Ю.Л. Делания чего? Помимо регулярных посещений синагоги…
Д.Д. Синагога к этому имеет весьма небольшое отношение, хотя на этот счет существуют распространенные заблуждения. «Делание» в иудаизме — в Шабат либо в остальные дни недели — в гораздо большей степени относится к дому и работе, чем к синагоге. Ведь наш образ жизни заключается в том, чтобы даже самый незначительный элемент быта соответствовал заповедям Торы, — этим мы занимаемся с момента пробуждения до отхода ко сну. Даже самые обычные вещи — открыть утром глаза, завязать шнурки, выйти за дверь — мы делаем особенным образом. Еврей не начнет пить и есть без того, чтобы не произнести соответствующие слова. И так в течение всего дня: что бы мы ни делали, наши мысли и наши действия постоянно обращены к небесам. Мало того, все, что мы делаем в каждый конкретный день, в известной мере регулируется еврейскими законами и традициями. Так, ежедневно мы читаем небольшой отрывок из наших книг, помогаем нуждающимся, занимаемся благотворительностью. Точно так же мы стремимся избегать некоторых вещей в повседневной жизни — стараемся поменьше сплетничать, злиться, лицемерить. Мы не едим определенные виды пищи, избегаем других вещей, запрещенных Торой. Таким образом, даже в повседневной реальности мы стараемся исполнять заповеди Торы и поступать надлежащим образом. Помимо всего этого, часть времени мы посвящаем религии — это касается не только Шабата и священных дней, таких, как Рош а-Шона, Йом Кипур и Пейсах, но и обычных дней недели. Трижды в день — утром, днем и вечером — мы откладываем все свои дела и молча произносим слова молитвы, о которой я тебе говорил. Лучше всего молиться в группе, поэтому многие евреи каждый день ходят в синагогу. Но можно молиться и одному: полчаса отводить на утреннюю молитву, перед уходом на работу, а потом еще по нескольку минут на дневную и вечернюю молитвы.
Ю.Л. А вы? Я имею в виду, вы сами все это делаете?
Д.Д. Конечно. Это наш образ жизни, наша Алаха.
Ю.Л. Удивительно, как у вас находится время….
Д.Д. Дело даже не столько во времени — его ведь всегда можно найти. Жизнь состоит отнюдь не только из тех минут, которые ежедневно и еженедельно мы посвящаем религии и отводим на те или иные обязанности, но в том числе изо всего остального времени, которое в результате само меняется!
Ю.Л. Не очень понимаю…
Д.Д. Я уже говорил тебе, нашей целью является открытие пространства в своем сердце — открытие новой возможности. А когда пространство открыто, его можно наполнить. Позволь, я объясню тебе это в категориях самой Торы. После того как народ Израиля вышел из египетского плена, Б-г велел израильтянам построить Ему специальное сооружение, которое на иврите называется «мишкан»: обычно это слово переводится как «скиния», «шатер», но его основное значение — «жилище», «место обитания». Сейчас подобное требование может показаться странным: в конце концов, в Торе сказано, что небеса не вмещают Б-га и что вся земля (кажется, это сказано не без юмора) подобна крошечному подножию, на которое Он мог бы водрузить Свою ногу, — зачем же тогда требовать от израильтян строить маленький шатер? Более того, зачем им надо было строить его — разве не мог Творец Вселенной выбрать для Себя какое-нибудь восхитительное место в созданном Им земном мире и поселиться там, не рассчитывая на мастеров-людей? Но опять же смысл Его повеления в том, чтобы открыть пространство, которое Он мог бы заполнить. И это главный принцип нашего пути — открывать такое пространство в нашей жизни и в наших сердцах. Потом это пространство обретает способность распространяться вовне. Таким же образом святость мишкана наполнила лагерь израильтян в период их странствий, и сам лагерь в итоге изменился. Именно людям следовало соорудить жилище для Б-га, поскольку так и должно быть: люди создают пространство и Б-г наполняет его.
Ю.Л. Прямо какой-то психологический опыт…
Д.Д. Ну, не более чем сооружение мишкана, сделанного (как детально и с любовью описывает Тора) из реальных досок, бронзовых крюков и льняных полотен.
Ю.Л. Именно! А вы говорите о чтении молитв и об отказе от какой-то еды…
Д.Д. Это одно и то же. Такая же схема, такой же план действий, посредством которого раскрывается наше сердце. Может быть, для тебя это ничего не значащая метафора, но для меня — зримая реальность. Пока не прорвешься к своему сердцу, даже находясь на пороге святая святых мишкана, ты все еще будешь слеп к Б-жественному Присутствию — в тебе еще нет того просвета, сквозь который святость может проникнуть в тебя. Но как только гладкая поверхность сердца чуть приоткроется и образует крошечное отверстие, которое остается постоянно открытым, сияние Б-жье проникает внутрь и освещает тебя изнутри — это сияние столь велико, что ты уже не можешь выносить его, стоя на том же месте в мишкане, — и ты выбегаешь наружу.
Так же рассуждали наши мудрецы. Ведь мишкан, который просуществовал некоторое время в еврейской истории, в конечном счете был заменен Иерусалимским храмом. Многие века Храм оставался жилищем Б-жьим в Израиле. Когда в 70 году новой эры он был разрушен, люди понесли страшную потерю: огромное физическое пространство, открытое в сердцевине народа, оказалось осквернено; иноземные захватчики положили конец храмовым обрядам и богослужениям. Разрушение Храма было и остается огромной потерей. Но один из мудрецов того далекого времени — законоучитель Улла высказал замечательную мысль: «С того дня, когда был разрушен Храм, нет у Всевышнего в мире ничего, кроме четырех локтей Алахи». Выражение «четыре локтя» на иврите означает минимальное расстояние, площадь не больше нескольких квадратных метров. Но что имел в виду мудрец, сравнивая Алаху, то есть наш образ жизни — практику Шабата и будничных дней, молитвы, разрешенную еду и так далее, — с физическим объектом, с Храмом? Ты сам заметил, насколько это разные вещи. И все же в определенном смысле это одно и то же, считает Улла. Храм формирует пространство, возможность — так же и наша Алаха формирует пространство. Если сравнивать ее с Храмом, наверное, Алаха покажется скромной: всего-то четыре локтя против грандиозного здания! Но суть в том, говорит Улла, что обе эти структуры предназначены для того, чтобы открывать пространство. Поэтому даже такая потеря, как утрата физического пространства Храма, не лишила Израиль Б-жьего присутствия: каждый еврей имеет возможность открыть пространство в собственной жизни и своем сердце. Так происходит и сегодня. Весь фокус в том, чтобы начать воздвигать и далее открывать.
Ю.Л. А открывать пространство нужно постепенно?
Д.Д. Пространство всегда строится людьми — и это можно делать быстро или медленно. Но когда Б-г наполняет пространство, это всегда происходит мгновенно.
Ю.Л. Может ли Б-г открыть сердце, если пространство для этого не подготовлено?
Д.Д. Разумеется. Но пространство само по себе создает постоянную возможность, неизменный потенциал, а не что-то сиюминутное. Поэтому Тора говорит об «обрезании» сердца именно в смысле постоянного и безвозвратного изменения.
Ю.Л. А как можно начать создавать пространство? Просто делать все то, о чем вы говорили?
Д.Д. Можно делать все, а можно начать с чего-то одного. Лучше, наверное, с одного.
Ю.Л. И с чего же именно?
Д.Д. Первое — это Шабат. Нельзя, конечно, точно определить, что первое, а что второе, но начинать можно с Шабата: ведь Тора говорит о Шабате в самом начале, при описании Сотворения мира.
ШАБАТ
Ю.Л. А что значит соблюдать Шабат?
Д.Д. У Шабата есть две особенности, которые поначалу могут показаться исключающими друг друга. С одной стороны— это святой день. Мы называем его «Шабат койдеш» («святой Шабат»), День этот посвящается Б-гу: именно такое значение несет в себе слово «святой» в иудаизме — «отделенный, чтобы принадлежать Б-гу». Один из общих принципов Торы заключается в следующем. Все, что у нас есть, досталось нам от Б-га, и, возвращая Ему некую часть, мы тем самым признаем этот факт. Так, часть нового урожая приносилась в Иерусалимский храм, Б-гу посвящались первенцы овец и крупного рогатого скота. То же самое можно сказать о Шабате: нам подарены семь дней недели, но один из них мы отдаем обратно Б-гу. Каким образом? В этот день мы не делаем ничего, чем заняты обычно, в остальные шесть дней недели, — мы не исполняем наших привычных обязанностей, мы вообще не делаем никакой работы.
Ю.Л. А в чем другая особенность?
Д.Д. Из того, что я сказал, ты можешь сделать вывод, что этот день отличается какой-то особой суровостью: например, мы постимся или исполняем многочисленные религиозные обряды. На деле все наоборот: это самое радостное время, торжественное завершение недели. Евреи всего мира с нетерпением ждут Шабат как передышку от повседневной суеты. Соблюдать Шабат — значит в течение недели иметь один особый день. Он настолько выше всех остальных дней недели, что они, кажется, и существуют только ради Шабата. В этот день человек отказывается от своего повседневного бытия и, по сути, становится другим человеком. Можно сказать, он в большей степени становится самим собой. Что же касается еды, то в Шабат не соблюдают никаких постов; более того, это узаконенный праздник, когда в течение дня требуется трижды плотно поесть, причем лучшую еду за всю неделю — и обязательно пить вино! Поскольку же приготовление пищи считается одной из форм работы, которая в Шабат запрещена, то все блюда должны быть приготовлены заранее (правда, их можно подогреть, соблюдая специальные правила). Вообще, в отношении еды единственной «обязанностью» в Шабат является необходимость есть и пить приготовленное заранее. То же и с другими обыденными делами: в этот день они запрещены, чтобы как можно полнее ощутить покой и отдых.
