Я уехал из офиса за несколько минут до девяти, планируя зайти в суд, как только он откроется, и таким образом избежать ненужных встреч с доброжелателями или просто любопытными. Поэтому я вошел в здание через офис судьи. Даже в это время дня в крошечной комнате ожидания было полно подонков и всяких тунеядцев. Двое мужчин были прикованы наручниками к скамье, а арестовавшие их полицейские читали газету и выглядели озабоченными. Супружеская пара явилась с жалобой на сына-подростка, напавшего на них, и было еще двое мужчин лет шестидесяти, окровавленных и оборванных. Я знал почти половину из них по криминальным делам в окружном суде. На профессиональном языке мы называли их «клиентами для жизни» – практически каждые два месяца на них поступало то или иное обвинение: причинение вреда, нападение или еще что-нибудь. Некоторые узнали меня и просили помочь. Я похлопал по пустым карманам и прошел мимо.
Выйдя из офиса судьи, я направился в новую часть здания, где размещался окружной суд. Прошел через пропускную вертушку, которой управляла полуслепая женщина по имени Элис, затем проскользнул в скромную дверь с табличкой «Только для юристов». За этой дверью была еще одна, с кодовым замком.
Я вошел в суд с тыльной стороны. Первое приветствие в виде кивка последовало от одного из помощников шерифа. Это словно послужило сигналом к тому, чтобы все юристы в комнате уставились на меня. Я увидел так много искренне сочувствующих лиц, что буквально остолбенел. Когда жизнь – дерьмо, забываешь, сколько в мире хороших людей. Даже судья, привлекательная пожилая женщина, остановила очередной вызов и пригласила меня на скамью, чтобы выразить сочувствие в спокойном и необыкновенно мягком тоне. Впервые я заметил, какие у нее голубые глаза. Она мягко пожала мне руку, и я опустил взгляд в некотором замешательстве, заметив детские рисуночки, которые она делала в судейском блокноте. Судья предложила мне продолжать вести судебные дела, но я отклонил ее предложение. Она снова пожала мне руку, сказав, что Эзра был великим юристом, а затем попросила занять свое место.
Следующие два часа я занимался грустными, но обычными делами своих клиентов, с которыми мог больше никогда не встретиться, а потом зашел в помещение суда для несовершеннолетних. Моему клиенту было десять лет, его обвиняли в поджоге заброшенного трейлера, куда приходили покурить марихуану и сыграть в карты ребята постарше. Мальчишка, конечно же, совершил преступление, хотя клянется, что это был просто несчастный случай. Я ему не верить Помощник окружного прокурора, ведущий судебное заседание, был небольшого роста дерзкий грубиян, который только два года назад окончил юридическую школу. У него был самодовольный вид, и обвинители испытывали к нему неприязнь, так же как и защитники. Его считали идиотом, который не мог себе представить, что суд несовершеннолетних создан для того, чтобы помогать детям, а не давать им большие сроки наказания. Мы проверяли это дело, прежде чем бывший обвинитель убедил судью изменить свое мнение и не относить его к детскому правонарушению. Как и все остальные, у кого функционирует только одна половина мозга, судья посчитал, что ребенок, вполне вероятно, выполнял работу коммунальной службы, и поэтому позволил ему не отбывать срок в колонии для несовершеннолетних, определив наказание в виде штрафа родителям и указав им на то, что они должны больше заниматься ребенком. На мой взгляд, ребенок нуждался в помощи.
Помощник окружного прокурора ухмылялся. Он подошел к столу защиты, оскалил свои крупные зубы и сказал, что слышал сообщение о моем отце. Он поцокал фиолетовым языком и заметил, что смерть Эзры вызвала так много вопросов, как и в случае со смертью моей матери.
Я почти зацепил его, но вовремя понял, что ему бы это понравилось. Вместо этого я показал ему средний палец. Неожиданно я увидел детектива Миллз; она стояла в тени у выхода и, должно быть, находилась там уже некоторое время. Если бы не охватившее меня оцепенение, я мог бы что-нибудь вытворить. Миллз была из тех людей, следовать которым мне нравилось. Когда я сложил бумаги в кейс и направился к ней, чтобы поздороваться, она сделала короткий жест рукой.
– Выйдем, – предложила она, и я последовал за ней.
В зале толпились разгоряченные люди, работники суда и юристы останавливались и таращились на нас. Я их не винил в этом: детектив Миллз была ведущим следователем, а я – сыном убитого коллеги.
– Что случилось? – спросил я ее.
– Не здесь. – Схватив за руку, она потащила меня против потока людей к лестнице. Мы шли молча, пока не закончился коридор, ведущий к офису окружного прокурора.
– Дуглас хочет вас видеть, – произнесла она, как будто я задал следующий вопрос.
– У меня так много предположений, – сообщил я. – У вас есть какие-нибудь зацепки?
Ее лицо состояло из одних острых углов, заставляя думать, что предыдущий день все еще ее беспокоит; но я знал ее выдержку. Скорее всего, речь пойдет о моем посещений места преступления. Это нарушало все табу. Полицейские не позволяли представителям защиты появляться на месте преступления, чтобы не затоптать улики, Никакой посторонний, включая политика, прикрывающего вашу задницу, не смог бы прихватить файл со свидетельствами других полицейских, к которому у меня точно был доступ, но я его не тронул. Тогда Дуглас тоже был бы упомянут.
Вот почему ее молчание не вызывало удивления.
У Дугласа был такой вид, как будто он вообще не спал;
– Не знаю, как эти проклятые газетчики так быстро нашли материал, – сказал он, выползая из своего кресла, как только я переступил порог его двери. – Проклятье, лучше б я тебя не трогал, Ворк.
Я уставился на него.
– Ну входи же, – продолжил он, опять погружаясь в кресло. – Миллз, закройте дверь.
Детектив Миллз закрыла дверь и заняла место за спиной Дугласа. Она засунула руки в карманы джинсов, расстегнула пуговицы пиджака, так что стал виден пистолет в кобуре. Потом прислонилась к стене и уставилась на меня, словно я был подозреваемым.
Это был старый фокус, вероятно, вошедший в привычку, но, стоя там, она каждым дюймом напоминала бульдога. Я наблюдал за Дугласом, устраивающимся в кресле, как будто ему предстояло сыграть в дартс. Он был хорошим человеком и знал, что я был таким же.
– У вас есть какие-нибудь улики? – спросил я.
– Ничего существенного.
– Как насчет подозреваемых? – не успокаивался я.
– Все, кто угодно, – парировал он. – У твоего отца было много врагов. Обиженные клиенты, бизнесмены с противостоящей стороны, да мало ли кто. Эзра занимался многими делами, и ни одно из них не проходило легко.
Преуменьшение.
– Кто-нибудь в особенности? – не отставал я.
– Нет, – сказал он, шевеля бровями.
Миллз деликатно кашлянула, и Дуглас оставил свои брови в покое. У нее был несчастный вид, и я предположил, что они договорились о том, сколько информации мне предоставлять.
– Что еще? – поинтересовался я.
– Мы полагаем, что он умер в ту же ночь, когда исчез.
Миллз выкатила глаза и начала шагать по офису, подобно человеку, который уже десять лет находится в камере.
– Откуда вы это знаете? – спросил я. Ни один медицинский эксперт не мог этого определить по прошествии полутора лет.
– Часы вашего отца, – объяснил Дуглас. – Они заводились механически. Ювелир говорит, что одного завода хватает на тридцать шесть часов, если человек, носящий их, перестает перемещаться. Мы просчитали время.
Я мысленно вернулся к часам отца, пытаясь вспомнить, была ли у них функция указания даты.
– Он был застрелен? – спросил я.
– В голову, – ответил мне окружной прокурор. – Двумя выстрелами.
Я вспомнил затвердевшую рубашку униформы на голове моего отца, бледный изгиб выступающей кости. Кто-то закрыл ему лицо, после того как убил, – необычный поступок для убийцы.
Миллз остановилась перед широкими окнами, которые выходили на Мэйн-стрит с видом на местный банк. Пошел мелкий дождь, и тонкие серые облака затянули небо, хотя солнце продолжало пробиваться сквозь них, и я вспомнил, как моя мать говорила мне, что, если идет дождь и одновременно светит солнце, значит, дьявол бьет свою жену.
Миллз устроилась на подоконнике на фоне темнеющего неба. Исчез последний луч солнца, и я предположил, что жена дьявола уже лежит внизу и истекает кровью.
– Мы должны обыскать дом Эзры, – заметил Дуглас, и я кивнул в знак согласия, а потом внезапно почувствовал усталость. Дуглас сделал паузу, затем продолжил: – Еще надо проверить его офис Просмотреть файлы и выяснить, у кого могла быть причина для недовольства.
Я поднял голову, ибо внезапно все приобрело смысл. Эзра был мертв. Дела, которые подразумевал Дуглас и в которых нуждались полицейские, были моими делами. Разрешить силам правопорядка наложить лапу на клиентские файлы представителя защиты было… хорошо, это походило на разрешение представителю защиты попасть на место преступления. Если бы я возражал, им потребовался бы ордер на обыск. За этим последовало бы слушание, и я, вероятно, выиграл бы дело. Судьи обычно не склонны подрывать честь клиента-адвоката.
