Когда заявился Арг, веселье закрыло рты. Капитан в таком заведении дело непривычное. Здесь сидело немало и его собственных матросов. Арг махнул рукой.
— У вас что, глотки слиплись? Пейте, а не пяльтесь!
Гул вернулся, но все же стал на ступеньку тише. Тем лучше, подумал Писарь, не придется кричать, чтобы поговорить. Капитан подсел к Писарю и сразу спросил:
— Так что за дело?
— Ты ведь плывешь на юг, повезешь товары, а если я к ним прибавлю пассажира, сколько возьмешь?
— Сколько я сдеру за бесполезный рот на борту? Что за молодчик?
— Я.
— Решил соскочить с насиженного места и рвануть к топям? Ну, положим сотня чеканных Гаанских серебряных.
— Это примерно в сотню раз больше обычной цены!
— Не нравится цена, ищи другого капитана.
— Тогда возьми меня матросом. Знаешь же что с другим не поплыву!
— Сынок, у меня команда отлаженная, лишних рук не нужно, я Осберта взял, — он указал на пьянющего детину Осберта за центральным столом, — потому что он силач, а ты на что со своими ручонками?
— Драить палубу сгожусь.
— Ага, а еще блевать на нее от качки. Может, если походишь под парусом пару лет, с тебя прибудет толку, а пока ты бесполезный рот.
— В чем проблема то?
— Сам не понимаешь? — Арг подскочил с места. Все притихли, и капитан продолжил уже шепотом. — Когда твой отец помешался на топях, я его не остановил. Ты не повторишь его судьбу. Не по моей вине.
— Я отрекся от всего, от семьи, от радостей, чтобы завершить отцовское дело. Я искал всю жизнь. Теперь один могучий человек сказал, что тайна откроется. А ты выбора не даешь.
— Я даю выбор. Сотня серебряных или ищи другого. Я думаю, ты превзойдешь своего отца, только не в этом. Я верю, что ты сможешь быть счастлив, у тебя будет любимая жена и сын, и ты вырастишь его, а не бросишь. В этом победа. Понимаю, что не смогу тебя остановить, если дурная кровь заиграла. Только без пользы все это. Добром не кончится, сынок. Поверь.
Капитан ушел не прощаясь. Писарь остался допивать среди просоленных от пота и моря людей, что просто веселились за кружкой. Осберт после ухода капитана совсем разошелся. Лежал на скамье запрокинувшись назад, и горланил песню. Невольно Писарь покачивался в неровный такт, и наблюдал, как костлявый парень с ощипанной бородкой пытается утихомирить друга. Трое недовольных за соседним столом вдоволь накосились на певуна и воинственно встали. Худой друг начал извиняться за Осберта, уверяя, что скоро все закончится, но те трое, будто не слышали. Первый ботинок прилетел по виску, второй в живот, пение прекратилось, а избиение продолжилось. Тогда худой схватил деревянную кружку, и заехал ею по морде ближайшего обидчика. Тот повалил худого, задел чей-то стол и весь народ бросился в пьяное побоище. Будто того и ждали. Такие драки редко обходились без пары сломанных костей или даже голов, но Писарь впервые за день улыбнулся.
Подхваченный общим настроем, Писарь встал и вдарил какому-то пьянчуге. На этом решил, что хватит маленьких радостей и принялся пробираться к выходу. Не хотелось потом ходить с треснувшими ребрами и отбитым лицом. Виляя между летающими стульями и смазанными элем кулаками, Писарь поравнялся с Осбертом. По моряку топтались каблуками распаленные бойцы, бедняга даже не протрезвел. Его друг падал от стола к столу не в силах что-либо сделать. Осберта попросту затопчут в такой неразберихе. Тогда Писарь встрепенулся, поднял его и потащил. Тяжелое тело тянуло вниз, Писарь спотыкался и несколько раз сам чуть не упал. Моряк вяло шевелил ногами. Напоследок Писарь обернулся и выхватил из толпы благодарный кивок худого друга. Через несколько шагов они вывалились из дверей Устрицы на вечно мокрую мостовую. Моряк почуял свежий воздух и открыл глаза. Несколько слабых оплеух по щекам заставили Осберта стоять и не падать.
— Сам дойти сможешь, — спросил Писарь.
Осберт посмотрел на Писаря, потом на Устрицу и прорычал
— Ты что, паскуда, выволок меня? Там Фатэля бьют!
А потом врезал Писарю так, что тот, чувствуя половиной лица холодные камни, наблюдал, как Осберт неровной походкой направился обратно в кабак.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Два знакомца
Вдоволь отлежавшись, Писарь побрел в замок. Фонари на стенах зданий, проезжающих каретках и столбах, свет везде, и вроде давно придумали прятать свечу за стекло, а все никак отойти от восторга не можем. Вешаем эти фонарики в избытке, наивные люди побеждают ночь, зато радостно! Есть одна улица в городе, широкая, мощеная, а на ней всякие фокусники-музыканты каждый вечер развлекают народ, знать выходит из белокаменных хором, и гуляет в присутствии своры слуг. Люди победнее, вроде Писаря, кучками толпятся около фокусников. Вот один набирает в рот жидкость и выдувает огнем, детишки в восторге! А слева уже настоящий музыкант с лютней, и так перебирает! Музыка залетает в голову, двигает человека, а кошки, кошки сидят кругами у ног, и мурчат. Народ постоянно вертится, подбегает то к танцующей на кончиках пальцев даме, то к мальцу, что вертит картами, перебрасывая их в воздухе, будто они его послушные марионетки. Писарь подошел к толстой приземистой башне, украшенной волнами из мозаики. Глубокий поддон шел кругом, в него из отверстий в башне стекала вода. Отсюда она уходила и в другие части города. Утром бедняки толпились здесь и набирали воды на день. Писарь умылся, почистил коричневую писарскую тунику. Негоже являться в замок грязным.
Писарь прошмыгнул в замок через боковую узкую дверцу для неприметных людей, той же ночью он полез под соломенный тюфяк в своей коморке, и пересчитал накопленные за годы сбережения. Десяток серебряных и кучка медных монеток посмеялись над новой мечтой. Писарь продолжил жить. Мастера помнили многие книги из библиотеки, с их слов писари восстанавливали утраченное в пожаре. Работы было много. Спал Писарь, подогнув ноги, и вечерами читал украденный при пожаре бесполезный свиток. Стены комнатки подпирали со всех сторон. Раньше здесь наверняка хранили метлы или дрова, но маленькое окошко без стекла полагалась даже Писарю.
Писарь смотрел на свои монеты каждый день, пока однажды не махнул рукой. Он сгреб все монеты и отправился в Устрицу. Обида на тамошних неблагодарных обитателей прошла, Писарь снова сел за крайний стол и, куря дешевый табачный сверток, наслаждался суетой. Рядом на деревянный стул проскользнул тот самый худой мужчина, а вслед и пьянчуга Осберт, подсел так, что стол дрогнул.
— Хотел спасибо сказать, ты-то вытащил меня, а я тебе по лицу схлопотал! — сказал Осберт.
Не дав Писарю ответить, худой заговорил:
— Ты извини его, он спьяна и не такое делает, как-то и мне дал, так я и зуб потерял.
Худой оттянул губу, он обнажил дырку.
— Да это было пару лет назад, до сих пор вспоминает!
— С такой дырой забудешь! Мы не представились, я Фатэль, а этого зовут Осберт. Пойду, принесу выпить.
— А ведь все могло плохо закончиться, если бы не ты, — сказал Осберт.
Писарь улыбнулся.
— Уж точно не так плохо, как ты пел.
Осберт, повеселев, хлопнул его по плечу. Подошел худой Фатэль с кружками, выпили, после начались расспросы. Писарь рассказал им, как отец когда-то пристроил его в замок. Пьяницы слушали с виноватым интересом, но при первой возможности перебивали своими историями. Писарь был совсем не против. Фатэль оказался надзирателем. Он охранял заключенных в темнице под каменной башней стражи. После рассказа о тюрьме Осберт обратился к Писарю:
— Никогда не понимал тех уродов, что дежурят у решетки. Сам знаешь какие ужасы там творят с людьми в глубоких подвалах. Любой, кто будет слышать такое каждый день, свихнется. Представь мое огорчение, когда я узнал, кем работает этот палочник.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Теперь у нас новые порядки намечаются. Старого командира стражи Ламира прогнали, кажется, он кого-то упустил в замке или вроде того. Теперь у нас Беладор, бывший королевский страж. Да его весь город знает как доброго малого! Может и под башней в темницах легче станет.
