— Был июль, — сказал Станек.
— Ну, ладно, июль. Но ведь не вечно же он продолжается. А оружие вы достали?
— Нет.
Офицер идет воевать в гражданской одежде, без оружия! Эта картина в представлении русских никак не вязалась с отправкой на фронт.
Ефимыч вскипел:
— У вас же было самое современное оружие. Вы могли вооружить около пятидесяти дивизий! Только винтовок у вас немцы, говорят, отобрали миллион. А сами потом идете на войну с кухонным ножом?
— Что же оставалось делать? — пожал Станек плечами.
— Вы ушли сражаться без шинели, без винтовки. Это верно, но безоружными вы не были. Вы, Георгий, и все свободовцы были вооружены иначе. — Беляев повысил голос — И лучше. Вы покинули семьи. Вы шли навстречу неизвестности. Для этого нужна была огромная решимость! И иметь ее было важнее, чем автомат.
Ефимыч одобрительно закивал. Варвара, склонившись над шинелью Станека, задумчиво покачивала головой. Андрей Максимович правильно сказал: огромная решимость важнее автомата. На глаза навернулись слезы. Вспомнила родной дом: да, не каждый решится на такое.
— Ну уж оружие-то настоящий солдат себе раздобудет, правда ведь, товарищ старший лейтенант? — сказал Ефимыч.
Налили еще. Выпили и продолжали разговор.
— Военная профессия, — заметил Станек, — в самом деле не была моим идеалом. Никогда! У меня была другая страсть — музыка.
— Музыка? — так и подскочил Беляев.
— Да.
Как и предсказывал Ефимыч, из ненависти родилась любовь. Особенно теперь, когда выяснилось, что Станека и Беляева связывает не только общая фронтовая судьба. Тут уж беседы стало мало. Беляев запел — арию Онегина. От густого баритона Беляева землянка, казалось, вот-вот рассыплется. Висевшая над койкой каска задребезжала. Все вздрогнули и невольно посмотрели на перекрытия.
Ария неожиданно оборвалась — Беляев увидел во входном проеме землянки капитана.
Беляев и Федоров были односельчанами — оба владимирские. До войны их пути разошлись: Беляев очутился на сцене Ленинградской оперы, Дмитрий — в Горьком, где стал конструктором судовых двигателей. И вот война свела их снова. Бок о бок прошли они сквозь нелегкие бои, и давняя дружба их стала еще крепче. Но сегодня Беляев был огорчен поведением друга. Почему так неприветлив и даже резок был он с чехом?
— Что с тобой, Дмитрий? — Беляев потянул командира к Станеку. — Выпей с нами.
Дмитрий поднял на Беляева воспаленные глаза.
— Пейте сами! Не обращайте на меня внимания!
Беляев не уступал.
— Слышал бы ты, что он нам говорил. Этот человек музыкант, а сейчас вот воюет. Понимаешь, что это значит? Он — патриот! Я преклоняюсь перед ним. — Беляев протянул капитану флягу.
— Не хочу! — отрезал Дмитрий.
Станек встал.
— Я мог бы, товарищ капитан, — его голос звучал так же резко, — попросить у вас объяснения?
Федоров медленно обвел взглядом всех своих, потом тяжело посмотрел на Станека.
— Извините, но я ничего объяснять не буду! Варвара сказала:
— А надо бы, товарищ капитан!
— Ты-то помолчи! — напустился на нее капитан. — Я в советах такой женщины, как ты, не нуждаюсь. Сам знаю, что делать! Фронт — это не базар, где можно болтать о чем угодно.
Станек, не глядя на капитана, взял у Варвары шинель и направился к выходу.
Ефимыч на прощанье обнял его и расцеловал в обе щеки:
— Приходите к нам еще!
Когда Станек ушел, старик покосился на капитана и, словно извиняясь за теплое прощание с чехом, пробормотал:
— Они идут вместе с нами на Киев.
— Иных на аркане на фронт не затащишь, — сказала Варвара, — а этот пошел сам, по своей воле. Вот каким должен быть настоящий мужчина.
— И откуда у тебя такие речи? — спросил капитан с усмешкой.
— Отсюда! — Она приложила руку к груди. — Отсюда! Сердце мне подсказывает…
— Эх, отзывчивое же у тебя сердце, Варвара! — сказал капитан, поморщившись. — Если слушать только его, то знаешь, куда это приведет?!
Варвара вскинула голову, увенчанную тяжелой косой:
— Что вы меня все время черните! Что вы обо мне знаете?
— Знаю достаточно! Позоришь роту. Замужняя женщина, а сама со своим Петром Петровичем…
Варвара стиснула маленькие кулачки:
— Вам… вам следовало бы быть тактичнее по отношению ко мне. И к этому чеху тоже!
3
Станек сунул в полевую сумку выписки из плана связи, таблицы с позывными знаками и паролями и прочую документацию. Он решил не посылать все это, как обычно, со связным, а лично передать капитану Галиржу. Хотелось, кстати, взглянуть на нового помощника Галиржа, поручика Оту Вокроуглицкого, который только сегодня прибыл сюда через Москву из Англии.
Галирж и Вокроуглицкий были знакомы еще в Лондоне. Холостяк поручик бывал частым гостем в семье тестя Галиржа, до оккупации военного атташе, а теперь крупного работника министерства обороны, которое вместе с президентом Бенешем и правительством находилось в эмиграции в Лондоне.
Исключительность положения чехословацких соединений во время войны определялась, помимо всего прочего, тем обстоятельством, что в Англии был избыток офицеров и нехватка рядового состава, а на востоке наоборот.
Чехословацкое правительство в Лондоне с самого начала крайне неприязненно относилось к идее создания чехословацкого соединения на Востоке. Дав наконец после длительных переговоров на это согласие, оно всячески препятствовало введению свободовцев в боевые действия, желая видеть это соединение лишь символическим.
Но с конца 1943 года правительство стало менять свое отношение к свободовцам и охотно шло навстречу их просьбам переправить на Восток офицеров, которых в начале войны стремилось сконцентрировать в Лондоне. Правительству было важно усилить соединение Свободы и одновременно укрепить свое влияние в нем.
Тесть Галиржа еще с прошлой войны знал, что офицеры, служившие тогда в легионах, после возвращения на родину назначались на командные посты в армии. Посты эти делились пропорционально между легионерами, сражавшимися в России, Франции и Италии. Но после нынешней войны таких расчетов, разумеется, не будет, ведь, кроме летчиков, все чехословацкие части в Англии бездействуют, в то время как свободовцы покрывают себя славой героев. Вот почему тесть Галиржа включил для столь деликатной миссии в число первых своего зятя. Галирж, хотя и неохотно расставался с молодой женой и маленьким сыном, смекнул, что другого такого случая не представится.
Поручик Вокроуглицкий, офицер чехословацкого авиаполка, включенного в состав королевских военно-воздушных сил Великобритании, охранял реки Альбиона и уже сбил несколько самолетов противника. Но вскоре ему пришлось совершить вынужденную посадку, и в результате — сотрясение мозга, повреждение евстахиевой трубы, потеря чувства равновесия, летать он уже не мог. После лечения в госпитале его перевели в наземные войска. Вокроуглицкий был разочарован: ему оставалось лишь наблюдать за войной в Европе с острова его величества. Вокроуглицкий подал прошение о переводе на Восток. Он окончил курсы разведчиков и поступил в распоряжение своего приятеля Галиржа.
Разведотдел, как и все службы бригады, обитал под землей. Желтое пламя керосиновой лампы освещало столик с разложенными на нем картами. Капитан Галирж рассматривал нарисованную от руки разведсхему и синим карандашом аккуратно переносил с нее на карту расположение вражеских позиций. С видимым удовольствием он орудовал командирской линейкой, обводил кружками и овалами вражеские цели.
— Ты правильно решил, Ота, — сказал Галирж. — Знаешь ведь, как смотрят на нас за границей: чехи — капитулянты, без единого выстрела согнули спину перед Гитлером. А кто теперь поднимает престиж нашего народа в глазах всего мира? Чешский авиаполк в Англии и свободовцы здесь, на восточном фронте. Пусть нас совсем мало, но мы позаботимся о престиже. Я рад, что ты приехал.
— Не вечно же мне нюхать в Англии казарменную вонь и до хрипоты орать на солдат. Я хочу сражаться на передовой!
— Передовая? Ну, для тебя этого мало. Разведка во вражескому тылу — вот твоя задача!
— Эх, мне бы теперь мой самолет. Сколько раз на дню я вспоминаю его! И всякий раз чувствую себя так, словно глотнул какого-то дерьма: внутри все горит, голова трещит, раскалывается…
— Я понимаю тебя. Тому, кто летал, на земле неуютно.
Во время разговора Галирж ни на секунду не прекращал работы. Вокроуглицкий наклонился над картой, восхищенно глядя на работу приятеля. «Джони хоть и педант, — подумал он, — но молодец. Здесь он, наверное, величина. Я могу себя поздравить, что попал в его отдел». Вокроуглицкий протянул Галиржу пачку знаменитых сигарет «Pall Маll» и постучал пальцем по коробке, на которой два льва с коронами на головах держали в пасти овальный щит с надписью «Per aspera ad astra»[6].
