составить карту этого места, но мой единственный приоритет — сбежать из этой адской дыры любым доступным мне способом. Это рискованный шаг, но это единственное, что у меня осталось.
Минуты превращаются в часы, и когда яркий свет бьет прямо мне в глаза, я поднимаю взгляд через маленькое окошко и вижу солнце высоко в небе. Уже полдень, и у меня не было никакого общения с психами, но знаю, что они все еще здесь. Я слышу, как они бродят вокруг.
Низкое урчание пробегает рябью по моему животу, и я руками сжимаю талию, чтобы заглушить его. Хотя я не ела как следует уже полгода, пустая боль в животе напоминает мне о моей последней жалкой ложке мороженого на ужин вчера вечером. Я уже сбросила больше веса, чем нужно, с тех пор как мой отец перевернул все с ног на голову, но прошло добрых двадцать четыре часа с тех пор, как я ела что-нибудь существенное. Мне нужна настоящая еда, если я хочу сохранить хотя бы каплю энергии, чтобы остаться в живых, но что-то подсказывает мне, что я не смогу поесть в ближайшее время.
Они хотят, чтобы я была слабой. Какой смысл держать пленника, а затем давать ему ресурсы, которые помогут ему не выжить? Эти ребята знают, что делают, и хотя это, безусловно, мое первое родео, но не их.
Я тяжело вздохнула. В первые годы учебы в средней школе я дружила со странной девчонкой, одержимой смертью, и она всегда рассказывала мне странные и удивительные факты о смерти. Я никогда не думала, что ее странные факты когда-нибудь снова станут тем, о чем я буду думать, но, сидя здесь, в своей маленькой камере, я вспоминаю все это. Голодная смерть — это не тот путь, который я бы выбрала. Мне нужна моя еда. Мне нужна моя энергия. Мне нужно убираться отсюда к чертовой матери.
Под потолком раздается тихий стук, и я выпрямляю спину, и прислушиваюсь. Он повторяющийся и почти… ритмичный, но в нем есть что-то такое пустое и надломленное. Он продолжается, становясь все быстрее и быстрее, но, прислушавшись повнимательнее, я понимаю, что звук не меняется. Он исходит из одного места, а не распространяется по всему зданию.
Я напрягаюсь еще сильнее, подхожу к двери своей маленькой убогой камеры в подземелье и прижимаю к ней ухо. Я слышу знакомый звук бас-барабана, смешанный с ритмичными звуками, хай-хэта и малого барабана. Я быстро понимаю, что это не кого-то убивают отбойным молотком, а это один из братьев, играющий на барабанах.
Я отступаю от двери, качая головой. Последнее, что мне нужно, это представлять этих психопатов нормальными людьми и наделять их человеческими качествами. Братья ДеАнджелис — настоящие монстры, и именно в тот момент, когда я начну думать о них, как о людях, я проиграю игру, в которую никогда не хотела играть.
3
Кап. Кап. Кап. Кап.
— Гребаный ад, — стону я, закрывая уши руками и ложась обратно на свою жесткую кровать. — Пусть это прекратится.
Капать начало чуть больше часа назад, и с тех пор это действует мне на нервы. Я обыскала свою камеру, как маньячка, пытаясь найти источник утечки, но это бесполезно. На полу нет лужи, в маленькой раковине нет воды, даже водопроводные трубы такие же сухие, какой была моя киска последние несколько месяцев. Не считая тех одиноких ночей с Тарзаном, но теперь у меня отняли даже это.
Я более чем убеждена, что этот капающий звук — какая-то дерьмовая форма пыток, применяемая братьями ДеАнджелис, так и должно быть. Вероятно, здесь есть какой-то скрытый динамик, и они намерены свести меня с ума с его помощью. Маленькая раковина, вероятно, даже не подключена к источнику воды.
К черту это и к черту братьев ДеАнджелис.
Кап. Кап. Кап. Кап.
— Бляяяяяять.
Я сжимаю челюсть и зажимаю уши руками. Я не создана для жизни, полной пыток. Я была создана с единственной целью — возбуждаться в уединении своей спальни и огрызаться на мудаков. Вот в чем заключаются мои навыки. Вся эта чушь прямо здесь выходит за рамки моих возможностей.
Капание не останавливается, и я вскакиваю с дерьмовой кровати, не обращая внимания на тупую боль в животе и на то, что мои глазные яблоки, кажется, вылезают из орбит. Я заперта в этом маленьком подземелье уже более двенадцати часов, и мое терпение быстро подходит к концу. Я голодна, устала и зла.
Я не видела братьев и ничего не слышала о них с тех пор, как они бросили меня сюда, и хотя это, вероятно, лучшее, что случилось со мной за весь день, я также нахожусь в том состоянии, когда мне хочется, чтобы они просто пришли и покончили со своим дерьмом, чтобы они могли либо отпустить меня, либо избавить меня от страданий.
Я плохо справляюсь с неизвестностью. Ожидание неизбежного — вот что убьет меня, но мне почему-то кажется, что они это уже знают.
Бьюсь об заклад, эти придурки сидят там, наверху, в своем гребаном замке, потягивая яд, откинувшись на спинки своих искореженных тронов, сделанных из костей мужчин, женщин и детей, которых они зарезали. Черт, этим засранцам следовало родиться миллион лет назад. Их бы провозгласили безжалостными богами, но вместо этого они известны лишь как ебанутые на всю голову.
Холодный металл двери обжигает мою талию, когда я прижимаюсь к ней, хватаясь руками за дверной косяк и слушая эхо, отражающееся от стен чертовски длинного коридора.
— ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА НАХУЙ, УБЛЮДКИ, — кричу я, мое горло горит от грубой интенсивности моего тона. — ЧЕГО ВЫ ОТ МЕНЯ ХОТИТЕ?
Душераздирающий смех разносится по маленькой камере, звук отражается от стен во всех направлениях. Я разворачиваюсь, прижимаясь спиной к двери камеры и перевожу взгляд из угла в угол. Смех был таким громким, таким настоящим. Казалось, что он раздался прямо у меня за спиной, но здесь нет ни души, только я и мое бешено колотящееся сердце.
— Кто тут? — Спрашиваю я, мой голос срывается, а колени слабеют с каждой секундой. Громкий всхлип вырывается из моего горла, и я медленно начинаю опускаться, спиной сползаю по двери камеры, и она прижимается к моей обнаженной коже. — Кто тут?
Смех звучит снова, но на этот раз громче, и я не могу избавиться от ощущения, что кто-то наблюдает за мной. Я обыскивала камеру несколько часов. Здесь нет ни камер, ни динамиков,
