Он замолчал, повернул голову и прислушался. Тишина поползла из углов робкими тенями. Барабан за потолком начал выбивать ритм. Боль выкручивала руки, ломала уцелевшие суставы, она подсказывала Федору, что будет дальше.
— Хочешь сказать, что… сдвиг все в них исправил? Вылечил…
Улыбка старика увяла. Федор обрадовался, его мозг купался в лужице боли и плевать хотел на сантименты.
— Да. Представь себе… — сказал старик просто и поднялся. — Они выздоравливают. Они будут жить…
Он подрегулировал капельницу.
— Как долго? — усмехнулся Федор, во рту вновь стало солоно. — Они обречены, ты знаешь.
Старик молча пошел к выходу. В дверях он остановился, взялся за дверную ручку.
— Может быть, но я хочу, чтобы они жили. Я все сделаю. Все, что угодно, как и моя жена.
— А что она сделала?
— Ты узнаешь со временем… — он открыл дверь, но не уходил. Стоял и смотрел в угол. — Что бы ты ни думал, я благодарен тебе за помощь…
Из коридора в комнату проник странный аромат. Сердце Федора забилось чаще, он нахмурился, ноздри жадно раздувались. Запах будоражил, вызывал знакомое, но подзабытое ощущение. Рот наполнился слюной. Взгляд Федора встретился с глазами старика. Он держал лампу в руке, дрожащие отсветы плавали в черных зрачках. Потом старик кивнул.
— Безопасен не только пепел, — он усмехнулся. — Термическая обработка при соблюдении определенных условий тоже помогает.
Он вышел в коридор.
— Я варю его в автоклаве, — сказал старик из полумрака. — На вкус — не так уж и плохо…
Дверь закрылась.
Темнота прильнула к Федору, накрыла лицо удушливой ладонью. Барабанный ритм рвал голову, как минометный огонь. Он задергался, каталка опасно закачалась, покатилась на невидимых колесиках, но устояла. Ремни тоже выдержали. Федор бешено вращал запястьями и тянул, кисти намокли горячим, боль грызла огрубевшую кожу, но вяло — нехотя. Запах забил ноздри, слюна наполняла рот, словно открыли кран. Он выталкивал ее языком прямо на подбородок, плевался, словно юродивый. Мыль о том, чтобы проглотить ее, казалась отвратительной. Кровь ухала в голове, сердце бесновалось. Рот вновь наполнялся влагой. Копчик вдруг всеми силами возненавидел то, что заставляло тело истекать слюной по самому себе, лишь бы только жить. Жить в мире, в котором само понятие жизни утратило прежний смысл…
Закричала ворона белой,Бессознательной злой клятвой.Эх, убитое мое тело,Все родимые мои пятна.
Новая жизнь разбежалась весенним ручьем,Новая жизнь разлилась по ларькам, по вокзалам.Новая жизнь, посидим, помолчим ни о чем,Новая жизнь никогда не дается даром…
Под грохот барабана и хриплый голос в голове Федор открыл рот и высунул язык. Темнота помогла ему, ухватила плоть невидимыми пальцами. Он с хрустом сомкнул челюсти. Рот мгновенно заполнился горячим, бурлящим. Губы разошлись. Кровавый фонтан выбросил ошметок на кафельный пол.
