельный вагон — как метко посоветовал ей один из соседних мужчин — бронировала, честное слово.
Не желая озвучивать все это наставнику, я решила ограничиться фразой:
— Так получилось.
Ему она точно не понравилась, потому что явно повеяло еще большим холодом.
— В следующий раз пусть получается иначе. За неявку завтра останешься после занятий. Аудитория А51. Сколько у тебя пар мне известно. Опаздывать или сбегать я тебе не советую. Иначе будет хуже. Мне надо тебя протестировать, поэтому будь умницей. — опускает взгляд на тетрадь, которую держу в руке и нагло шепчет. — Пандочка.
А после неожиданно треплет меня по щеке, словно какого-то пухленького малыша. Я настолько обескуражена, что заторможено наблюдаю и не предпринимаю попыток стряхнуть с себя чужие руки. Самодовольно ухмыльнувшись, студент, наконец, удаляется.
Я же остаюсь стоять на месте. Напряженно перевариваю случившееся. Злая и красная, открываю и закрываю от возмущения рот и зачем-то яро вырываю из новой тетради чистые листы.
Глава 7
Пятый раз пытаюсь настроиться на лекцию и заставить уши вникать в ту смертную скуку, которую вещает Леонтий Александрович.
Ничего не выходит.
Его голос обладает уникальной способностью выбивать последние крохи из зачатков твоего интереса. Речь профессора лишена всякой интонации. Она льется четко по прямой серой линии и совершенно не намеревается завлекать встречающихся на ее пути студентов. Вот отталкивать или вызывать суицидальные мысли — это, пожалуйста. А еще склонять к вечному сну и порождать какое-то нездоровое желание биться головой об стенку.
Ну разве так рассказывают историю России?
Да Петр I за столь индифферентное отношение к предмету подарил бы волшебный пендель, доставляющий в европейские столицы без пересадок.
Вот Игорь Петрович в школе преподавал историю настолько захватывающе, что мы даже дышать громко боялись, как бы чего не пропустить.
А тут…
Р-разочарование.
П-полное.
Не производя лишнего шума, достаю из сумки свой маленький скетчбук, устраиваю его около тетради и начинаю рисовать. Нет смысла насиловать себя чужими нудными речами, неспособными влиться в сознание. Всё равно после подобной подачи материала придется всё учить самой.
Но, несмотря на катастрофическую монотонность, болотом разливающуюся по аудитории, мне отчаянно хочется, чтобы время замедлило свой ход. Приостановилось и не приближалось к окончанию учебного дня.
