— Позвольте предложить вам… коктейль? Херес? — Он с мужественной грацией подошел к массивному буфету.
Эшли ответила холодно и строго.
— Пожалуйста, херес. Сухой, если есть.
— Конечно. Простите, я тогда не догадался предложить вам крем для загара.
Она сделала вид, что не заметила ответного выпада, спровоцированного ее тоном. Чего еще мог он ожидать после своих приставаний у ручья, угроз и гнусных предложений? Она не девочка, чтобы вспыхнуть и смутиться, когда на нее обращает внимание эффектный мужчина. Эшли с детских лет видела вызывающее распутство отца, который не мог оценить натурщицу, не переспав с ней. И у нее не было ни малейшего желания следовать примеру таких натурщиц; ей хватит ума не осложнять себе жизнь связью с женатым мужчиной. Во всяком случае, до последнего времени хватало. Не обращая внимания на лукавые искорки в глазах своего заказчика, Эшли отвернулась и принялась рассматривать одну из картин на стене. Господи, ну почему все так запутывается?!
Эшли неторопливо потягивала херес, наслаждаясь замечательным вкусовым букетом. Украдкой она наблюдала, как Лоренс О'Мэлли выбрал диск с полочки в шкафу и вставил его в проигрыватель. Комнату наполнили изысканные звуки оперы Пуччини «Чио-чио-сан».
Хоть бы поскорее пришла миссис О'Мэлли, в отчаянии подумала Эшли. И где дети? Трое шумных мальчуганов разрядили бы напряженную атмосферу. Она быстро сделала последний глоток и едва не поперхнулась.
А может, у нее чересчур разыгралось воображение? Порой его просто не уймешь, это из-за ее профессии, что ли? Она снова покосилась на О'Мэлли, постаралась подольше задержать на нем взгляд. Профессиональным глазом отметила, как живописно темная рубашка оттеняет золотистый загар кожи. Красиво зачесанные волосы имели чуть заметный синеватый, холодный отлив. Только сейчас она заметила в них легкую седину. При первой встрече он если и был причесан, то разве что вилами, да и ей и некогда было обращать внимание на такие пустяки — унести бы ноги живой и невредимой.
Терпение ее наконец лопнуло. Она решительно поставила пустой бокал на журнальный столик и пошла в атаку:
— Зачем вы притворялись наемным работником?
— Дорогая мисс Мортимер, так вот что вас смутило!
От его неслыханного нахальства она еще больше вскипела. Чтобы не вспылить, подошла к окну… и засмотрелась на живописный закат.
— Все-то вы прекрасно понимаете, — ответила она, немного успокаиваясь. — Вы заставили меня поверить, что направляетесь… э-э… на скотный двор.
— Так оно и было.
Наглец! Он, видимо, находит извращенное удовольствие в том, что поставил ее в такое неловкое положение. Развалился в своем огромном замшевом кресле и самодовольно ухмыляется, потягивая виски. Она готова была его придушить. Проклятье, почему она позволяет ему так играть собой?! Обычно ее трудно вывести из равновесия.
— К слову об обманах, мисс Мортимер. Не могли бы вы объяснить, почему на месте заказанного нами портретиста оказались вы?
Эшли потеряла дар речи и, потрясенная, уставилась на него. Но не успела она произнести и слова в ответ, как в комнату ворвались трое мальчиков — все чистенькие, наспех одетые и удивительно похожие друг на друга.
— Мисс Мортимер, позвольте познакомить вас с моими племянниками — Питер, Патрик и Денни. Вон тот, с синяком, Денни, а из близнецов тот, у кого неправильно застегнута рубашка, Патрик.
За полчаса Эшли узнала, что родители уехали на все лето в Канаду, а мальчики остались на каникулы с любимым дядей. И явно одичали за это время. Манеры у них отличные, но ясно, что они не привыкли находиться в обществе старших. Беседа захлебывалась в водовороте тем — от любимой кобылы и связанных с нею планов по улучшению породы до влияния луны на их местность, а еще о том, разрешат ли им этим летом взобраться на Бутыль-гору.
Из близнецов более непосредственным оказался Патрик. Он чуть не вывел Эшли из равновесия шквалом бесхитростных вопросов. А правда, что художники рисуют людей голыми? Почему? А сам художник надевает что-нибудь, когда рисует? Ребенок был убежден, что если человек голый, то, значит, это художник. Ведь тогда он не измажет краской одежду.
Лоренс О'Мэлли на все вопросы отвечал в высшей степени серьезно, а Эшли волновалась и тщетно пыталась выглядеть спокойной. А что ей оставалось делать? Слава богу, когда пришла ее очередь отвечать, над ее неловкими объяснениями никто не посмеивался. Она попыталась объяснить, что художникам, пишущим человеческое тело, нужно знать его строение, чтобы изображать грамотно, и когда художник что-то пишет — будь то гумно, берег моря, ваза с фруктами или обнаженная модель, — то смотрит на все это аналитически, как на объективную реальность, то есть превращает все в ряд перспектив, ракурсов, линий, объемов… И, нет, художник не раздевается, когда работает, потому что краски отмываются лишь такими составами, от которых на коже остаются ожоги.
Лоренсу пришлось объяснять, что такое аналитический объективизм, что он и сделал. При этом он поглядел на Эшли с некоторой озадаченностью, лишь едва прикрытой светской любезностью.
Поскольку мальчики договорились с дядей на следующий день встать до зари и отправиться на рыбалку, то ушли рано, оставив Эшли и Лоренса в гостиной. Он предложил ей бренди к кофе, но она вежливо отказалась. Потом он поставил другой диск, с какой-то медленной, спокойной музыкой.
Они заговорили о комнате, отведенной ей под студию, и он пригласил Эшли осмотреть ее. Она уже немного расслабилась, и ей не хотелось покидать эту просторную гостиную, не хотелось выходить из-за большого стола, разделявшего их. Лоренс О'Мэлли был безумно привлекателен, и по опыту она уже знала, что может поддаться мужским чарам. А сейчас тем более ей трудно будет устоять. После истории с Робби она ощущает в себе какую-то неутоленность, в таком состоянии можно натворить глупостей.
Эшли отклонила его предложение, промямлив что-то об освещении с северной стороны. Потом искусно обошла прямой вопрос о своей личной жизни. Вряд ли стоит об этом распространяться с заказчиками — особенно такими, как Лоренс О'Мэлли.
Уловив подходящую минуту, Эшли пожелала хозяину спокойной ночи и ушла, сославшись на усталость и головную боль.
А ведь Лоренс не объяснил, почему они ждали мужчину, внезапно мелькнуло в голове, когда она уже собиралась лечь и намазалась кремом. Возможно, это отец, но при чем здесь он?
Уснуть ей не удалось. Она лежала на роскошной кровати уже битых два часа, смотрела на плывущий по царственному небу месяц и пыталась суммировать все впечатления прошедшего вечера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
