— А где ваши старики или хотя бы пожилые?
Дед отвёл глаза и притворился, будто бы не расслышал.
— Старики, спрашиваю где?
— А я тебе не старик?
— Аксакалов не вижу.
— Старикам тут не житьё. Они все в городе. В тепле свой ревматизм лелеют.
— Ох и хитришь ты, дед. Не аул это, а чёрт знает что!
— Ну, твоё дело охотницкое — пострелял уток, рыбки половил и домой! Нечего тут аналитическое исследование проводить.
Я ещё раз обвёл глазами поселище. Не аул, а полевой стан или военный лагерь. Все со строевой выправкой, говорят между собой чаще по-русски, чем на местном наречии. Все в военной форме. Никакой восточной экзотики — ни стариков в чапанах, малахаях-пропеллерах, крытых плюшем, и мягких сапогах с широкими голенищами, для которых самая удобная портянка — кусок верблюжьего одеяла, ни кривоногих старух с кривыми зубами и вытертыми до белизны серебряными колечками.
— Чем тут живут туземцы?
— Обыкновенной жизнью, — ушёл от разговора старик.
— Какой у них экономический уклад?
— Очень экономический — на всём экономят.
— Местные хоть что-то производят с прибылью для себя?
— Они производят лучших на свете детей. Не бывает лучше прибыли, чем детская поросль.
Тут-то я и приметил, что все почти молодые женщины тут беременные, как цыганки в таборе.
— Говоришь, жрать нечего, а им охота размножаться без планирования семьи.
— Господь заповедал — плодитесь и размножайтесь!
— Здоровенных дураков со стальными мускулами плодить? Без школы, без знаний.
— Школку для малышей я тут сам веду, пока силы есть. А подросших детей они отправляют в школу-интернат.
— Куда?
— А это уже мимо твоего охотничьего интереса.
— Ну и что толку? Они выучатся и сюда не вернутся. Головастые специалисты в такую глушь под пистолетом не поедут.
— А это уж как сказать. Вон, видишь, сидит красна девица на выданье? Очень даже головастый специалист.
Глава 8
Восточная красавица в военных бриджах и камуфляжной маечке с открытыми плечами под тенью навеса что-то ткала на самодельных кроснах и давно уже бросала украдкой взгляды на меня. Именно у этой девицы на поясе висела кобура для ПМ. Она была тут одной из немногих не беременных женщин.
— Наш дипломированный художник по выделке декоративных тканей. Карлыгаш, познакомься с туристом! Его имя — «Эй, ты там, как тебя?». А ты, паря, говоришь, специалисты к нам не поедут!
Мне оставалось только усмехнуться в ответ на такой примитивный розыгрыш.
— Что-то я не видел тут у вас плантаций льна или хлопка.
Восточная красотка стрельнула в мою сторону бирюзовыми глазами и лукаво улыбнулась:
— Местные умелицы выделывают вручную ткани из кипрея и конопли.
— Выращиваете сырьё?
— Сырья тут дикорослого — от горизонта до горизонта. С конца июля и до начала сентября девочки каждый день его заготавливают.
— Пароконными косилками?
— Ручками выдёргивают с корнем, — прищурила на меня свои сине-зелёные глаза Карлыгаш. — И всю зиму нежными девичьими пальчиками обрабатывают.
— Ткут посконную дерюгу?
— Кому дерюга, а на Западе это экологически чистая ткань для вечерних платьев от лучших модельеров, — горделиво вскинула загорелый носик Карлыгаш. — Экспортёры нам платят триста долларов за погонный метр, к вашему сведению, уважаемый гость из Москвы.
— Кипрей, это что, тот самый иван-чай? — блеснул я познаниями в ботанике за пятый класс, случайно ещё не выветрившимися из головы.
— Точно, сорная травка с пурпурными или красновато-розовыми цветками, что растёт по пустырям и пустошам. А ещё её называют дикий лен, — просветила меня Карлыгаш. — Не зря ведь так назвали, а?
— А вот не знал я этого. Читал где-то, что кипрей ещё в позабытом веке на Руси бедняки сушили и чай заваривали.
— Теперь это чай для богатых. Наши девочки его тоже ферментировать научились. Мнут, сушат и фасуют в красивые коробочки. В столице наш чай идёт по цене самого дорого цейлонского, потому что вдобавок ко всему он ещё и целебный для пищеварения, и нервную систему успокаивает.
— Так тутошние ещё и фиточайным бизнесом промышляют?
— И не только чайным, — кивнул дед. — Про шерстобитов ты слыхал?
— Ну, что-то припоминаю. Они в старину шерсть готовили для прядения или валяния, что ли, точно не припомню, как это называется.
— Местную овечью экошерсть и козий пух экспортные фирмы закупили на три года вперёд, — важно сообщила синеглазка Карлыгаш. — Я про тёплые носки и варежки из верблюжьей шерсти даже не говорю. Фетр, тонкий войлок, тоже хорошо идёт на эксквизитный экспорт из нашей глуши.
— Какой-какой?
— Ну, изысканный, изящный, — сверкнула на меня озорными глазами Карлыгаш. — Теперь вам понятно, уважаемый турист? Натуральную продукцию охотно предпочитают там, где надоела синтетика. Никто не неволит, хотят — платят, не захотят — не заплатят. Сумасшедшие модницы готовы выкладывать за экологическое платье тысячи долларов.
— Честно ли наживаться на чужой слабости на голову? Триста долларов за обрывок дерюжной мешковины!
— Цена стоит своих денег. Между прочим, девушки расчёсывают и мнут кудель и пряжу своими золотыми ручками, которые у них от этого потом шершавые, как наждачная бумага.
— Наверное, храните технологические секреты тысячелетней давности?
— Не дури самого себя, — оборвал меня дед. — Карлыгаш по диплому — художник-модельер, училась в Москве. Изучала технологические секреты на кафедре декоративно-прикладного искусства.
— То-то она и разговаривает со мной как профессор, — попытался отшутиться я.
Уж больно смутила меня эта раскосая да смуглявая синеглазка с вызывающим превосходством во всём её облике амазонки с пистолетом на поясе.
— Так что зря ты говорил, паря, что настоящий специалист в пустынную глушь не приедет.
— Мало ли что я говорил, — буркнул я, незаметно поглядывая на восточную красавицу с такой точёной грудью под камуфляжной маечкой, что у меня перехватывало дыхание.
— Пустыня жадна на пахотное плодородие, но благодатно отзывается на труд и смекалку, — продолжала изрекать с менторским тоном Карлыгаш и одновременно поддевать меня своей издевательской полуулыбочкой. — В пустыне всего много и всё даром. Дикую коноплю никто тут ни сеет, ни пропалывает, ни подкармливает.
Тут меня словно в темечко стукнуло! Дикой конопли в этих местах — море необозримое. И вся местная молодёжь вооружена поголовно. Ясное дело, конопелька их кормит, гашиш, марихуана, план и прочая дурь, а не посконная дерюга и верблюжьи носки. Лаборатория в подвале — вот для чего дед заказывал микроскопы в столице, а не для шампиньонов.
А весь ваш бизнес, понятно, бородатые ваххабиты из-за бугра финансируют. Хотя ни одного бородатого я тут не видел, если не считать старого деда с его «дедской» забавой с шампиньонами. Не псилоцибиновые ли галлюциногенные грибки в своем подвале он ещё выращивает? Микробиологическое оборудование, говорит, привёз. Наверняка, там в подземелье ещё и нарколаборатории располагаются. Вот чем они кормятся на самом в бесплодном уголке пустыни, куда и дороги-то никто не знает.
Влип же я! Свидетелей никто не любит. Особенно тех, кто может сюда дорогу показать.
Горит оно ясным огнём все моё охотничье и рыбацкое снаряжение да и сам уникальный квадроцикл. Сегодня же хоть пешком, хоть на карачках вырвусь из этого разбойничьего логова, где даже девчонки ходят с оружием. Ночью они меня и собаками не сыщут. Кстати, почему тут так много собак? На экспорт носки из собачьей шерсти или на унты для заморских лётчиков? Так я им и поверил.
Глава 9
Я невольно залюбовался на возню пыльных щенков на солнцепёке. Уж больно они были похожи на плюшевых медвежат.
— Если вам людей напряжно прокормить, зачем держать такую прорву собак? Вас тут-то и грабить некому, ведь путей-дорог к вам до сих пор не знают.
— А вот не скажи, паря. Наши щенки неплохо продаются.
— Тут ещё и собаководством занимаются? — разозлился я на этот глупый розыгрыш.
— Боевым и служебным. Хочешь взглянуть на наш кинологический центр?
— Тут у вас не поселище аборигенов, а просто экофутурополис какой-то!
— Времечко такое — обгоняем прогресс, а то не выжить в конкурентной борьбе всех против всех.
* * *
На небольшом выгоне за поселением неистово орали и даже подпрыгивали от азарта молодые парни.
— В честь чего такое сборище? — опасливо огляделся я, предчувствуя что-то неладное.
— Собачьи бои, что ж ещё. Давняя страсть тенгрийцев.
— У мусульман ведь не поощряют азартные зрелища.
— Ты у тенгрийцев в гостях. А насчёт собачьих боев так ты это зря. В Афгане эту забаву мусульмане ой как любят!
