— Она у него есть, и в изобилии! — возразил Аселен; было видно, что эти слова задели его за живое. — У него есть я, у него есть дяди: Ив, Патрис и Оноре. Да еще мальчики Ива: Люк, Жан Ив и Робер. А когда малыш у Оноре подрастет и окрепнет, он тоже сможет играть с Огюстом. Здесь достаточно мужской компании, Жосс, даже для тебя.
— Что ж, может быть, и так.
Жоссу стало не по себе — он не только оказался в меньшинстве, но и почувствовал себя побежденным.
— И все же позволь мне сказать: он бы уже научился ездить на большой лошади, если бы его воспитывали как меня!
— Когда тебе было шесть, ты все еще оставался здесь и носился по округе на пони немногим крупнее, чем у Огюста, причем надоедал всем до смерти, — напомнил Ив. — И только после того как тебе исполнилось семь, ты уехал отсюда, чтобы стать пажом сэра Гая.
— Нет, в семь я уже уехал!
— Не уехал!
— Уехал!
— О, прекратите! — воскликнула Мари. — Правда, Жосс, что ты за человек? Почему в твоем присутствии разумные взрослые мужчины ведут себя как дети?
— Они мои братья, — буркнул Жосс.
— О, конечно, это все объясняет.
В голосе Мари отчетливо слышались саркастические нотки. Но она улыбалась, да-да, улыбалась Жоссу. Мари всегда относилась к нему с нежностью.
— Жоссу не следовало называть Теофанию… э-э-э… так, как он ее назвал, — благочестиво заметил Оноре. — Это было очень грубо. И очень несправедливо.
Аселен, снова впав в ярость из-за нанесенного его жене оскорбления, закашлялся.
— Мне очень жаль, — быстро вставил Жосс, до того как Аселен даст волю своему справедливому негодованию. — Просто сорвалось с языка.
— А что ты сказал ей, Жосс? — шепотом поинтересовалась Мари, пока два младших брата, кивая, соглашались, что Жоссу недостает почтительности. — Аселен не ответил мне, а Теофания вышла из себя, когда я спросила ее об этом.
— Боюсь, я назвал ее сукой, — признался Жосс. — Мне очень стыдно, Мари. Я подумываю пойти на рынок и купить для нее что-нибудь приятное — ленты там или рулон шелковой ткани, чтобы загладить вину.
— Знаешь, скорее всего, она предпочла бы, чтобы ты просто оставил в покое ее мальчика, — проницательно заметила Мари. — Хотя, что до меня, я, наверно, соглашусь с тобой. Когда ты уезжаешь, здесь всем управляют юбки.
— Ты ведь старшая из жен, — сказал Жосс. — К тому же Агнесса наверняка поддержит тебя, даже если Паскаль будет против.
Агнесса была женой Патриса, а Паскаль — Оноре. Мать больного ребенка, Паскаль была слишком занята уходом за ним, чтобы вступать в семейные споры.
— Неужели ты не можешь ничего изменить?
— Хм…
Мари задумалась.
— Может быть. Только ты ведь знаешь, какова Теофания… Когда она злится, у нее начинает болеть голова.
Мари замолкла и перекусила нитку. Округлившаяся и безмятежная по причине немалого уже срока беременности — состояния, которое, по мнению Жосса, ей очень шло, — Мари шила маленькую распашонку из тонкого льна.
— А когда у Теофании болит голова, мы все страдаем, — заключила она. — Весь дом.
— Ясно.
«Неудивительно, что я здесь чужой, — с грустью подумал Жосс. — Мои четыре брата и эта разумная женщина, старшая из невесток, — все они позволяют, чтобы ими командовала самая незначительная особа в доме. И все это — ради спокойной жизни!»
— Где сейчас Теофания? — спросил он через некоторое время.
— Кормит малютку, — ответила Мари.
— Но я думал, что она наняла…
Жосс умолк. В конце концов, это дело Теофании.
— Ты думал, что она наняла кормилицу? — Мари взглянула на него. — Ах, нет ни одной селянки, чье молоко было бы достаточно хорошо для ребенка Теофании.
— О… — отозвался Жосс.
Мари склонила голову над шитьем; Жосс тактично оставил эту тему.
«Я куплю Теофании подарок, — решил он, — и опять принесу свои извинения. Я был непростительно груб по отношению к женщине, которую должен уважать, даже если она мне не по душе. Но как только я буду прощен, я уеду».
Даже если перестройка дома в его английском поместье еще не закончена, если крыша будет протекать и в дождливые ночи ему придется спать в сарае — это все равно лучше, чем жизнь в Аквине.
Во всяком случае пока.
* * *
Король Ричард Плантагенет пожаловал Жоссу дом в английском поместье зимой тысяча сто восемьдесят девятого года в знак благодарности за определенную услугу, которую Жосс оказал новому королю.
В тот холодный январь мысли короля были заняты великим крестовым походом; Жосс часто думал, что лишь благодаря матери Ричарда, доброй королеве Алиеноре, напомнившей сыну о его обязательствах, поместье перешло к Жоссу.
Его новые владения составляли часть — и достаточно большую — богатых поместий покойного Аларда из Уинноулендза. В качестве дара Жосс получил основательно построенный, но ныне ветшающий дом. Как ему сообщили, он был возведен добрых семьдесят лет назад в некотором отдалении от главного здания, чтобы поселить там на редкость сварливую тещу. Возле дома были фруктовый сад и небольшой огород, обнесенные стеной. Дальше тянулось несколько акров пастбища, спускавшегося к быстрой речке со старыми ивами по берегам.
Это был великолепный дар. Жосс трепетал при одной мысли о своей новой собственности. Он был уверен, что это — много больше, чем справедливая плата за его преданность новому правителю, тем более что он и раньше был человеком короля. Жосс осмотрел дом вместе с главным каменщиком, которого ему всячески рекомендовал новый сосед Брайс Роттербриджский. После того как большую часть утра каменщик цокал языком и сокрушенно качал головой в обычной манере людей его профессии, он наконец объявил, что тут нужно проделать огромную работу, но, конечно, он вполне согласен с Жоссом: дом возведен на века. И в скором времени станет прекрасным жилищем.
Тогда, почти восемнадцать месяцев назад, Жосс вряд ли осознавал, как скоро наступит это «скорое время».
В течение тех месяцев, когда главный каменщик и его люди занимались домом и его пристройками, Жосс несколько раз приезжал, чтобы проверить их работу. Было интересно наблюдать, как медленно меняется облик жилища. Вначале, когда в кровле зияли щели и злые сквозняки проникали через плохо пригнанные или полностью отсутствующие двери, дух несчастной ворчливой старухи, для которой было построено это здание, казалось, все еще витал где-то поблизости. В самом же доме царила атмосфера уныния, как будто он стоял с опущенными плечами, преисполненный жалости к самому себе. Жоссу приходилось признавать, что это место навевает тоску.
Но затем, когда ремонт и обновление продолжились, ему вдруг показалось, что дом стал выше. Что он вновь гордо поднял голову и по мере того как его первоначальная красота медленно — очень медленно — стала возвращаться, начал говорить: «Смотрите! Смотрите, как я красив, как я великолепен! Достойное жилище для рыцаря, который поселится здесь!»
Однако никто не делится подобными соображениями с каменщиком. Да и не только с каменщиком. Как-то в разговоре с Брайсом Роттербриджским Жосс обронил, что дом каждый раз радушно приветствует прибытие нового хозяина. Брайс тогда расхохотался и заявил, что будет очень благодарен Жоссу, если тот не станет распространять в здешних краях вздорные чужеземные идеи такого рода.
Однажды Жосс обнаружил, что вместе с частью поместий Аларда из Уинноулендза он в придачу унаследовал и слугу. Уилл служил сэру Аларду, а потом, когда старик медленно и мучительно умирал от гниения легких, заботливо ухаживал за ним со спокойной и деловитой преданностью. В одно прекрасное утро этот самый Уилл появился собственной персоной возле нового дома, когда Жосс спорил с главным каменщиком, превращать или нет западную башенку в небольшую солнечную комнату (хотя Жосс и сам не вполне ясно представлял, зачем ему солнечная комната, он выиграл этот спор).
Терпеливо дождавшись, когда дело будет улажено, Уилл шагнул вперед, стянул шапку и сказал:
— Сэр Жосс Аквинский? Вы не помните меня, сэр, но…
— Я хорошо помню тебя, Уилл.
Жосс подошел к слуге, чтобы поздороваться с ним.
— Как ты поживаешь?
Уилл едва заметно пожал плечами. Жоссу показалось, что за прошедшее время он похудел.
— Хорошо.
Жосс усомнился в этом. В конце концов, хозяин Уилла умер, а вместе с сэром Алардом исчезли и средства к существованию.
— Понятно.
Безо всяких вступлений Уилл заговорил:
— Похоже, вам понадобятся слуги для этого дома, сэр. Я знаю здешние края, знаю людей. Если бы вы наняли меня, я позаботился бы о вас и о вашей собственности. Следил бы за вашим хозяйством, ну, когда вы в отъезде…
Несколько секунд Жосс пристально смотрел в глубоко посаженные глаза слуги. Не то что он не доверял Уиллу, совсем наоборот. Но Жосса беспокоил характер слуги, это-то и удерживало рыцаря от того, чтобы сразу нанять Уилла. Будучи человеком жизнерадостным и беззаботным, Жосс не был уверен, что сможет поладить с кем-нибудь, у кого на лице вечно такая кислая мина, как у Уилла.
