Главное здание замка насчитывало четыре этажа, двор был выложен каменной брусчаткой. Из окон верхних этажей открывался изумительный вид на реку и город. Темно-зеленые заросли дубов и тополей покрывали склоны холмов. На крутых берегах Луары росли боярышник, каштаны, дикие яблони и вишни, а у самой воды огромные ивы склоняли к ней свои ветви.
Из-за войны с Англией сады и парки вокруг замка были запущены, но Мария уже видела, что нужно сделать, чтобы вернуть им былое великолепие.
И вообще, нужно было сделать очень многое. Марии приятно было думать обо всем этом. Особенно часто она думала о детях. У нее будет много детей, и главное сыновей. Сыновья очень нужны — для Орлеана, Блуа и вообще всех провинций, иначе, если у герцога не окажется наследников, они отойдут к королю.
Для начала Мария решила завести трех сыновей, а потом можно будет себе позволить и дочь. Но шли месяцы, затем и годы, а она все ждала. Ждала, предчувствуя недоброе. Испуганная, Мария проводила все дни у алтаря в своей опочивальне, чистым искренним голосом повторяя литании[12], моля о сыне. Все это продолжалось до тех пор, пока Карл, зайдя однажды к ней, не обнаружил ее всю в слезах у аналоя[13]. Он поднял Марию на руки и опустился в кресло, усадив к себе на колени. Тревожно вглядывался Карл в ее бледное заплаканное лицо, упрекая себя за то, что не обратил внимание на ее состояние раньше.
— Для меня совершенно очевидно, — строго начал он, — что тебе и в голову не приходит, что своими постоянными обращениями к Небесам о сыне ты выставляешь меня на посмешище.
Мария непонимающе смущенно посмотрела на него, а он, избегая встретиться с ней взглядом, продолжал:
— Понимаешь ли, за рождение ребенка ответственны не только Небеса. Женщина в этом деле обычно нуждается в содействии супруга.
У Марии вспыхнули щеки, и она опустила глаза. Подробности родов ей были хорошо известны, но тайна зачатия терялась для нее где-то во мраке.
— Ты же сама видишь, Мария, я уже не молод. Сколько мне сейчас? Да уже почти шестьдесят. И некоторые, глядя на твои молитвы, наверное, посмеиваются, повторяя друг другу, что не Господня помощь тебе нужна, а молодого мужчины.
Мария, возмущенная, вскочила на ноги. Смущения как и не бывало. Кто может усомниться в мужественности ее супруга!
— Кто осмелится произнести вслух такие слова? Это моя вина! Это я глупая и порочная. Карл, меня иногда посещают такие порочные мысли. Это в наказание за то, что я не могу подарить тебе сына. Ах, если бы они могли видеть, — она сделала жест в направлении алтаря, как если бы все многочисленные святые присутствовали здесь, при их разговоре, — если бы они только могли видеть, как это несправедливо по отношению к тебе! Я молила их о сыне, а вместо этого мне такое наказание. О, лучше бы мне умереть!
Карл потянулся и возвратил ее к себе на колени. Он прекрасно знал, что за порочные мысли ее посещали. Это было не более чем бессознательное стремление молодости к молодости, стремление к себе подобному. Она была воспитана в послушании, но не важно, как она была воспитана, — природа берет свое. Ее сердце и тело сами знают, что им нужно. Им нужна любовь и тот восторженный блеск, что она наблюдала в глазах влюбленных. Мария еще не разобралась до конца, что с ней происходит, чего не хватает в ее жизни, что есть везде, о чем знает каждый, но что проходит мимо нее.
Но до сих пор у них все шло хорошо. Она любила Карла, как никогда не любила своего отца. И Карл, находящийся где-то на обочине ее жизни, искренне привязался к ней, не требуя ничего большего. Она упрекала себя за то, что не может дать ему этого большего, и обвиняла в этом только себя. Но где-то в глубине сознания в ней зрело понимание, каким должен быть настоящий муж. Сколько ни терзай, ни упрекай себя, против естества не пойдешь. Карл все это хорошо понимал. Вспоминая свою собственную молодость, свои влюбленности, он видел, что зря женился на Марии Клевской. Криво усмехаясь про себя, он говорил, что, если бы все повторить сначала, он бы отказался от соблазна обладать юношеской свежестью, а женился на вдове своего возраста. Все равно детей у него уже не будет.
Карл тяжело вздохнул. Ладно, упрекнуть себя за ошибки у него еще будет время.
— Да, с сыном мы пока терпим неудачу. Но это не должно отравлять нам существование. Надо жить и получать удовольствие от жизни.
Мария пробовала возражать, а мысленно уже перенеслась в спокойную жизнь, когда так приятно радоваться каждому наступающему дню и знать, что ты ни в чем не виновата.
Карл читал все это на ее лице, вглядывался в него своими ласковыми, любящими, печальными глазами. Единственное, что по-настоящему он мог для нее сделать, так это снять груз вины с ее хрупких плеч и вернуть к удовольствиям. Хотя его самого эти удовольствия давно уже не привлекали. Книги и поэзия — вот что ему было нужно, и больше, пожалуй, ничего, но она… она до сих пор не знает любви и, сама не сознавая этого, ищет ее. Увидев, как легко оказалось ее успокоить, Карл улыбнулся в свою светло-каштановую бороду. Мария боготворила его мудрость, боготворила его самого, она и в мыслях не осмеливалась ослушаться его. Карл в ее глазах был более значительным, чем все святые, вместе взятые.
Это поклонение трогало его еще больше потому, что нигде больше в мире никто не почитал его так. Пока он долгие годы томился в английском плену, при дворе его забыли. Сейчас никто его там всерьез не принимал. Да и сам он очень неохотно покидал свои владения. Исполнение пустых формальностей при дворе его утомляло. Но все же ко двору приходилось являться — положение обязывало. И он наезжал иногда в Тур, где король Карл VII жил большую часть времени, а иногда в Версаль и Париж, где ему приходилось присутствовать на заседаниях Генеральных Штатов[14]. С собой он непременно брал Марию, это ей нравилось.
Мария уютно устроилась на коленях у Карла и задумалась.
«Этот сезон при дворе будет потрясающим. Я сошью себе новые платья, буду танцевать, кокетничать. Нет, нет, разумеется, ничего серьезного, но… возможно, появится черноволосый молодой человек с горящими глазами, который безнадежно влюбится в меня. И в этом году я наконец не буду терзаться от зависти и вины при виде королевы с ее сыновьями и других дам с детьми. Я в этом не виновата. Карл ведь так и сказал, что я в этом НЕ ВИНОВАТА!»
Все внутри у нее сейчас пело. Она пришла в состояние такого возбуждения, что Карл испуганно на нее посмотрел.
— В чем дело, дорогая?
— Все дело в тебе, — пылко воскликнула она, молитвенно сложив руки. — Ты… ты такой хороший, такой добрый… все, что я ни сделаю, будет недостаточно, чтобы тебя отблагодарить!
